Путешествие из Неопределенности в Неизвестность - Сергей Карамов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хватит ерничать, – попросил Быдлов.
– Вот так и живет большинство обывателей!
– Только не надо опять надо мной посмеиваться, – попросил мой собеседник.
– Вы такую песенку слышали, может? «Всё хорошо, всё будет хорошо!»?
– Да, что-то подобное я слышал, – ответил осторожно Быдлов, опасаясь подвоха с моей стороны. – И… и что дальше?
– Еще была другая песенка «Всё хорошо, прекрасная маркиза».
– Была, – ответил Быдлов, – и что с того?
– А то, – продолжал я, – что такие песенки характеризуют настроения некоторых в обществе… То есть якобы всё хорошо, создают видимость успеха, видимость призрачного благополучия…
– Опять надо мной смеетесь?
– Нет, увольте, – ответил я как можно серьезней и стараясь не засмеяться. А хороший костюмчик у вас!
– Да? – обрадовался Быдлов, поглаживая рукава пиджака.
– Серый цвет, серый, серость, – задумчиво произнес я, глядя в окно.
Внезапно раздались где-то рядом выстрелы.
– Что это? – испуганно спросил Быдлов, озираясь по сторонам.
– Не бойтесь, Быдлов, вас не убьют…
– Да?
– Да, вы будете жить вечно!
– А… откуда вы это знаете?
Выстрелы вновь послышались.
– Такие, как вы, нужны обществу всегда! – глубокомысленно изрек я, стараясь не засмеяться. – Вы будете вечно жить… Такие, как вы, вечны!
Быдлов встал, грозно смотря на меня.
– Вы… вы опять начинаете?!
– Нет, увольте… Я говорю это на полном серьезе, – объяснял я, стараясь не смотреть на побагровевшего Быдлова, который нарядился в серый костюм, одел белую рубашку и черный галстук. – Будьте спокойны, вас не забудут…
– Откуда вы всё это знаете?!
– Да, таких не забывают… Таких приглашают на телевидение, спрашивают об их жизни, предварительно, конечно, объяснив им, что нужно говорить в эфире и что нельзя говорить в эфире…
Быдлов хотел что-то мне ответить, как снова раздались выстрелы уже в нашем вагоне.
– Сколько можно стрелять? – возмутился Быдлов.
– А чего вы так беспокоитесь? – спросил я. – Ведь всё нормально, как вы мне ранее говорили… Не беспокойтесь, вас не убьют… Только не высовывайтесь…
– Опять надо мной смеетесь? – обиженно произнес Быдлов, прячась под койкой купе.
Пули свистели слева и справа от меня…
Неуловимые мстители, как я заметил, ложась под койку в купе, носились по вагону, стреляя и вопя.
– Не бойтесь, Быдлов, – продолжал успокаивать я своего собеседника, – они не вас ищат… Их интересует золото партии… Они вас не тронут!
Пули снова засвистели прямо рядом с моим виском.
Казалось, что никуда от них не деться…
Мне снова показалось, как и ранее, когда я слышал свист пуль, что свистящие пули хотят сыграть мне победную мелодию, напоминающую одну из грозных симфоний Бетховена…
Выстрелы…
Опять выстрелы…
Выстрелы… выстрелы…
Стрельба прямо над головой… дым… шум…
– Абсурд!! Царство абсурда!! – вопил посреди адской канонады Маэстро, невозмутимо сидя на столике возле окна купе. – Шумим, братцы, шумим!
Мимо нас с шумом пробежали трое неуловимых мстителей с винтовками в руках.
Они подошли ко мне, грозно спрашивая меня:
– Здесь никто не пробегал?
– Нет, – коротко ответил я, – а кого ищете?
– Кого надо, – последовал ответ, – того и ищем…
– А золото партии еще не нашли?
– Ищем, товарищ! Пока не нашли.
– Сочувствую вам, – честно признался я, глядя на усталых и запыхавшихся военных.
– Это почему вдруг?
– Да… просто понимаю, что трудно найти это золото вам, – ответил я, думая, что напрасно вступил с ними в беседу.
– Да трудности нас совсем не пугают, они только нас закаляют, как сталь! – твердо ответил мне один из неуловимых мстителей.
– Вихри враждебные веют над нами… – вспомнил я старую песню.
– Вы пели эту песню? – спросил один из военных меня.
– Нет, я что-то вспомнил ее сейчас, – ответил я.
– Ну, мы побежали, – попрощался военный, после чего неуловимые мстители тронулись в путь.
– Как найдете золото партии, так сообщите нам! – вслед им крикнул я, но они не услышали меня.
…. Снова выстрелы, канонада…
Выстрелы… одни выстрелы…
Пули свистели совсем рядом с нашим купе… Я закрыл дверь купе…
Выстрелы…
Выстрелы…
Быдлов от страха полез под койку купе, ложась на пол и закрывая обеими руками голову.
– Абсурд!! Царство абсурда!! – вопил мой Маэстро, встряхивая свои перья и сидя на столике у окна купе.
А я забился в угол рядом с окном, стараясь не двигаться.
– По-о-о-дай-те, кто сколько может… Подайте ради Иисуса Христа, люди добрые! – услышал я вдруг чей-то старушечий голос в коридоре вагона.
Выстрелы продолжались, но просьба о помощи раздалась вновь:
– По-о-о-дай-те, кто сколько может ради Иисуса Христа! Люди добрые…
Я сел рядом с дверью и приоткрыл ее, чтобы посмотреть, кто это говорит.
По коридору шла одна старушка с палкой лет около семидесяти или более, одетая в синее потертое платье, сверху накрытое черным платком. Она шла медленно, будто не замечая выстрелов рядом с ней.
Поравнявшись со мной, она ласково глянула на меня, тряся и протягивая ко мне трясущуюся руку.
– Помогите мне, сынок, – обратилась она ко мне, – помогите мне, ради Иисуса Христа, помогите мне!
– Пошла вон, старуха! – крикнул Быдлов ей.
– А вот так говорить со мной не надо, – попросила она.
Я, честно говоря, не люблю говорить с разными старухами, которые жалуются на свою трудную долю, маленькую пенсию, одинокую старость, не люблю с ними что-то обсуждать и говорить… В связи с этим мой дорогой читатель, может, подумать обо мне плохо, что я не люблю старость и не почитаю ее… Отнюдь, я просто как-то чувствую, что эти постоянно жалующиеся на жизнь старики после беседы со мной, который намного моложе их, вроде отнимают у меня часть бионергии. Это не только я заметил, так как часто вспоминаю одного моего приятеля, врача по профессии, работающего в одной обычной городской поликлинике. И он, вздыхая, иногда мне признавался в том, что чувствует, что у него, еще молодого в свои сорок лет человека, уходит энергия после каждого рабочего дня, после приема многих больных и старых, которые постоянно, кроме своих болячек, жаловались на всё что угодно в жизни, а ему приходилось слушать, слушать их и успокаивать… Поэтому я порылся в карманах, отдавая мелочь старушке, стараясь не смотреть ей в лицо.
Но она не отходила от меня, взяв деньги и ласково смотря на меня.
– Спасибо тебе, сынок! – сказала она, улыбаясь мне. – Спасибо, ты будешь жить долго и счастливо, у тебя трудная судьба, но успех у тебя будет…
– Да? – удивился я, посмотрев на старушку.
– А у меня? – спросил Быдлов.
Но старушка смотрела только на меня и говорила только со мной.
– Да, попомни мое слово, сынок, – ласково говорила она мне, – у тебя будет успех, но у тебя очень острый язык, порой ты не выдержан, хотя и добр по натуре…
Постарайся помогать людям, если они просят у тебя помощи, сынок… И дай бог тебе успеха в жизни! У тебя будет успех, любовь людей, любовь жены и дочки!
– А… а вы … что… ясновидящая? – удивленно спросил я.
– Откуда она это всё знает? – усмехнулся Быдлов, поднимаясь с пола и недовольно смотря на нее. – Она не отвечает на мои вопросы почему-то и только с вами говорит…
Старушка глянула на Быдлова, после чего ответила коротко ему, пытаясь не смотреть далее на него:
– А тебе я ничего хорошего, к сожалению, сказать не могу… Вот так уж получилось в твоей жизни… И коротка у тебя будет жизнь…
– Это как… ничего у меня хорошего нет? Это почему у меня будет короткая жизнь?! – спросил ошарашенный Быдлов, тупо уставясь на старушку. – У меня всё хорошо, понимаете? Всё хорошо, и дом есть, и дача, и семья у меня есть… А тут всякие прорицатели старые будут мне смеяться надо мной!
– Пока, сынок, – попрощалась старушка только со мной, ласково смотря на меня.
Она пошла неспеша дальше по коридору.
Выстрелы снова возобновились с уходом старушки с новой силой…
– Это что она здесь болтала, эта старуха? – воскликнул Быдлов, тупо уставясь на меня, но я не хотел ему отвечать.
Выстрелы, опять выстрелы…
… Канонада…
… Стрельба из пушек и автоматов…
– Ну, сколько можно? – вскрикнул Быдлов, начиная нервно ходить по купе.
– Вы ложитесь, а то пристрелят! – посоветовал я ему, усаживаясь снова в углу у окна.
– Нет, хватит мне лежать на полу, спина ноет! – ответил он, выходя из купе в коридор.
Снова раздались выстрелы, где-то рядом прошумела автоматная очередь.
Быдлов подошел к окну в коридоре, высовывая голову из окна.
Снова раздались выстрелы…
Он слегка покачнулся, как тонкое деревце под ветром, икнул и неожиданно стал оседать книзу, хватаясь за грудь.
Я подбежал к нему, но он уже лежал на полу коридора без признаков жизни.
На лице его застыла безжизненная улыбка. Кровь была на его лице и груди, очень много крови… Я быстренько оттащил тело в купе, уложив на то место, где он ранее лежал.
