Люди против нелюдей - Сергей Юрьевич Катканов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С этого момента начинается совершенно необъяснимая и невероятно стремительная карьера Корнилова. Не совершив дополнительно ни каких подвигов и ни чем новым России так и не послужив, Корнилов за какие-то месяцы прошагал по всем ступенькам военной карьеры вплоть до верховного главнокомандующего, словно некая невидимая рука целенаправленно лепила из него образ национального лидера.
По всей вероятности, так и было. Не трудно догадаться, что кукловоды февральской революции быстро разочаровались в Керенском, эта «птица говорун» оказалась совершенно ни на что не способна, страна стала неуправляемой и стремительно погружалась в хаос. Революции нужен был новый лидер, способный навести хотя бы относительный порядок, но не в ущерб «завоеваниям революции». Корнилов вроде бы неплохо подходил на эту роль. У него была своя харизма, он казался человеком твердым и решительным, в армии его уважали за личную храбрость, одновременно с этим он был убежденным республиканцем, монархию ненавидел и уже успел прославиться тем, что «храбро» арестовал царицу и царских детей. И вот Корнилова начинают раскручивать, буквально из ничего создавая образ «спасителя Отечества».
А дальше был «корниловский мятеж», которого не было. Корнилов по согласованию с Керенским приказал двинуть некоторые части на Петроград, но в определенный момент Керенский увидел в этом угрозу личной власти и объявил санкционированные им действия мятежом. Вот тут-то и стало заметно, что решительность и волевые качества Корнилова кто-то очень сильно преувеличил. Керенского тогда можно было ногтем сковырнуть – пара приказов по армии и балаболки больше нет. При этом все прекрасно понимали, что Керенский губит Россию, и действия по его устранению вызвали бы всеобщую поддержку. Но Корнилов, видимо, просто растерялся и не предпринял ровным счетом ни чего, продолжая видеть в адвокатишке главу правительства. И адвокатишка безо всякого труда арестовал верховного главнокомандующего, за которым готова была пойти масса офицеров, уже называвших себя корниловцами.
Будущие белые генералы посидели в Быховской тюрьме сколько хотели, а потом решили её покинуть и отправиться на Дон. Деникин и Марков пробирались в одиночку, инкогнито, а Корнилов выступил открыто во главе своего Текинского полка. Откровенно говоря, это была полная глупость и дешевое позерство. Лавр Георгиевич вполне мог раствориться в солдатской массе, как и другие генералы. Но, видимо, этому герою хотелось идти красиво, на белом коне, во главе конного отряда. Видимо, он считал, что этого требует «корниловская легенда», а вышел маразм. Полк почти полностью погубили, и Корнилов всё же вынужден был переодеться в крестьянский полушубок и прибыл на Дон один, как и все нормальные генералы.
Деникин за неудачу этого похода винил командира полка Кюгельхена, который вел его «неискусно и нерасчетливо». Да неужели несчастный Кюгельхен имел реальную возможность командовать полком, когда в его рядах присутствовала живая легенда – блистательный Лавр Георгиевич. Разумеется, полк вел сам Корнилов, и вел его действительно «неискусно и нерасчетливо». Тут ко времени было бы вспомнить дивизию, которую Корнилов погубил в Карпатах. И аналогичный поход Дроздовского, который был в разы длиннее и сложнее, но увенчался полным успехом, а Корнилов, похоже, умел только людей губить.
Неужели опытный Деникин этого не понимал? Но Деникин хорошо чувствовал ситуацию. Предстояло создать армию из ничего. Корнилов – живая легенда, он известен всей России, за ним пойдут. Из Корнилова надлежало сделать знамя, и о его трагических просчетах говорить было, мягко говоря, не полезно. Это понимал и генерал Алексеев, сильно не любивший Корнилова.
Да ведь были же у Корнилова и реальные достоинства, не совсем же на пустом месте возник этот образ блестящего русского генерала. Деникин писал: «Главные черты Корнилова: большое умение воспитывать войска … решимость и крайнее упорство в ведении самой тяжелой, казалось бы, обреченной операции, необычайная личная храбрость». Обратите внимание: Деникин ни слова не говорит о полководческом таланте, но то, что он перечислил – это правда.
А вот из воспоминаний Деникина о первом кубанском походе: «Идем молча. Ночь звездная. Корнилов – как всегда хмурый, с внешне холодным, строгим выражением лица, скрывающим внутреннее бурное горение, с печатью того, присущего ему во всем – в фигуре, взгляде, речи – достоинства, которое не покидало его в самые тяжелые дни его жизни… Казалось, не было такого положения, которое могло сломить или принизить его».
Деникин не был романтическим мальчишкой, способным увидеть героя там, где его нет. Антон Иванович к тому времени прошагал уже две войны и знал, как выглядят настоящие герои. То, что он описал – особая корниловская харизма, которой Лавр Георгиевич вне всякого сомнения обладал. Но Корнилов был человеком сложным, он не был равен своей харизме. Вот только тогда, в самом начале тяжелейшей борьбы, Корнилова поневоле приходилось воспринимать не сложно, а просто. Герой и точка.
Возглавленный Корниловым первый кубанский поход был изумителен и по невероятному количеству славных подвигов, и по своему полководческому мастерству. Но от кого исходило это мастерство? Корнилов как-то сказал Маркову: «Это же настоящий суворовский переход». Марков ответил: «Нет, это корниловский переход». Сергей Леонидович, видимо и сам в это верил, когда говорил, но вот что удивительно. Генерала Маркова называли «шпагой генерала Корнилова». Определение несколько странное, если учесть, что Корнилов вовсе не был гражданским правителем, который вынужден иметь при себе военачальника – свою шпагу. Корнилов вообще-то и сам был боевым генералом, и сам мог быть собственной шпагой. Но, похоже, офицеры прекрасно видели, что Корнилов – знамя, а Марков – шпага. Это был «марковский переход».
И вот – штурм Екатеринодара. Белые совершили невозможное. Красные и сами потом показывали свои потери в 10 тыс.чел., а у белых было и всего-то не многим более 3 тысяч. И всё-таки штурм захлебнулся – силы были слишком неравны. Но Корнилов приказал готовиться к повторному штурму. Это было уже сущее безумие. Если у первого штурма были хотя бы призрачные шансы на успех, то у второго их не было вовсе, о чем откровенно говорил Деникин Корнилову. Красные превосходили белых по численности как минимум раз в десять, и теперь они были готовы к штурму, а горстка белых
