История Русской армии. Том 2. От реформ Александра III до Первой мировой войны, 1881–1917 - Антон Антонович Керсновский

По этой причине в Мировую войну отказались от почестей защитники Лонгви и форта Во. Германская армия показала себя в ту войну настолько бесчестным противником, что французские офицеры побрезговали принять свои сабли обратно из столь запятнанных рук.

Порт-Артур дал русским армии и флоту выдающихся начальников. Не говоря о главном русском герое всей войны — генерале Кондратенко — мы назовем лишь имена Горбатов-ского, Ирмана, Шварца, Григоровича, Эссена, Колчака. Но перечень артурских героев будет неполный, если русский историк не упомянет про победителя — славного генерала Ноги, потерявшего на Высокой обоих своих сыновей и впоследствии, восемь лет спустя, не пожелавшего пережить своего императора. Он стал у себя на родине народным героем.

Разбор войны

Русская армия расплачивалась своей благородной кровью за неудачную политику своей страны.

Политически мы сделали второй шаг, не сделав первого. Не было смысла захватывать чужие земли, когда собственные оставались втуне. Мы набросились на каменистый Ляодун, пренебрегая богатейшей Камчаткой. Мы затратили огромные деньги на оборудование китайской территории и оставили в запустении искони русский край непочатых сил от Урала до Берингова моря. Имея богатейший в мире Кузнецкий угольный бассейн, мы не тронули его и стали разрабатывать за тридевять земель в чужой стране Янтайские копи. Имея лучшую стоянку на Тихом океане — Петропавловск, мы зачем-то пошли в порт-артурскую мышеловку… И даже в нашей непоследовательной политике мы не сумели быть последовательными: взяв китайские земли, мы не подумали прежде всего их укрепить, принесли Порт-Артур в жертву Дальнему. Сделав второй шаг без первого, мы поспешили сделать четвертый без третьего.

Когда плоха политика, то плоха и та ее ветвь, что именуется стратегией. На плохом фундаменте нельзя построить прочное здание.

Основным пороком нашей стратегии явилось странное, ничем не оправдываемое решение командующего Маньчжурской армией и его генерал-квартирмейстера «повторить 1812 год». Куропаткин и Харкевич с самого начала решили отступать вглубь страны. Они не чувствовали разницы между 1812 и 1904 годом, между Россией и Маньчжурией и серьезно намеревались провести Отечественную войну на китайской земле. Взяв внешние формы кампании 1812 года — отступление, они не потрудились вникнуть в их смысл. Отступление 1812 года велось к сердцу России, на родной земле, среди восставшего на чужеземного завоевателя русского народа. Русские армии в июле 1812 года были вдвое слабее Наполеона. Отступательный маневр Барклая был единственно возможным средством измотать неприятеля, занять более сосредоточенное расположение и, главное, соединиться с Багратионом. Совершенно иначе обстояло дело в апреле 1904 года. Против трех высадившихся в Корее японских дивизий Куропаткин мог двинуть семь отличных дивизий сибирских стрелков. Положение не имело ничего общего с таковым же 1812 года — двойное превосходство в силах оказалось как раз у нас. Куропаткин и Харкевич полагали, что достаточно применять внешний «шаблон» кампании 1812 года, чтоб получить победу, подобно одержанной в Отечественную войну, при любой политической и стратегической обстановке. Они последовали примеру тех бухарских «батырей», которые, увидев издали, как русские солдаты после переправы вытряхивают воду из голенищ, и не поняв, в чем дело, становились на руки и трясли ногами, думая, что постигли весь секрет русской тактики. «Шаблон» Отечественной войны в обстановке 1904 года был по меньшей мере столь же бессмыслен.

Положение адмирала Алексеева — «номинального главнокомандующего» и генерала Куропаткина — «самостоятельного помощника» было глубоко ненормальным. Оно совершенно не предусматривалось существовавшими правилами о полевом управлении войск и являлось совершенно излишней и вредной импровизацией, сразу же положившей начало разнобою между штабами наместника и командующего Маньчжурской армией. Если в самом начале войны, когда речь шла о «карательной экспедиции» на дерзкую азиатскую страну, подобную аномалию и можно было с трудом допустить, то весной, после Тюренчена и Вафангоу, когда выяснилось, что вместо охоты на макак предстоит война с перворазрядной военной державой, власть главнокомандующего надо было усилить и точно определить его права. Ответственность ложится на Петербург, где немощь политики передалась и стратегии.

Еще большее смешение языков наблюдалось в Порт-Артуре, где начальник Квантунского укрепленного района, комендант крепости и командующий эскадрой игнорировали друг друга. Все это можно было бы легко и своевременно устранить. Итак, первым недочетом явилась совершенно неудовлетворительная организация верховного командования, приведшая в Маньчжурии к разнобою, в Ляодуне — к полной анархии.

Первой операцией войны должен был быть разгром армии Куроки в апреле месяце. Помешать ей высадиться мы не могли: войска собирались медленно, флот был расстроен. Уничтожить же ее по высадке были обязаны. Подкрепив Засулича главными силами, подтянув из-под Владивостока простоявшие там всю войну без дела 2-ю и 8-ю Сибирские стрелковые дивизии, Куропаткин задавил бы Куроки своей многочисленностью. Неиспользование 2-й и 8-й Сибирских стрелковых дивизий в эту кампанию представляет полную аналогию с неиспользованием VII и X армейских корпусов в 1877 году.

Второй операцией должно было быть уничтожение армии Оку в середине мая. Маньчжурская армия, наступающая по линии железной дороги, должна была явиться молотом, III Сибирский корпус Стесселя на Цзиньчжоу — наковальней. Восточный отряд был достаточно силен для удержания Куроки, если даже с армией этого последнего не удалось бы покончить в апреле.

Высаживая свои армии по очереди, по частям, японцы давали нам огромное преимущество, которым мы, однако, и не думали воспользоваться. Предвзятая ребяческая мысль «повторения Двенадцатого года» сковала все наши действия, сведя их к какой-то игре «в поддавки», тогда как противник играл «в крепкие». Посылка Штакельберга под Вафангоу с заведомо недостаточными силами — лишь бы отписаться Алексееву, отступление после удачного боя при Дашичао и сдача Инкоу были печальными показателями этого удивительного полководчества.

Ляоянское сражение открыло второй и решительный период кампании — период больших операций. Куропаткин готовился к этому сражению с самого начала войны, подчеркивая, что здесь именно надлежит победить или умереть («Ляоян — моя могила!»). Сражение разыгралось для нас в общем очень удачно — все атаки японцев были отражены, они понесли вдвое тяжкие сравнительно с нами потери и выдохлись. У нас было полуторное превосходство в силах, и наши войска горели желанием нанести врагу решительный удар.

Но вместо того чтобы атаковать 18 августа прямо перед собой и добить уже полуразбитых Оку и Нодзу, Куропаткин затеял сложный и путаный маневр на правом берегу Тайцзыхэ: одной японской дивизии оказалось там достаточно, чтобы слабая его воля безоговорочно подчинилась воле более мужественного Куроки. И несмотря на тройное здесь превосходство в силах (и пятерное в артиллерии), несмотря на отражение Куроки, Куропаткин падает духом, подчиняется впечатлению случайных, мимолетных неудач, отказывается от продолжения