Земля имеет форму чемодана - Владимир Орлов

Он уже ощущал, что здешний песок совсем не мокрый, а обжигает, последние влажности тельняшки изошли паром, и надо искупаться, но и на это у него не возникло сил.

Закрыл глаза. И начались грёзы.

Кто он? Колумб? Или Робинзон Крузо? То есть кем ему приятнее было бы проснуться? Вспомнилось: «Колумб Америку открыл, чтоб доказать Земли вращенье…». Чушь какая! Про морехода и открывателя Нового Света Куропёлкин прочитал много. На какой хрен ему надо было доказывать Земли вращенье? Он отправился в плавание за какой-то корицей, ванилью и всякими прочими пряностями. И был обременён всемирным государственным тщеславием и государственной же ответственностью. Зачем они Куропёлкину?

Другое дело Робинзон Крузо, сотрапезник капитана. Он не собирался что-либо доказывать человечеству Открытием, он просто был флотский, но с ним случилось Крушение. А потому Куропёлкину логичнее было соотносить себя с Робинзоном. При этом возникала очевидная надежда. Робинзон, помнилось Куропёлкину, был поощрён подарками Океана, виноватого в кораблекрушении. И теперь Куропёлкину следовало ожидать от вод Океана поднесений, какие помогли бы ему сохранять и устраивать жизнь в условиях одиночества. В мечтаниях его среди полезных подарков сейчас же возникли бочонок с ромом, бочонок же с порохом, ружьё или какое-нибудь другое подходящее стреляющее оружие, набор плотницких инструментов, ящик с банками говяжьей тушёнки, посуда, нож с вилкой и воспитанная, непривередливая коза. Не лишними были бы тулуп ночного сторожа и зонтик от дневного солнца…

Но при бесплодном безветрии вряд ли что-либо могло было быть принесено водой на прибрежный песок.

И всё же Куропёлкин приоткрыл один глаз.

И увидел: метрах в пяти от него что-то плавает. Что-то будто кожаное. И на песке уже что-то белеет. «Неужели плавает бурдюк с ромом?» — мысль об этом вызвала взрыв энергии в Куропёлкине.

Теперь Куропёлкин смог вскочить и броситься в воду. Увы, плавающий предмет оказался всего лишь знакомым башмаком с акульей пастью от щедрот горничной Дуняши. А белевшее на песке огорчило Куропёлкина ещё хлеще. Это была зеленоватая брошюра «Мужчина после сорока» (перевод с польского), к которой злые люди совсем недавно заставили Куропёлкина притиснуться лбом.

Впрочем, отчего же — совсем недавно? Может быть, год назад. Или сто лет назад?

Надежды Куропёлкина получить дары на манер приобретений Робинзона Крузо никем не были приняты во внимание. «На хрен ты нам сдался, дядя! — ответил ему Океан. — Получай, что заслужил!» Под ноги Куропёлкину, а песок уже обжигал их, был вытолкнут взятый в рамку со стеклом в трещинах фотографический, раскрашенный ретушёром портрет Дуче Муссолини (Куропёлкин вспомнил: да, был такой рядом с ним в контейнере, но с чего бы в московском мусоре оказался портрет Дуче?). Следом вынесло здоровенный пакет с китайскими петардами. Болтались на воде открытки с романтическими ликами скромной учителки и политической шалуньи (или страдалицы за народ) из Партии Шуб. Единственно, что обрадовало Куропёлкина, — это две упаковки Останкинских сливочных сосисок. Упаковки были просроченные. Но что было теперь для Куропёлкина непросроченным?

Куропёлкин решил размять ноги. Походил. И увидел: серо-синеватые холмы, справа и слева от него вовсе и не холмы и не сопки, а киты, скорее всего усопшие. Сами ли они выбросились на песок и улеглись на нём по экологическим надобностям, или их вместе с ним, Куропёлкиным, выплеснула непредвиденная московскими синоптиками волна, Куропёлкину выяснять было неохота. Тем более что правая рука его нащупала в кармане джинсов зажигалку. Прежде там её не было. Но возможно, и джинсы его выгладили (хотя какой идиот гладит джинсы?) и по рассеянности сунули в его карман собственную зажигалку. А потому о китах мысли надо было отложить, а думать следовало сейчас (сейчас же!) о сосисках («президенты, как и дети, любят есть сосиски эти…») и восполнить силы энергоёмкого организма, Куропёлкин, чуть ли не прыгая (надо было натянуть хотя бы башмак), добрался до леска, наломал на каких-то кустах под пальмами сухих ветвей, нанизал на прутья просроченные останкинские, сливочные, сотворил костёр и отправил в желудок, забыв о завороте кишок, обе упаковки, для кого-то признанные мусором.

Теперь можно было рассмотреть китов.

88

Осмотру помешали вертолёты.

Два вертолёта ползли по небу издалека и пока — почти бесшумно.

Куропёлкин перепугался. Хотя, что могло перепугать заблудшего неизвестно куда, в его-то нынешнем положении?

Вот что. Мысль дурацкая. А вдруг в вертолёте, в одном из них, сидит всемогущий дворецкий Трескучий с бумагами контракта и как только долетит, так и возьмёт за шиворот подсобного рабочего и вернёт его в распоряжение бизнес-бабы. Вот что. А та его, негодяя, — в Люк! Этот поворот мысли позволил Куропёлкину заулыбаться и освободил его от неудобств и глупостей в ощущениях. Он мог порвать на себе рубаху и прокричать в водные просторы: «Нате, жрите! Бросайте в Люк!».

Однако на нём была не рубаха. А рвать тельняшку Куропёлкин посчитал делом постыдным. Или даже греховным.

И вообще надо было забыть о Люке.

Был ли он в реальности, этот Люк? Может, какая неведомая Куропёлкину сила перенесла его сюда. Куда сюда? Ясно, что не на берег подмосковного водохранилища при Канале, куда Трескучему ничего не стоило добраться за полчаса на автомобиле. Воздух ощущался Куропёлкиным морской.

Но вот незадача с башмаком…

Зачем он был подброшен Куропёлкину? И отчего на него, достаточно рваного и вонючего, не обратили внимания расхваленные батутные устройства подземного сапожника Бавыкина? По логике они должны были бы выделить из мусора не только башмак, но и самого Куропёлкина.

Не выделили и не забрали ни башмак, ни Куропёлкина.

Или вся дрянь из контейнера Трескучего и его фиолетовых людей была отправлена в путешествие, минуя Люк? А тот существовал лишь для устрашения граждан.

А вдруг, а может быть (и ещё — может быть!), теория Бавыкина, выпускника МИИТа, факультет Мосты и Туннели, диплом с отличием, теория о том, что Земля имеет форму Чемодана, была подтверждена, и он, Куропёлкин, вместе с Башмаком оказались первыми пилотами, послужившими этому подтверждению?

«Нет, это чушь и бред!» — отругал себя Куропёлкин. А ведь сам орал недавно (главное, опять — недавно!), в памятную ночь, в ночь Золотого Осла: «Земля имеет форму Чемодана!». И одна мелочь вертелась в сознании: «А как же боли в левом плече и левой стороне головы…» То есть, по опыту и представлениям Куропёлкина, такого рода ушибы могли быть связаны с ударами тела, тем более проглотившего пол-литровую кружку народного напитка, о несомненные углы. А шар, как известно, углов не имеет.

Но это мнение Куропёлкин решил держать при себе. До поры до времени…

89

Тем более что, пока он, сытый, нежился на горячем песке, блуждая в ложных углах своих соображений, подлетели два вертолёта и, распугав бездельно-наглых птиц, принялись кружить над китами.

Куропёлкин, спохватившись, бросился было бежать к леску, под сень пальм, но сразу понял, что бегущий, да и ползущий по-пластунски, и даже вкопавшийся в песок, умными приборами вертушек он всё равно будет замечен и удостоится охоты. А потому застыл на песке, раскинув руки, будто был, как и каждый исследуемый кит, выброшенно-усопший.

90

Так он пролежал почти два часа, пока вертолёты, закончив работу, не улетели восвояси.

Разведку провели, теперь должны были появиться люди, призванные выяснить причины очередной гибели китов. Когда их доставят, воздухом или водой, можно было только предполагать, но Куропёлкин посчитал, что произойдёт это скоро. Но для того, чтобы не попасть в неприятную для него ситуацию, Куропёлкину нужно было передвигаться по раскалённому песку. Стало быть, требовалось обзавестись какой-нибудь обувью.

Башмак оказался даже свободнее сорок четвёртого размера Куропёлкина, но с ноги не сваливался. А вот для правой ноги подыскать достойное приспособление вышло делом маетным. Попадались какие-то фанерки, дощечки, пачка подарочных физиономий московской светской мадмуазели в нераспакованном целлофане, но они для подошв были нехороши. Наконец в двух шагах от берега Куропёлкин увидел синюю грелку с дырой у горлышка для пробки (а уже попался ему на глаза узкий шнур от послевоенного телефона) и, стянув резиновую подошву шнуром, изготовил сносную пляжную обувь.

Запахи морей Куропёлкин знал. Не всех, конечно… Дважды обошёл глобус (по теории Бавыкина — чемодан, стало быть — обогнул) водными дорогами, однажды — на паруснике, через год — с изменениями курсов и заходов в гавани во время визитов дружбы. Нынешняя вода Тихим или Великим океаном не пахла. Видимо, Куропёлкин находился теперь в Западном полушарии. По легкомысленному суждению Куропёлкина, пробоина Бавыкина должна была бы иметь выход в Колумбии. По поводу Западного полушария необходимо было ожидать расположения звёзд в ночном небе. Куропёлкин посчитал, что разумнее было бы ночевать где-нибудь под пальмами. Ко встречам с местными властями и разговорам с ними Куропёлкин не был готов. Образование не позволяло. Не обогатило его знанием иноземных языков. Сплести бы вблизи пальм какой-нибудь шалашик, не допустить в него клопов и муравьев-термитов и продрыхнуть в нём до десанта экологов. И при их высадке прикинуться глухонемым и потерявшим память.