Матерый мент - Алексей Макеев

Кайгулова, как ему казалась, слушала внимательно, задумчиво покуривая длинную тонкую сигарету. Она успокоилась, от недавнего лихорадочного возбуждения не осталось и следа. Алаторцев подробно рассказал ей о своих затруднениях, он вспоминал, как вместе они решили задачу с каллусом. Он откровенно льстил Мариам, называл ее своей единомышленницей, несколько раз вплетал в ткань разговора намеки на свое одиночество и непонятость окружающими. Андрей казался себе очень хитрым, уверенность, что вот сейчас Кайгулова размякнет, психологически поддастся, крепла с каждой минутой. Он даже рискнул посетовать на злобную бывшую супругу, лишившую его дочери, по которой он сильно скучает, затем заметил, что уверен – уж Мариам-то никогда бы так не поступила. Как знать, рассуждал вслух Алаторцев, может быть, ему, человеку не первой молодости, стоит еще раз попытаться обрести настоящую семью… С ней, с Мариам.

Интересно все же устроены люди. Краешком сознания Алаторцев не упускал ни на миг истинную цель и смысл своего монолога: психологически подавить Кайгулову, сделать ее послушной помощницей, исполняющей его волю и не задающей лишних вопросов. Но в то же время он увлекся, чуть ли не поверил сам в ту сентиментальную муть, которую нес только для камуфляжа. Ему даже пришла в голову странная, совершенно не в его характере мысль: а не стоит ли и впрямь забросить эти опасные игры с маком, спокойно защитить почти готовую докторскую, жениться на Кайгуловой и жить себе в удовольствие? Тихо жить, не высовываясь. Дети, конечно… Противно донельзя, но другие-то привыкают.

Именно словечко "другие", мелькнувшее как бы на периферии, отрезвило Алаторцева. Нет, Андрей Алаторцев – это вам не "они", не "другие", и становиться таким он не желает. Казаться – куда ни шло, но не быть! Тем более по опасной, но сулящей такие мощные перспективы дорожке он зашел далеко. У летчиков, моряков, шоферов-дальнобойщиков, вообще путешественников есть такое понятие, как "точка возврата". Если в пути она пройдена, то остается только продолжать маршрут в любом случае, что бы ни случилось. Назад уже не повернуть, на обратный путь не хватит ресурсов. Он, Алаторцев, такую точку прошел в прошлый понедельник, после звонка Геннадию.

Мариам долго не перебивала его, рассеянно куря сигарету за сигаретой, а потом вдруг неожиданно спросила:

– Андрей, а ты знаешь, что Дед умер не мгновенно? Он еще успел сказать несколько слов перед смертью. Мне Валя об этом вчера говорила.

И Кайгулова тусклым, каким-то отстраненным голосом пересказала Алаторцеву свой вчерашний разговор на кухне с дочерью Ветлугина.

– И мужчина этот седоватый, который рядом с Любовью Александровной сидел, он знаешь кто? Тот самый генерал из милиции, про которого Дед перед смертью вспомнил, – закончила она.

"А я ведь предполагал что-то подобное, – подумал Алаторцев. – Вот отсюда их интерес к теме наркотиков да и к настроению Деда тоже. М-да, живучим оказался Александр Иосифович! Ах, Геннадий Федорович, Геннадий Федорович… Что же ты по-нормальному проблему решить не смог?"

Алаторцев представил, в какую ситуацию попал бы, если бы Ветлугин был только ранен. Он всегда посмеивался над штампованными выражениями типа "мороз по коже продрал", но в ту минуту испытал именно это.

"Заметим, – думал он, – когда менты расспрашивали всех в лаборатории, про эти его слова нам ни звука сказано не было. И на предсмертный бред не списали, значит, будут рыть. Но где рыть, им не допереть ни в жизнь. Хорошо, им. А, скажем, Кайгуловой?"

Но ведь недаром он все поминки увивался около вдовицы, ведь не заметил ничего, наоборот, Любовь Александровна чуть на груди у него не разрыдалась!

– Что, больше ничего не успел? Это только? – Голос Андрея чуть заметно дрогнул, наверное, никто, кроме этой женщины, не услышал бы в нем смутную нотку испуга и неуверенности. Мариам услышала.

– Хочешь сказать, что было еще чего успеть? – Она внимательно посмотрела на Алаторцева. – Вот и мне так кажется. Не темни, Андрей, не надо. Что ты об этом думаешь? Что знаешь об этом?

– Глупости какие-то, откуда мне знать? Что это ты следователя из себя корчишь? Со мной Дед ни о чем таком не говорил, – раздраженно ответил он.

– А ведь говорил, Андрюша! Теперь и я поговорю, – Мариам крутанула колесико зажигалки и прикурила очередную сигарету. Яркий желтовато-оранжевый язычок пламени на секунду высветил ее лицо, серьезное, сосредоточенное и показавшееся Алаторцеву совсем незнакомым, чужим. – А ты послушай и помолчи, ладно?

Она надолго затихла, курила, завороженно глядя на тлеющий кончик своей сигареты. Молчал и Андрей. Ждал. И дождался.

– Надо же, ты как раз сегодня заговорил о суспензии мака. Я с субботы об этом думаю. Ведь с десятыми и по двадцатую линию у тебя и самого все получается, да? А линии с двадцатки и выше не проходят. Так?

– И дальше что?

– То, что масличные сорта мака в культуру вводятся, а опийные – нет. Я тебя раньше не спрашивала, зачем тебе вообще семейство маковых, не придавала значения. Теперь спрошу, Андрей. Не просто любые сорта, возьми хоть ферганский красный, восемнадцатый, нет, тебе с повышенным содержанием "млечки" нужны. Зачем они тебе, Андрюшенька? Нет, ты помолчи! Не люблю, когда мне врут в глаза. Я сегодня достаточно наслушалась, обидно только, что ты меня совсем уж законченной дурой считаешь. Запомни: из двоих тот лучше знает другого, кто любит больше. Так что, – она горько рассмеялась, – ты мне здесь не конкурент, Алаторцев!

– Это что же я такое тебе "врал в глаза"? – Голос Андрея даже задрожал от возмущения. – Не хочешь верить, что я действительно устал от неопределенности наших отношений, действительно хочу от тебя ребенка? Но, холера побери, ты же все десять лет от меня этих слов ждала! Ребенка, кстати, кормить и растить надо, на что – ты думала? На государственные гроши? Скажи уж честно, что не нужно это тебе.

– Ждала. Но больше не жду. Не для того я тебе нужна, Алаторцев. А для чего – пока не понимаю, но пойму. Обязательно. – Она встала, прошлась по комнате, затем плеснула себе еще водки. Выпила залпом. – Не волнуйся, не захмелею и буянить не буду. Вот что мне не ясно – ты загружаешь мак из нашего каллуса в культиватор, в "фермус". В каком из двух режимов ты культиватор гоняешь?

"Умна, зараза, – подумал Алаторцев, – и по той же тропочке идет, что и Ветлугин покойный. Но тот видел запись результатов всех последних серий. Какой же дурак я был, что в обычный лабораторный журнал их записывал, но не шифр же специальный изобретать, совсем уж детство плюс шпионские страсти. Эх, мать вашу сучью, дышлом крещенную, – с тоскливой досадой выругался он про себя, – куда вы сдуру лезете? Меньше знаешь – крепче дрыхнешь, а кошку, говорят, любопытство сгубило".

Как будто подслушав его мысли, Кайгулова продолжила:

– Завтра покажи мне результаты последней серии, а лучше все, что набралось за два-три месяца. Ты же аккуратист, ничего не выбрасываешь. Как знать, может, и помогу. – Она помолчала. – Если захочу. Грошей государственных тебе, говоришь, не хватает? Машину свою ты не иначе на выигрыш в "Русское лото" прикупил… Знаю, знаю я твой принцип: "Не считай деньги в чужом кармане", но он мне вроде как и не совсем чужой, а? – сарказм в ее словах прозвучал совершенно отчетливо. – Ты же мне только что чуть ли не предложение сделал. В неумело завуалированной форме, – Кайгулова откровенно смеялась над ним. И смеялась недобро.

– Да какая тебя муха укусила, девочка? – Алаторцев сдерживался из последних сил, так хотелось дать себе волю и наорать на возомнившую о себе дурищу. – От своего симпатичного полковника нахваталась? Так учти, тебе это не идет. И вообще, давай спать, третий час утра уже. – Он понимал, что разговор надо сворачивать, не у него была сейчас инициатива.

– Давай, – вяло согласилась Мариам. – Только с любовью ко мне не приставай больше, настроения нет. И завтра не буди, оставь ключи и езжай в институт. Я, когда высплюсь и в порядок себя приведу, сама подъеду, рано не жди. Мне завтра еще работать вечером – плановый посев на шестнадцатичасовую культуру, на среду. Крота попросить хотела, но нет. Сашка парень, конечно, безотказный и смотрит на меня телячьими глазами, но руки у него не из того места растут, в прошлый раз половину колб мне запорол.

…И вот Андрей стоит у своего стола, перелистывает записи результатов последних серий, ждет ее. Во рту противный вкус зачерствевшего бутерброда, голова тяжелая, настроение мерзкое. Надо решать – показывать ей эти материалы или нет? Решать быстро. Дед догадался обо всем почти сразу, а Кайгулова и так уже этой ночью ясно дала ему понять, что очень близка к разгадке всех вопросов. "Сослаться на то, что не вел записи, что потерял их, скажи еще, украли, – подумал Алаторцев, – ну полный детский лепет. Не поверит. Просто отказать без объяснения причин? Совсем глупо, это ее окончательно насторожит, да и не справиться без Кайгуловой".