Число Приапа - Дарья Плещеева

– Нет, того – нет…

– Если ты скажешь, что существует еще одна копия картины с «приапом» и что они ищут клад, сверяясь с той копией, я тебе все равно не поверю…

Полищук меж тем, связавшись с коллегами, которые нашли в протоколах допросов модель угнанного у Виркавса джипа, крался к машине, чтобы убедиться, точно ли это она.

– Но Лива видела джип с лопатой в багажнике, хозяин которого не был Гунаром…

– Боже мой, чем я занимаюсь…

Те трое пошли прочь от коровника – туда, где в траве стояла высокая спортивная сумка. Они достали из сумки какие-то бумаги, немного поспорили над ними и пошли прочь, но не к своему лагерю, а в совсем другую сторону.

– Если они тоже ищут, где стоял «приап», то и у них есть картина с мельницей на заднем плане, – задумчиво произнесла Тоня. – Господин Хинценберг, я должна проверить одну вещь. Где вы оставили фотографии?

– В машине у Сергея, в подвесном кармане.

– Я сейчас приду…

Достав снимки, Тоня вернула в карман фотографии, сделанные в аэропорту, и оставила только репродукции трех картин – пейзажа с «приапом», пейзажа с мельницей и вида на старинную усадьбу сверху.

Она чувствовала, что между ними есть связь, но эта связь никак не могла выразиться словесно.

Репродукций было восемь – три с «приапом», разного качества, три – с усадьбой, две – с мельницей. В том, что мельница на пейзаже с «приапом» и на своем собственном пейзаже была одна и та же, Тоня не сомневалась. Она видела все три работы и могла почти без сомнений сказать, что это – мазня одного и того же Курляндского Анонима. Он бродил в окрестностях коровника, который стоял почти на месте погибшей усадьбы, название которой, Шнепельн, унаследовало село… он бродил между мельницей и усадьбой…

Тут Тоню и осенило. Она отыскала-таки нужные слова.

– Господин Хинценберг, господин Хинценберг, – позвала она, стоя у стены коровника.

– Не мешай, деточка. Тот, кто наблюдает за сумасшедшими кладоискателями, избавлен от необходимости ходить в цирк…

– Господин Хинценберг, я знаю, как найти «приапа»!

– Ты тоже сошла с ума? Это радует…

– Господин Хинценберг, слезайте, я все объясню.

– А ты знаешь, деточка, что слезать труднее, чем залезать?

– Ну хорошо, я к вам полезу. Только там не на чем разложить снимки.

Тоня показала антиквару вид усадьбы.

– Вам ничего тут не кажется интересным?

– А что может казаться? Ну, домики, ну, лошадки…

– На самом деле усадьба большая, Курляндский Аноним хотел показать все здания и все хлева с конюшнями, для этого и залез повыше. Поэтому все такое крошечное, а горизонт за ней – такой широкий. А чего не хватает на этом горизонте?

– Светлого будущего? – предположил Хинценберг.

– На нем не хватает мельницы!

– Да?

– Да! Посмотрите – мельницы нет ни за усадьбой, ни слева, ни справа. Если бы они была видна с того места, где сидел художник, хоть краешком, он бы извернулся, но вставил ее в пейзаж. Он же понимал, что горизонт неплохо чем-то оживить. Значит, во время работы он или сидел рядом с мельницей, или она была у него за спиной.

– Логично.

– И нам нужно понять, где был фасад усадьбы, тогда станет ясно, где мельница.

– И как ты собираешься искать этот фасад, деточка?

– Да очень просто! Помните, тот полицейский, Думпис, рассказывал, что от всей усадьбы сохранился каменный погреб? И он сам показал нам холмик с дверью! Вот он, вот! Если мы найдем его, то сможем вычертить план усадьбы по картине, а мельницу найдем напротив фасада… и несколько метров роли не играют!..

– Опять же логично!

Антиквар хотел позвать Полищука, но тот подошел сам.

– Это не она, – скорбно сказал следователь.

– Это какие-то непредсказуемые сумасшедшие, – согласился Хинценберг. – И совершенно невинные. Похоже, что Гунчи с двумя лопатами тут сейчас нет. Но вот что придумала Тонечка… Деточка, объясни господину следователю свою географию.

И тут случилось страшное – Тоня не смогла растолковать Полищуку свое открытие. Он так мрачно смотрел на нее, что девушка путалась в словах. Вмешался Хинценберг, а Тоня надулась – Полищук нравился ей все меньше и меньше. По контрасту вспомнился Саша – с Сашей ей не приходилось напрягаться, разве что чуть-чуть. И Тоня вдруг осознала, что весь день от него не было ни одного звонка.

От мысли, что жених всерьез разозлился, ей стало не по себе.

Тоня вдруг поняла, что Саша прав: ну, зачем рассказывать подружкам все, что знаешь о делах Петракея, зачем? Трудно было, что ли, промолчать? Мало ли куда и зачем собрался Петракей? У таких мужчин обычно богатая биография – в каждой длинноногой девице, ведущей странный образ жизни, можно подозревать его случайную подругу… или это уже паранойя?..

Ссориться с Сашей ей вовсе не хотелось. Во-первых, жених, во-вторых… Какое-то чувство ей подсказывало, что Саша слишком трагически воспринимает даже мелкие неприятности, и потому ради приятных отношений следует его ограждать от любого повода расстроиться. Возможно, это чувство было материнским – в двадцать шесть лет неплохо бы уже прогуливаться по Верманскому парку с коляской, не то станешь, как Кристинка, нянчить британских кошек и гоняться за недоступным женатым Петракеем.

Видя, что объяснения Хинценберга вроде бы доходят до Полищука, Тоня пошла к машине.

– Возьмите у меня в бардачке блокнот с авторучкой, – сказал вслед Полищук и не сразу добавил: – Пожалуйста.

Тоня открыла багажник и вытащила сумку. Телефон сообщил – Саша звонил трижды. Это немного утешало. Не зная, что сотрудницы «Вольдемара» невольно вселили в жениховское сердце ревность, Тоня приняла решение – позвонить Саше малость погодя, когда станут ясны планы Хинценберга. Именно он был ее прямым начальством – а не малоприятный Полищук.

Как всякий гуманитарий, нахватавшийся в студенческой компании художественных рассуждений о свободе и особых правах гениев, Тоня смотрела на полицию свысока. Ну, есть какие-то мужчины, которым платят деньги за то, чтобы в стране был порядок, иногда они даже ловят квартирных воров и автоугонщиков, но приличному человеку общаться с ними незачем. Именно так она воспринимала Полищука – человек ищет убийцу Виркавса, помочь следователю надо, но чем скорее окончится это сотрудничество – тем лучше, ибо ни на Шерлока Холмса, ни на Эркюля Пуаро, ни на Эраста Фандорина этот человек не похож.

Взяв телефон и блокнот с авторучкой, а также футляр с теми очками, что предназначались для мелкой работы, Тоня пошла к коровнику. Там Хинценберг уже рисовал палочкой по земле, а Полищук кивал – очевидно, антиквару удалось найти нужные слова.

– Деточка, давай-ка набросай план усадьбы, – сказал Хинценберг. – Очень приблизительно. Господский дом, очевидно, был как вытянутый прямоугольник – если судить по фасаду. В длину он был… примем длину лошади за два метра, отсюда и будем танцевать… Сколько лошадей помещается на фасаде?

– Жаль, что нет циркуля, – ответила Тоня и обошлась ногтями. Ногти у нее были довольно длинные и с художественным маникюром в холодноватых тонах. Оказалось – если верить Курляндскому Анониму, длина фасада – метров двадцать.

– Не многовато ли? – спросил Полищук. – Если лошадь – два метра, то окно в ширину – чуть ли не полтора?

Померили. Аноним, желая разместить на первом плане побольше всадников, сделал их меньше, чем полагалось бы с учетом законов перспективы.

– Всадники одинаковые, – заметил Хинценберг. – Все лошади стоят на задних ногах в одной и той же позе. Наверное, срисовал с какой-то гравюры. А усадьбу писал с натуры. Ну как, будем танцевать от ширины окна? Это не больше метра.

– Тогда – метров пятнадцать. Жаль, что у нас нет рулетки, – сказал Полищук.

– Оказывается, современная молодежь не знает того, что знал самый ленивый скаут. Какова длина вашего шага, господин Полищук?

– Ну… сантиметров семьдесят?

– Примерно так. Будет время – измерьте точнее. Пригодится. Скаут знал длину своей руки от локтя до кончиков пальцев, знал расстояние между большим пальцем и мизинцем, когда они растопырены, он много чего знал… длину ступни хотя бы… Деточка, у тебя сколько сантиметров в ступне?

– Тридцать семь, – брякнула, не подумав, Тоня.

Антиквар расхохотался.

– Тридцать семь – это размер твоих фарфоровых ножек. А ступня – двадцать четыре или двадцать пять сантиметров.

Тоня с любопытством посмотрела на собственную ногу. А когда подняла глаза – оказалось, что и Полищук таращится на фарфоровые пальчики. Она отступила на несколько шагов.

Потом Хинценберг мобилизовал всех на поиски погреба.

Территория была немалая, захламленная, заросшая крапивой и высоченными, уже больше похожими на деревья, кустами полыни. К августу эта полынь стала почти деревянной. Среди бетонных обломков Полищук обнаружил свежевыкопанную яму немалой глубины.