Железная скорлупа - Алексей Игнатушин

Раздался сдавленный плач, Инконню встрепенулся, сердце сжалось болезненно.

– Леди Хелия, – позвал одними губами. Прокашлялся: – Леди Хелия.

Плач прервался, фрейлина шмыгнула носом, покрасневшими и ободранными пальцами протерла глаза, к лежащему присела с опаской:

– Что, сэр Инконню?

– Прошу, не расстраивайтесь, – прошептал рыцарь, фрейлина не могла смотреть на него без содрогания. – Немного терпения, и у вас получится.

– Между прочим, сэр Инконню, я выполняю ваши обязанности, так что не понукайте. И не стыдно вам… – Она не договорила, резко встала и продолжила заниматься костром.

В бреду рыцарю послышались ругательства, но такого быть не могло, наверное, просто больное воображение разыгралось.

Перед глазами возник темный шатер неба: тучи походили на слипшиеся комки грязной каши. Облезлые кроны жадно тянулись к ним растопыренными крючьями ветвей. Голодные кони жалобно фыркали, белый жеребец, тряся гривой, тянулся к хозяину.

«Вот и все», – подумал Инконню устало. Вереница ярких событий жизни выжидательно кружила перед взором, предлагая утешить боль сладкими воспоминаниями.

Рыцарь вспомнил, как впервые сел на коня – рабочую вилланскую лошадку, – ухитрился стоптать посевы, сломать ключицу. Лорд Пвилл был очень недоволен…

Годы непрерывного учения… жизнь с постоянной болью в отбитых руках и распухших суставах… неутоленный голод тайны рождения.

«Твое Имя придет к тебе на службе Верховного короля», – говорил Пвилл твердо, монотонно, будто заученную фразу.

«Пришло, – подумал рыцарь с горечью. – Чумной дурак! Вот как назовут. И то, если фрейлина сможет вернуться в одиночку и рассказать, как все было. Было».

Досада на позорную слабость придала сил, рыцарь рывком приподнялся, но страшный спазм снова вдавил в землю, выбил дух. Он с трудом отдышался, сдавленно всхлипнул.

«Кому это нужно? – подумал вяло. – Чем моя смерть поможет? Проклятье, гадко умирать в начале пути! Куда лучше погибнуть, сражаясь с колдунами в Сноудоне, будет не так обидно. Да, верно, не так обидно. Согласен умереть там, но не здесь и не сейчас».

Фрейлина громко пыхтела. Рыцарь скосил глаза, его взяла злоба.

«Дура!»

Девушка будто почувствовала, замолчала. Инконню поспешно отвел взгляд – снова сердито запыхтела.

«И я не лучше», – подумал рыцарь с бледной улыбкой, проваливаясь в темноту беспамятства.

Проснулся он от радостного крика. В глаза ударил свет луны: рваные тучи трусливо убегали от ночного светила, а стоянку освещал костер.

– Получилось, получилось! – приплясывала девушка.

«Хоть кто-то счастлив», – подумал рыцарь угрюмо.

Фрейлина кормила огонь, тянула грязные руки к сердцу пламени. Инконню смотрел на небо: звезды насмешливо перемигивались. Рыцарь закрыл глаза.

Кожа зудела, жар тела изломил воздух вокруг. Инконню хотел сглотнуть, но едва шевельнул языком, и ноги куда-то запропастились.

Листва мягко зашуршала, в лицо рыцарю дохнуло тонким ароматом.

– Сэр Инконню, сейчас я попробую разогреть ужин, – сказала Хелия.

Рыцарь открыл глаза.

– Не стоит, леди Хелия, – прошептал он. – Не переводите пищу зря.

– Что вы говорите, сэр Инконню? – услышал ответ. – Быть может, лес скоро кончится, я попробую добраться до деревни или замка, если повезет, пришлю лекарей.

Инконню на миг поддался сладостной надежде на спасение, но трезвая горечь придержала бег взволнованного сердца, и он сказал противным голосом:

– Благодарю за приятные иллюзии, леди, но чума сожрет меня раньше, чем вы доберетесь до опушки. Даже если лес кончится за поворотом тропы, сомнительно, что у местных жителей найдется лекарство от чумы.

Фрейлина, всхлипнув, отошла к костру. Рыцарь слабо порадовался ее страху. На бледном девичьем лице танцевали желтые блики.

«Да, можно язвить, будучи в безопасности, за спиной защитника, а теперь…»

Рыцарь отогнал недостойные мысли, раздражение нехотя затихало, но, как свирепый пес, иногда пытался вырваться. Подумал об оставшихся мигах жизни и устыдился, что тратит их на бесплодную злобу.

В ноздри шибануло ароматом мяса, приправленного гарью, – фрейлина, неловко держа кусок на ноже, смотрела умоляюще:

– Может, поедите, сэр?

Юноша мотнул головой, разлепил сухие губы:

– Лучше воды, леди.

Фрейлина с готовностью схватила бурдюк, поднесла рыцарю.

– Стойте, будьте осторожны, – предупредил рыцарь. – Наклоните над ртом.

– Вам будет неудобно.

– Так надо, – сказал непреклонно.

Руки девушки дрожали, и вода пролилась на подбородок, в глаз: рыцарь жадно сглотнул, на миг пришло облегчение.

– Спасибо, леди, хватит.

Девушка отставила бурдюк, протянула ладонь – смахнуть с его лица капли, но в страхе отдернула. Тусклый свет луны вытравил на белом лице рыцаря черные начатки волдырей.

Рыцарь понимающей усмехнулся. Фрейлина колебалась не долго. Юноша услышал треск ткани, затем лица коснулась мягкая тряпица, выпила влагу.

– Благодарю, леди Хелия, – прошептал рыцарь. – Сожгите тряпицу.

– Не сомневайтесь, в качестве платка не оставлю, – фыркнула леди насмешливо, но тут же поправила себя: – Простите, сэр Инконню, несдержанность и острота моего языка широко известны в Сноудоне.

– Теперь и за его пределами, – улыбнулся рыцарь. Девушка тоже прыснула, но смешок плавно перешел во всхлипывание.

Инконню с трудом повернул голову, в глазах отразилась пляска костра.

– У вас хорошо получилось, леди Хелия, – прошептал он. – Мой первый опыт обращения с огнивом кончился сгоревшей конюшней и сломанными ребрами конюха, спасавшего лошадей.

Девушка засмеялась, отчего рыцарь блаженно прикрыл глаза.

– Вы росли в замке, сэр Инконню? – спросила она.

– Да, к северу от Кэрлеона. Я не знаю, почему лорд Пвилл взял обязательство меня воспитывать, но, право слово, доведись мне повстречать родителей, я не окажу им почета большего, чем названому отцу. Он меня вырастил, обучил воинскому искусству. Правда, манерам уделял мало времени, в чем вы убедились.

– Нет-нет, – возразила фрейлина горячо. – Вы превосходно воспитаны, сэр Инконню. Простите мою язвительность и напрасные попреки.

Девушка подняла руки, собираясь положить ладонь ему на лоб, но в последний миг отдернула. Рыцарю показалось, что с сожалением.

«Да, пожалуй, смерть не такая уж плохая штука, – подумал с сарказмом. – Заносчивая дама извиняется, прекрасно понимая, что я умираю. Теперь волей-неволей придется умереть. Если бы случилось чудо и Господь милосердный снял бы с меня болезнь, она бы от досады повесилась».