Антивыборы 2012. Технология дестабилизации России - Владимир Большаков

Английский философ и историк ХIХ века Генри Томас Бокль писал: «Люди никогда не могут быть свободны, если не воспитаны для свободы. И это не есть воспитание, которое может быть приобретено в школах или заимствовано из книг, но то, которое является результатом самодисциплины, самоуважения и самоуправления ». Это три кита гражданского общества, в котором свобода и необходимость диалектически связаны (по тому же Гегелю) и ни в коей мере не противоречат друг другу.

Нельзя ввести рынок или капитализм декретом. Каждой общественной формации соответствует не только свой способ производства, но и свое мировоззрение. Современная рыночная экономика стран Запада уходит корнями еще в Древний Рим. Она не мыслима не только без широкого торгового обмена, без общенациональных и глобальных связей, но и без правового и гражданского общества, структуры которого создавались веками. Без них немыслим и капиталистический рынок. Но натуральное хозяйство без них обходится. А командная социалистическая экономика — и коммунисты тут следовали именно логике Яковлева, а точнее Ленина, когда «рушили» русское крестьянство, — с правовым, да и с гражданским обществом просто несовместима. Привить западные законы и нормы в СССР без изменения социального строя было также невозможно, и только дилетанты в экономике и политике этого не понимали. Серьезные ученые предупреждали Горбачева, что попытки перенести эти нормы на социалистическую почву чреваты гибелью социализма. Социализм их должен либо отторгнуть, либо рискует умереть от несовместимости политических тканей, а значит — уступить место капитализму. Так случилось, например, с правами человека в СССР, которые — уже это-то идеологи КПСС знали — были разработаны для нужд буржуазного, а вовсе не социалистического государства.

Очевидно эти права понадобились тем, кто руководил Советским Союзом и не только для того, чтобы доказать США и другим странам Запада, что в СССР есть демократия. После смерти Сталина у правящей верхушки КПСС появилась в этих правах вполне практическая потребность. Но она была обусловлена чем угодно (стремлением сохранить себя и свою семью от произвола и репрессий, желанием сберечь от конфискации свои жалкие по нынешним временам квартиры и дачи со всем прочим имуществом, благами и привилегиями) кроме природы социализма, с которым права эти, в первую очередь право на частную собственность, несовместимы. История же капитализма и буржуазной демократии в России была слишком короткой, чтобы эти права могли утвердиться в сознании граждан. Для этого у нас, в отличие от капиталистического Запада, и даже бывших социалистических стран Европы, просто не осталось социальной базы — многочисленного класса мелких и средних собственников, которые и создают гражданское общество, т. к. «справного мужика» и составлявшего этот класс в дореволюционной России, «порушили». Китайцы в этом плане оказались куда мудрее нас — прежде, чем развернуть страну к капитализму, они начали воссоздавать такой класс. Вот поэтому такой разворот произошел у них почти что без потрясений.

При всем своем свободолюбии русский человек не смог обрести уважение к правам личности и к закону, ибо мы за всю нашу историю так и не создали, несмотря на многочисленные попытки — еще со времен «Русской правды» — нормального правового общества и нормального общегосударственного, общероссийского рынка. В дореволюционной России он начал складываться только к началу XX века. И наименее охотно шло в рынок крестьянство, которое составляло две трети населения страны. Несмотря на частые утверждения о том, будто Россия до революции «кормила всю Европу», среднее крестьянское хозяйство поставляло на рынок менее 400 кг хлеба, т. е. обеспечивало по минимуму всего двух едоков. По данным 1913 г. российские крестьяне продавали лишь 14,7 % производимого ими зерна, а остальные 85,3 % потребляли сами. Динамика потребления продовольствия до 1913 г. показывает, что патриархальный характер ведения хозяйства сохранялся в России вплоть до начала Первой мировой войны. После Октября 1917-го и вплоть до начала коллективизации мало что изменилось. А уже наладившиеся связи капиталистического товарообмена и кооперации были использованы для создания государственно-монополистической экономики социалистического образца. Для этого же, как порешили большевики, собственники были не нужны. Нужны были нищие и бесправные.

Ну, а что касается канонизированного западной и восточной цивилизациями «священного права собственности», то в народных массах к нему должного уважения тоже никогда не было. И не только в силу исторических причин и отсутствия мощного класса мелких собственников. Куда больше это право было несовместимо с русским менталитетом, в котором такое понятие, как предпринимательство, есть не добродетель, как в европейских нациях, а зло и грех.

Отрицательное отношение к стяжанию /накоплению богатства/, к «излишней» собственности вообще — составная часть духовности русского народа, который создал свой собственный моральный кодекс на основе Учения Христа. Ближе всего русской душе пришлась знаменитая «Нагорная проповедь» Христа /см. «От Матфея». Гл.6,7./. Он учил:

«Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут;

Но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет, и где воры не подкапывают и не крадут;

Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи и тело — одежды?» (От Матфея. Глава 6, стихи 20,21,25.)

Православие способствовало формированию в русском национальном сознании особой «этики нестяжания» (Не случайно идеологи перестройки, как верно отметил Н.Козлов в своем исследовании о манипуляции массовым сознанием в тот период, направили свои главные пропагандистские калибры именно против этой этики).

«Домострой», наставление XV века о правилах поведения в быту, в семье и о ведении хозяйства серьезно предупреждает в главе «О неправедной жизни», что те «кто живет не по-божески, кто любое добро силой отнимет, а не то так и по дешевке, вопреки согласию купит или сутяжничеством (т. е. по суду. — В.Б. ) отберет, или процентами, в деньгах и натуре, или от прочих неправедных поборов разбогатеет… — прямиком в ад попадут». (См.: «Домострой». Советская Россия. М., 1990. Стр. 57.)

Как видим, все приемы обогащения, узаконенные на Западе и Востоке с момента появления денег (ссуда денег взаймы под проценты, взимание с должников их имущества по суду, скупка с торгов и т. д.) без чего немыслима и современная капиталистическая экономика, и свободный рынок, как таковой, — все это издавна считалось на Руси неправедным делом, как у мусульман, ростовщичество. С ХV века в российской глубинке менталитет этот мало изменился.

Никто, конечно, не выступал в России, кроме профессиональных революционеров и охотно шедшей за ними «голытьбы», т. е. люмпенов, которые всегда хотят все «поделить поровну», за ликвидацию частной собственности. С ней еще до отмены крепостного права и бурного развития капитализма в России, народ научился достаточно мирно сосуществовать. Хотя и у нас были явления, напоминающие луддизм в Англии, а поместья жгли не только в 1917 г. Но стяжателей не любили, богатых ненавидели, а бедным старались помогать, чем могли, всей общиной. В «Домострое», кстати, такая помощь названа для подлинно православного обязательной. У Николая Некрасова есть любопытная поэма о справном мужике Акиме, который долго отказывал себе во всем, копил, богател и, наконец, — от отвращения к самому себе и своему богатству повесился. Ничто подобное невозможно в обществах с давно утвердившейся рыночной экономикой, хотя и там тоже Гобсеки не в почете.

«Накопил — купил!» — этот лозунг, придуманный в СССР для сберегательных касс, не русский. Он — западный. Русские привыкли обходиться малым и не стяжать, и потому что так учил Христос, и еще в силу исторических обстоятельств. Веками внешние враги, нападая на Русь, грабили народ подчистую. Веками народ боялся обстраиваться всерьез, и вынужден был жить во времянках, в землянках, в дешевых /лес рядом/ деревянных домах, но ни в коем случае не в каменных «палатах», как в Европе. Это не означает, что на Руси не было «справных хозяев», т. е. людей относительно обеспеченных и умеющих делать деньги, у которых был дом то, что называется «полная чаша». На них и держалась вся экономика страны во все времена, но класс этот был традиционно немногочислен и народом нелюбим. Народ же в массе своей был либо нищ, либо очень беден. «Голь перекатная», пролетарии, иначе говоря, оборванцы, составляли основную массу русских. В народном сознании сложилось чисто русское отношение к частной собственности вообще и к недвижимости, в частности, как к чему-то с одной стороны недолговечному /добро, нажитое либо украдут, либо уничтожат, либо более сильные по суду или иной тяжбе отберут/, а с другой, — как к «неправедно нажитому». Это привело к тому, что семейная собственность, земля и недвижимость, семейный капитал, то, что во Франции именуется «patrimoine» (достояние), в России долго оставались привилегией царской семьи, дворянства и высшего чиновничества. Вплоть до отмены крепостного права не могла по-настоящему подняться и русская буржуазия. Несмотря на то, что и во времена крепостного права в России существовали крепкие хозяйства казаков, вольных крестьян и крепостных, плативших оброк, они не сформировались, как класс, а оставались небольшой прослойкой.