Tobeus - Илья Тауров

словами и международными жестами. Хозяйка слезла на край дивана и поставила ступни на пол, отталкиваясь руками и раскачиваясь она пыталась подняться на опухшие ноги, но ничего не получалось и за каждую неудачную попытку она получала пощёчину, но не переставала пытаться, боясь снова получить по ногам. Всё же она поднялась и стала выпрямившись. Стандартный смотрел на Светлану тяжело дыша, а она смотрела на пол с коричневым ковровым покрытием, держась за шатающуюся дверь пытался удержать равновесие Мануэль, а в кресле около дивана, похоже засыпая, сидел смуглый, слипающимися глазами он следил за тем, что же сделает Стандартный, а он замахнулся и носком ботинка врезал ей в ногу так, что она вскрикнула и повалилась на пол, этот удар будто в меня пришёлся, я вскочил со своего места, а через считанные секунды уже пытался вцепиться в этого урода своими руками-лапами, правда даже с помощью потока русского мата из моего рта, шума, который я издавал фыркая и злясь на всех их троих у меня ничего не вышло. Стандартный поймал меня за одежду, я не смог даже поцарапать своего врага, зато он вполне легко смог выбить из меня дух, но потом, поразмыслив, всё же стал избивать меня, видимо рассчитывая силу, а то может там бы моя жизнь и закончилась.

— Хватит, — сказал Мануэль, — он всё-таки наш, хоть и привык к этим русским кускам говна, это пройдёт.

— Эти ублюдки все одинаковые, — кричал Стандартный, — его воспитали эти суки, он такой же.

А избиение двадцати килограмм обтянутых кожей костей продолжались.

Когда они ушли я затянул Светлану на диван, не знаю, как мне только тогда хватило сил, а ночью украл нам немного еды, ещё тогда, когда жил с матерью в семь лет я понял, что пьяные не замечают ничего, частенько обворовывая друзей матери, я называл это штрафами.

Прошло несколько дней, может быть неделя как настал день вешаний, мне по крайней мере кажется, что они делали это в какой-то определенный день. Двое незнакомых солдат, без Мануэля, зашли в комнату, взяли и так еле живую Светлану и потянули из квартиры, а я бежал за ними расспрашивая на немецком, которого ни один, ни второй похоже не знали, куда они её тянут, ответ был очевиден и так, пытался им мешать, пока не получил по своему, совсем не зажившему от предыдущих побоев, лицу. Её выволокли на улицу и забросили в машину, я даже не замечал, что первый раз в жизни бегу по растаявшей грязи, как и не замечал плюсовой температуры на улице. Изо всех сил я рванул за чёрной военной машиной, угловатой с заклёпками и совсем маленькими окнами, лобового стекла вообще будто не было, солдаты видели куда ехать скорее всего только благодаря камерам.

Я бежал, волосы под шапкой потели, я снял её и чувствовал, как ручьи пота стекают по щекам и вниз по спине под одеждой. Естественно машина уехала, но я знал куда идти, площадь в Печоре только одна. Через какое-то время я добежал и туда.

Было полно народу, наверное, родственники тех, кого будут вешать, как и Светлану, толпа стояла так плотно, что я не мог протиснуться. Не смотря на такое количество людей, здесь была практически гробовая тишина, изредка можно было услышать, как солдаты переговариваются на английском. Когда не получилось пролезть сквозь, я стал обходить людей с боку, край толпы я видел, и тогда изо всех сил побежал к нему. Я и сейчас не знаю зачем это делал и что хотел увидеть, точней понятно, что, но ради чего.

Я бежал под ногами расплёскивались лужи, а вода затекала в старые дырявые ботинки, но это нисколько не могло меня затормозить. Не понятный для меня язык становился всё громче и напористей, но резко речь оборвалась, не было никаких звуков кроме, тех, что издавал приятный тёплый ветер, но эта тишина разорвалась от множества женских криков и плача, когда после выстрела в небо, видимо, людей повесили. Я заметил, что толпа двинулась в сторону где, предположительно стояли солдаты, но несколько автоматных очередей остановили их и тогда люди бросились в рассыпную. Мне повезло, что я был почти у края толпы и успел отбежать в бок, так бы меня затоптали, может я был бы и не против в тот день, но инстинкты решили иначе. Тем не менее бежал я в ту же сторону, что и все, так как выстрелы время от времени повторялись и ловить пулю у меня не было никакого желания.

Через какое-то время людей около меня стало меньше, и я потянулся к Светлане домой, потому что куда ещё я мог пойти. Двери не были закрыты, потому что когда я выходил мне было не до этого, дома никого не оказалось тоже, тишина давила на меня снова, и как когда-то в Смоленске я расплакался, от того, что не знал, что мне нужно делать, чтобы просто жить, потому что когда ушла мать, я наверное где-то внутри смирился с тем, что умру скоро, от голода или от болезни.

Со Светланой же я снова привык к жизни, чувствовал себя нужным, даже необходимым, бегая за деньгами и едой, а теперь я даже ума не мог приложить, что делать, даже в школу не нужно ходить больше, так как по объективным причинам уроки отменены. Настала ночь, никто из моих новых сожителей не возвращался, и какая-то неизвестная сила потянула меня обратно на площадь.

Картина открылась передо мной во всей красе. Работал только один фонарь, но всё было видно и вглубь этой картины, если можно так говорить. В лицо дул тёплый ветер, на улице не слышно ни одного звука, а на виселицах покачивались десятки людей, я тогда не считал, но количество их может быть доходило и до ста, я не замечал Светланы, я и не хотел её увидеть, так как знал, что ничего хорошего не почувствую, она тоже висела где-то там в темноте, там, где нельзя было рассмотреть лица. Среди повешенных в основном оказались мужчины, старики или подростки, которым ещё рано идти на фронт, и они как бы сторожили город пока не вернутся назад русские солдаты. Так ж как я бежал сюда днём, я побежал домой, иногда на пути были люди, которые почему-то сильно заостряли на мне внимание, но только не я на них. Пулей я влетел в подъезд, а потом на свой пятый или шестой этаж, немного отдышавшись я тихо повернул ручку