Цвет мира - серый - Сергей Мусаниф

— Обобрал кого-то, что ли? — трактирщик скривил презрительную гримасу. — В любом случае здесь тебя не обслужат. У меня приличное заведение, и такие, как ты, одним своим видом портят аппетит другим посетителям.

Я с сомнением оглядел почти пустой зал. Личности н углу исключительно пили, так что испортить аппетит им было решительно невозможно. Офицер сидел спиной ко мне, так что я могу испортить ему аппетит своим видом только в том случае, если у него есть глаза на затылке.

Тем не менее спорить с трактирщиком не имело смысла. Тем более на его территории.

— Можешь постучать в заднюю дверь, — смилостивился трактирщик. — Повара дадут тебе что-нибудь…

Я развернулся с намерением подойти к задней двери, когда он снова меня окликнул.

— С тебя три медяка, — сообщил он.

— Но я еще ничего не съел…

— Деньги вперед. Понятно.

Таких, как я, не обслуживают в общем зале, и с таких. как я, принято брать деньги вперед. Пока я обходил сие гостеприимное заведение и стучал в заднюю дверь, я думал, насколько все относительно. Раньше самого представительного посетителя этой таверны не подпустили бы к месту, в котором я ем, на расстояние трех полетов стрелы. Теперь же я своим видом порчу им аппетит.

Что ж, ты по-другому смотришь на социальное неравенство, когда стоишь на самом верху этой лестницы.

Трактирщик оказался порядочным человеком. За три медяка мне налили миску горячего супа и выдали краюху не слишком черствого хлеба. А ведь могли и просто прогнать, получив деньги…

Вдобавок сердобольная повариха пустила меня поесть на кухню, в тепло. И дважды наливала добавки в пустеющую миску, постоянно причитая себе под нос что-то вроде фразы: «Такой молодой — и такой худенький. А что поделать, война».

После еды мне больше всего хотелось спать и меньше всего хотелось тащиться на улицу и искать место для ночлега в лесу. Но спать на кухне меня все равно никто бы не оставил…

Когда я вышел наружу, имперский офицер подтягивал подпругу седла на своем скакуне.

— Сколько лет? — спросил офицер, не отрываясь от (воего занятия и даже не повернув головы в мою сторону.

— Семнадцать, — сказал я.

— Бродяжничаешь? — Да.

— А где дом?

— Сожгли, — сказал я, не вдаваясь в подробности и не слишком покривив душой. Моего прежнего дома, такого, каким я его помнил, уже не существовало.

— Мы? — поинтересовался офицер.

Я буркнул что-то невразумительное. А что поделать, война.

— Шрам на лице с тех же времен? ~Да.

— Пойдешь ко мне в денщики? — спросил он.

— Нет.

— Уверен?

— Вполне.

— Понимаю. — Офицер закончил возиться с седлом и окинул меня взглядом. — Ты ведь не просто бродяжничаешь, да? Ты куда-то идешь.

— К родственникам. — Неужели по внешнему виду человека можно определить, просто ли он бродяжничает или куда-то идет? И если да, то каким образом? Что я опять делаю не так?

— Где живут родственники?

— В Брекчии, — сказал я.

— Это тебе еще долго идти.

— Знаю.

— Надеюсь, ты понимаешь, что если твои родственники живут в Брекчии, то есть возможность, что твой дом сожгут еще раз, — сказал офицер. — Потому что имперское войско тоже идет в ту сторону.

Я промолчал. Это заявление и не требовало ответа.

— Все еще уверен, что не хочешь стать моим денщиком? — спросил офицер. — По крайней мере, у тебя будет еда и крыша над головой. Пусть даже крыша палатки.

— Нет, спасибо, — сказал я.

— Как знаешь, — он вскочил в седло, швырнул мне что-то под ноги и ускакал, разбрызгивая грязь из-под копыт своего скакуна.

Я наклонился, шаря пальцами в придорожной грязи, и обнаружил, что офицер кинул мне кошелек.

В кошельке оказалась горсть серебряных монет.

Если когда-нибудь о моем странствии сложат балладу, это наверняка будет самая скучная баллада всех времен и народов.

Он шел, и шел, и шел, и шел, и шел, и шел, и шел, и шел, и шел, и шел, и шел.

И шел, и шел, и шел, и шел, и шел, и шел, и шел, и шел, и шел, и шел, и шел, и шел, и шел, и шел, и шел.

Неизвестно куда и неизвестно зачем. И не совершал попути никаких подвигов. Потому как ночлег под открытым небом и ужин, состоящий из воды и черствого хлеба, хоть И являются событиями, из ряда вон выходящими для лютей моего круга, но по большому счету за подвиг сойти никак не могут.

Три дня спустя я совершил еще один подвиг в понима-п ни людей моего круга, а именно — помылся в общественной бане небольшого городка, попавшегося мне на пути. А поскольку я впервые за долгое время оказался чистым, мне жутко не хотелось напяливать на себя мои прежние, грязные и провонявшие потом лохмотья. По счастью, рядом с баней находилась небольшая лавочка, где всего за одну серебряную монету я приобрел комплект бывшей в употреблении, но чисто выстиранной одежды. Забирая плату, торговец одарил меня подозрительным взглядом, по ничего не сказал. Владельцы таких лавочек вообще не склонны задавать своим покупателям лишних вопросов.

Поскольку после гигиенических процедур и смены одежды мой социальный статус немного повысился и из бродяги я превратился в сына какого-нибудь не зажиточного, но вполне крепкого крестьянина или в молодого, подающего надежды подмастерья, я потратил еще одну серебряную монету на ужин в трактире и комнату в гостинице. И хотя без подозрительных взглядов не обошлось и на сей раз, накал подозрительности в них был уже куда меньше.

Это из-за шрама, понял я. Из-за этого чертового шрама даже в своем привычном камзоле я буду обращать на себя внимание и привлекать настороженные взгляды.

Утром, после сытного завтрака, стоимость которого входила в оплату за комнату, настроение мое улучшилось до такой степени, что я позволил себе билет на дилижанс, отправляющийся до соседнего городка. В конце концов, раз уж мой поход не похож на героические странствия, я могу позволить себе хоть немного комфорта.

ИНТЕРМЕДИЯ

Полковника Престона можно было назвать начальником тайной полиции Империи. Эта полиция была настолько тайной, что о существовании ее знали только два человека — сам полковник и Гаррис Черный Ураган.

Полковник Престон анализировал рапорты и отчеты, поставляемые со всех концов Империи и извне, на основании чего составлял собственные доклады императору. Помимо того, он обладал полномочиями использовать в своих операциях почти любое воинское подразделение Империи, и сами солдаты зачастую не догадывались, что работают на тайную полицию и кто отдает им приказы.

Даже разведка не подозревала, что доступ к ее отчетам имеет кто-то еще. Полковник Престон был невидимым пауком в центре невидимой паутины, опутавшей весь Срединный континент. Отдельные нити этой паутины тянулись и за пределы материка.