Комнатный фонтан - Йенс Шпаршу

В конце концов я решил отказаться от своих требований, тем более что местонахождение второй тапки мне тоже было неизвестно. Могу только предположить, что она попала в поле зрение пса, каковой присовокупил ее к одной из своих заначек, появившихся с недавнего времени по его инициативе у нас в квартире на случай непредвиденных обстоятельств.

Правда, я произвел, для поддержания общего порядка, вооружившись карманным фонариком, выборочный осмотр мест потенциального размещения пунктов резервного жизнеобеспечения (под диваном, в районе стеллажей в коридоре, нижний отсек), но очень быстро отставил это мероприятие. DiaBHoe, что я освободил все основные проходы и выходы, и ключевые позиции имели вполне приличный вид. Если я сейчас, в последнюю минуту, примусь выгребать из-под шкафа и т. д. всю пыль, которая начала уже там куститься, то вся работа предыдущих дней пойдет насмарку. Я решил всё оставить как есть и сел посидеть на кухне. По радио передавали мою любимую песню, английскую: «Words are very unnecessary». Я ушел в себя. Что такое со мной произошло? Ничего. Ничего особенного. Мое сердце исполнило мне давно забытый вальс одиноких сердец. С тревогой я смотрел в будущее, не зная, что сулит мне встреча с Юлией.

За эти дни, проведенные дома, я успел растерять остатки тех немногочисленных слов, которые я пустил в расход на предрождественские покупки. Слова исчезли. Ушли, наверное, на заслуженный отдых, в отпуск. Но я совершенно не скучал без них, даже не думал. И все же в предстоящем разговоре с Юлией мне будет некоторых из них не хватать.

На всякий случай я решил произвести ревизию и сказал столу — «стол», стакану — «стакан», сигарете — «сигарета», пеплу — «пепел», пыли — «пыль». Чтобы услышать хоть какой-то звук человеческой жизни, я рассмеялся, глядя в стенку:

— Ха-ха-ха!

Бетонная плита отозвалась коротким суховатым эхом.

24 декабря.

О том, как точно развивались события утром 24 декабря, я могу дать лишь очень смутные сведения. Со всею определенностью знаю только, что накануне я поставил себе будильник. Я хотел вовремя провести все подготовительные мероприятия.

Вероятнее всего, это произошло в то время, когда мы с Пятницей вышли на утреннюю прогулку. Я перенес ее на 10 ч., чего, конечно, Юлия знать не могла (как я все время твердил себе потом). Причина этой передвижки была практического свойства. С утра пораньше я привел кухню в стартовую позицию и собирался в половине одиннадцатого, после прогулки, помыться, побриться и ровно к назначенному времени предстать свеженьким, чистеньким, выбритым и в полной боевой готовности.

В почтовом ящике опять ничего не было. Или, точнее, ничего от Юлии.

Когда мы, что-то около половины одиннадцатого, запыхавшись (потому что мы страшно торопились, у нее оставался последний шанс, времени было только на звонок, да и то в обрез), ввалились в квартиру, я сразу заметил, что Пятница вдруг стал проявлять беспокойство. С громким лаем он помчался в комнату отдыха и досуга. Я последовал за ним. Сначала нерешительно. Потом немного быстрее, потом еще быстрее, ноги несли меня вперед — сколько раз проделывал я этот путь! — и вот она уже совсем близко, маленькая, неприметная дверь, я подбегаю, нажимаю ручку… И, ослепленный, замираю на пороге!

На верстаке, прикрытый сверкающей ёлочной мишурой, лежал рождественский подарок! Поверх всего, как в гнезде, сидел шоколадный Дед Мороз. Я развернул бумагу. Носки, зеленая вязаная шапочка. И пакетик марципановых картошек (еще помнит!).

— Пятница! Дружище! — кричал я. — Дружище!..

Как сумасшедший я бросился обыскивать квартиру. Пусто.

Пятница смотрел на меня виноватыми глазами. Обливаясь слезами, я погладил его — он-то тут при чем.

Вынимая из упаковки носки, я обнаружил открытку, двойную. Я открыл ее.

«Ты очень милый!» — было написано там. Я сел. Дальше, в самом низу, под золотой ёлочной веткой, шло продолжение: «Но жить с тобой я не могу! Юлия».

— Всё, — сказал я Пятнице, который как раз собрался разделаться с Дедом Морозом. — Я кому сказал, всё! Фу!

Я проснулся на своем диване.

Мне хотелось что-нибудь такое с собою сделать. Только вот что?

Я достал себе сигарету и печенье. Печенье крошилось. И пусть себе крошится. Посыпая пол крошками, я подошел к телефону и набрал номер Конни. «Нас, к сожалению, нет дома. Оставьте…»

Я прошелся по квартире. Не хватало большой черной дорожной сумки. Помимо этого, насколько я мог судить, исчезли и некоторые Юлины вещи из шкафа. Из отделения для документов в стенке пропала Юлина железнодорожная карточка.

Я лег на диван и тут же снова вскочил. Нельзя ни в коем случае раскисать и распускаться! Я зажег свечку и объявил, хотя еще было рановато, раздачу подарков. Подарков было немного. Но Пятница казался вполне довольным. Конечно, настроение было не то, хотя я и задернул шторы, чтобы было как-то потемнее. Я поставил пластинку с Крейцеровой сонатой и пристроился к Пятнице смотреть ящик. Как я ни старался, я все никак не мог сосредоточиться на японских мультфильмах. В мастерской я снова и снова перечитывал Юлину открытку. Долго думал я, что же мне делать, но так ничего и не придумал. Тогда я оторвал верхнюю половину открытки. Вторую, с текстом, согнул посередине и тоже разорвал, по сгибу. Верхнюю часть положил на хранение в ящик с документами (левая тумба письменного стола, средний ящик), нижнюю сунул в карман брюк.

— Это мы еще посмотрим!

Эта фраза, которая вдруг громко прозвучала у меня в голове, подействовала на меня ободряюще, так что я, воспряв духом, начал метаться по квартире. «Это мы еще посмотрим!» Пробегая мимо телевизора, я быстро нажал кнопку, и экран погас. Пятница удивленно посмотрел на меня, на что я ему сказал:

— Всё, морда, поднимайся! Хороший у нас с тобою был тут клуб робинзонов, но. к сожалению, придется нам его закрыть. Давай, вставай! Марш!

В спальне я поставил рюкзак на кровать. Сунул все самое важное. Получилось немного. Я огляделся. Теперь самое главное: из-под Юлиной подушки я вытащил светло-зеленую ночную рубашку, которую она, видимо, забыла взять. Я уткнулся в нее лицом. На меня пахнуло Юлиным запахом. Я чуть не повредился в уме.

Когда мне стало чуть лучше, я прошел в кухню и достал пакет для продуктов, специальный такой, для морозилок. Положил в него ночную рубашку, тщательно закрыл, следя за тем, чтобы все было герметично, и сунул в карман пальто.

Холодильник я тоже подчистил. В рюкзак отправились и обе буханки, которые я прикупил на праздники. Собираясь, я не мог удержаться от улыбки: это же курам на смех!

Последний обход квартиры — и вот я уже натягиваю свои меховые зимние ботинки.

Потом я свистнул Пятницу.

Тот вышел и недоверчиво приблизился ко мне. Я быстренько накинул на него ошейник и взял на короткий поводок. Другой рукой я достал из кармана герметичный пакет, приоткрыл его и дал Пятнице понюхать Юлину рубашку.

Он заскулил, потом залаял. В отличие от меня, он, судя по всему, обрел дар речи.

— Молодец, Пятница! Хорошая псина!

Я снова запаковал со всею тщательностью драгоценный предмет и подтолкнул Пятницу к выходу:

— Ищи, Пятница, ищи! Ищи нашу хозяйку! Ищи!

Поводок натянулся. Пятница быстро понял, что мы отправляемся в путь, в далекие края!

Прежде чем отправиться в дальний поход, мне все-таки пришлось его ненадолго привязать к ручке двери. Я кое-что забыл. В комнате отдыха и досуга осталась лежать моя реактивно-зеленая вязаная шапочка. Перед зеркалом в коридоре я притормозил и водрузил ее на голову — это будет мой опознавательный знак!

Внизу на лестнице я еще немного задержался. Мне не хотелось вот так исчезать, без песен и фанфар.

— Вылезайте из своих берлог!

Мой зов разнесся по всей вечерней лестничной клетке.

— Ну, прошу вас! Эй вы, идиоты!

Пятница поддержат меня лаем.

Я хотел как следует хряпнуть дверью, но пневматическая доводка легким чавком свела на нет мой яростный порыв.

На улице было холодно, но не очень.

Где-то вдалеке звуки депо, клацают вагоны. Дождь со снегом. Блестящие мусорные контейнеры. В квадратных окошках мерцают электрические свечки-пирамидки. Неба нет, одна сплошная серая хмурь.

Я надвинул шапку на нос.

— Вперед! Давай, Пятница, пошли, ночь длинная.

Улицы, по которым мы шли, были пустынны.

Только у самого метро снова люди, с большими сумками, пакетами, пестрыми рождественскими подарками, блестящими коробочками.

Я посмотрел на часы на платформе: 18 ч. 12 мин.

— А почему у этого Деда Мороза нет бороды? — строго спросил какой-то ребенок, обращаясь к родителям. Он показал на меня пальцем.

— Это не Дед Мороз. Этот дядя такой, — объяснили родители с рождественским терпением.

Смутившись, я потрогал свою пятидневную щетину и попытался улыбнуться.