Как свежи были розы в аду - Евгения Михайлова

– Извините, пожалуйста, вы не подскажете, в какой квартире живет Людмила Майорова?

– Вы тоже корреспондент? – оживленно спросила женщина.

– Да.

– Это в нашем подъезде. В сто пятнадцатой, на третьем этаже, – женщина явно искала повод вернуться и хоть что-то увидеть-услышать. – Может, вас проводить?

– Спасибо. Мне несложно найти. Вы просто наберите код, пожалуйста.

Ирина не стала вызывать лифт, поднялась по лестнице. Дверь сто пятнадцатой квартиры была открыта. На площадке спиной к Ирине стояла на коленях женщина и скребла ножом порог.

– А тут ты не видишь какая грязища! – раздался знакомый скрипучий голос Галины Ивановны. – Я сказала, не будешь нормально убираться – отправлю в больницу. К нам люди могут прийти.

– Добрый день, – произнесла Ирина громко. Женщина испуганно вскочила и уставилась на нее. – Здравствуйте, Людмила. Я Ирина. Ну, в общем, получается, что мы сестры.

– Ой, – на пороге нарисовалась Галина Ивановна и властно отодвинула дочь. – Ирочка приехала. Я прям как чувствовала. Ты проходи, деточка, проходи. Люда, помой руки, переоденься. Видишь, гостья какая у нас.

Ирина прошла в узкий коридор, заставленный какими-то тумбочками, столиками, скамеечками… Вроде все целое, но возникает смутное ощущение свалки. В комнате, куда провела ее Галина Ивановна, все оказалось сложнее. Затертый диван из разряда «гвардия не сдается» уживался с вещами недешевыми: вычурными шелковыми банкетками, зеркальной витриной, ярким ковром. И нелепые, дикие перья на стенах, чахлые цветы в горшках. Что в целом свидетельствовало о дурном вкусе, жадности и, в общем, наличии финансовых возможностей. Телевизор, кстати, очень дорогой. Ирина себе такой бы не купила. То есть у хозяйки – а тут явно была одна хозяйка – Галина – есть потребность в реализации дешевых амбиций, нацеленных на дорогой понт.

– Садись, деточка, – Галина Ивановна гордо указала на белое кожаное кресло.

Ирина присела на краешек, думая только о том, как бы поскорее отсюда выбраться. Пожалуй, она погорячилась в своем стремлении все знать. Она передумала доставать угощения. Это явно тот случай, когда дашь палец – откусят руку.

– Я ненадолго, – сухо сказала она. – Вы по телевизору говорили, что у вас есть какие-то стихи и рисунки отца. Можно их посмотреть?

– Прям не знаю, Ирочка. Тут ко мне один юрист приходил. Так он сказал: если у вас будут просить картинки-стишата – вы ни в коем разе. Это типа наследие ваше… Стоимость свою имеет.

– Вы за просмотр тоже собираетесь деньги брать?

– Он мне про просмотр ничего не говорил.

– Принесите. Заплачу тысячу.

– Да ты что! Смеешься?

– Две. Несите, я думаю, это вообще вранье. Папа не мог ничего здесь оставить.

– Ладно. Покажу. Ты посиди, у меня спрятано.

Ирина какое-то время слушала, как в прихожей чем-то стучат, шуршат: вроде бы Галина на антресоли полезла. Ира встала и постучала в комнату Людмилы.

– Да, – услышала она. – Заходите.

Ирина открыла дверь, вошла в практически пустую комнату, где на узкой, какой-то больничной кровати, покрытой серым одеялом, сидела Людмила и смотрела на нее затравленным взглядом.

– В чем дело? – спросила Ирина. – Почему вы такая? Вы чем-то больны? У вас несчастье?

– Ой, Ирочка, – раздалось от порога. – Какое у нее несчастье? Больная – да. На голову. А вообще – живет как барыня, на всем готовом, всю жизнь сидит на моей шее. Вот поверишь? – Галина Ивановна вошла в комнату с тонкой папкой в руках.

Ирина протянула к ней руку, но та игриво спрятала ее за спину: «Ты ж говорила: две тыщи». Ирина вынула деньги, протянула, взяла папку, нервно открыла. Да, нет сомнения. Это папины рисунки, стихи… Он не мог их забыть. Эта… наверняка украла!

– Можете советоваться со своим юристом по поводу цены. Я куплю это. Если будете фокусничать, обвиню вас в краже. Папа не забывал свои работы.

– Ничего себе! Ладно, завтра позвоню тебе. Нам есть нечего.

Ирина посмотрела на Людмилу. Какая-то тень мелькнула в ее глазах при слове «есть». Она похожа на голодного человека. Ира хотела выложить из сумки продукты, но вдруг передумала.

– Людмила, проводи меня, пожалуйста, – предложила она. – Мне пора ехать. По дороге к машине поговорим.

– Так я тебя провожу, деточка, – сказала Галина Ивановна.

– Я сестру прошу, – заявила Ирина таким высокомерным тоном, что «первая женщина» отца удивленно замолчала.

Людмила послушно встала, они молча дошли до машины.

– Посиди в салоне со мной, – попросила Ирина.

Когда та села рядом с ней, Ира вынула салфетку из «бардачка», достала пластмассовые вилку и нож, поставила салаты, открыла нарезку. Сама стала смотреть в окно. Повернула голову на глубокий вздох, почти стон. Людмила почти все съела, теперь сидела, глядя на нее горячими сухими глазами, губы и подбородок дрожали.

– Мне стыдно, – прошептала она. – Я просто не могла остановиться.

– Ты видела когда-то моего… нашего папу?

– Да. Я находила его несколько раз. Приезжала, ждала, смотрела. Никогда не подходила… Ой, мама вышла, я побегу, ладно? Спасибо большое.

– Возьми мою карточку с телефонами.

Когда Люда виновато плелась к подъезду, Ирина вспомнила о коробке конфет. Ситуации, когда она была бы к месту, не возникло.

Глава 11

– Ты как, Валек? – спросил Сергей по телефону. – В смысле осадков. В слезах вы не утонули еще?

– На плаву, – коротко ответил Валентин. – Что говорит Земцов?

– Ничего… Кроме того, что он не мог не сказать. А так – все в нормальном режиме. Не его дело ждать доказательств твоего заказного преступления. Не его, а твое. Мы с Масленниковым вчера неплохо посидели. Он считает, ты должен на газету подать в суд: доброе имя, клевета, распространенная через СМИ, мы бы подпряглись: вмешательство в расследование, обнародование информации о фигуранте, который, возможно, подвергается опасности со стороны действительных преступников, и т. д. Сделай их, Валек, миллионов на пять, а? Ну пожалуйста. И мы все устроим себе летние каникулы.

– Я трепетно отношусь к твоим желаниям, Сережа, ты же знаешь. И всегда готов приблизить твою главную мечту: чтобы зимние каникулы плавно перетекли в летние. И я бы с удовольствием их сделал и, скорее всего, с успехом, не ручаюсь, правда, что на такую сумму. Просто пока мы победоносно будем топтать одну желтую газету, другая найдет Ромку и за смешные деньги получит от него такие признания, от которых наша с Мариной жизнь окончательно превратится в кошмар. Я и без войны не знаю, как его обезопасить.

– А что у него с памятью?

– Черт его знает. Ты позвонил, чтобы дать мне этот замечательный совет?

– Нет, Валя. У меня сюрприз. Ты из-за своих проблем забросил свою подзащитную, видимо, не следишь за информацией. А я тебе сейчас такие ссылочки сброшу… Обалдеешь.

– Давай. Я не у компа, поэтому сразу скажи, в чем дело.

– Ты понимаешь, я плохо разбираюсь в творчестве, но никогда не предполагал, что за полтора месяца возможно достичь таких успехов. Вышли три книги и два фильма Валентины Ветлицкой, она написала стихи, нарисовала иллюстрации, сочинила музыку и стала режиссером! Правда, пока это мультики, но киноэпопея впереди, я думаю.

– Не понял.

– И никто бы не понял, если бы не я. Поскольку и мы, и родная дочь Майорова Валентину в этом качестве увидеть не ожидали. Издательства и студия явно левые. Типа АО «Привет». Зато какой грамотный пиар! Я, конечно, опять же не критик, но купил бы и посмотрел то, что отвергнутая жертва семьи и общества писала на клочках бумаги в тюрьмах, поскольку в ней забурлили гены талантливой матери-композитора и, что еще удивительнее, суперталантливого отчима – поэта, художника, режиссера.

– Контора… – пробормотал Валетин. – Я в шоке.

– В каком смысле – контора?

– У нее появился новый компьютер, ее мейл «контора…» Короче, она связалась с какой-то шайкой. Потрошат архивы по-быстрому, пока Ирина Майорова их не отсудила.

– Это, конечно, интересный поворот. Но не наш профиль, так? Кстати, как это называется?

– Ну, мошенничество как минимум. Кража – это максимум. Но пока она крадет у самой себя. В смысле – из одного кармана в другой. Она присвоила то, на что не оформлены авторские права, наверняка никто даже не знает, что там есть. Так что тут особо никто не рискует. Сейчас подобное мошенничество – просто пласт культуры. Ирине Майоровой нужно на амбразуру лечь, чтобы что-то доказать.

– Ясно. И это ее проблема – лечь или не лечь на амбразуру. Я о другом думаю… Ты меня понимаешь?

– Да мы всегда думаем в унисон. Это сильнейший мотив. И возможный сговор с группой лиц, которые и тетю убрали, и Ромку прислали в качестве свидетеля защиты, и если бы я не знал, кто и за что проломил Антонову голову, то мог бы предположить, что его на всякий случай вырубили, чтобы никого не сдал.

– И если все так и окажется, то спасет ли Ветлицкую твоя задушевная речь по поводу того, как мерзавец и насильник Антонов довел ее до преступления?