Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах - Евгений Юрьевич Спицын

тем более что Е. Г. Либерман уже сидел в 1938–1939 годах, когда находился под следствием о шпионаже по доносу одного институтского «коллеги». Но была, вероятно, и другая причина. Е. Г. Либерман представлял крупный промышленный регион страны с большим количеством машиностроительных предприятий, ситуацию на которых он прекрасно знал, заведуя уже упомянутой кафедрой Харьковского инженерно-экономического института. Чуть позже он еще дважды изложил свои главные идеи по поводу реформы хозяйственного механизма промышленного производства. Первый раз — на страницах ведущего научного журнала «Вопросы экономики» в новой статье «Планирование производства и нормативы длительного действия», а второй — в докладе «О совершенствовании планирования и материального поощрения работы промышленных предприятий», который был направлен в ЦК КПСС.

Разумеется, предлагаемые новации, которые, по мнению Л. Н. Лазаревой[193], «выбивали «замковый» камень из сталинской экономической модели», базой для которой было неукоснительное подчинение рентабельности предприятий народнохозяйственной рентабельности, не могли не вызвать отрицательной реакции у большинства ортодоксов, прежде всего классических «плановиков», которые сразу обвинили Е. Г. Либермана в покушении на нерушимые основы социализма. В связи с возникшим накалом страстей он был даже вынужден покинуть свой институт, в котором проработал более четверти века, и перейти на экономический факультет Харьковского государственного университета, где прослужил до конца своих дней профессором кафедры статистики и учета.

Между тем в том же сентябре 1962 года вокруг проблем, поднятых в статьях Е. Г. Либермана, развернулась общесоюзная экономическая дискуссия, которая продолжилась до зимы 1964 года. В ходе этой дискуссии либермановские идеи были поддержаны не только крупными учеными-экономистами, в частности академиками В. С. Немчиновым и С. Г. Струмилиным[194], но и руководителями целого ряда промышленных предприятий и видными специалистами Госплана СССР. Как считает В. Н. Лисовицкий[195], все это означало, что задуманная реформа опиралась на реальную социальную базу, прежде всего советских управленцев-технократов, которым были особо близки проблемы, «связанные с частыми сбоями в хозяйственном механизме», и которые воспринимали все эти проблемы как «необходимость ремонта этого механизма», но без слома самой его конструкции, пригодность которой никоем образом не ставилась ими под сомнение.

В ходе начавшейся дискуссии, которая параллельно прошла 25–26 сентября 1962 года на расширенном заседании Научного совета по хозяйственному расчету и материальному стимулированию производства при Академии Наук СССР[196]), а затем быстро выплеснулась на страницы центральной прессы, довольно быстро оформились три лагеря, которые ряд авторов (Л. Н. Лазарева[197]) условно поделили на: 1) консерваторов — открытых противников «демонтажа» действующего хозяйственного механизма; 2) радикалов — активных сторонников «харьковской системы» и 3) центристов — тех экономистов, которые в целом одобряли эту «систему», но с массой серьезных оговорок.

При этом один из участников этого диспута, А. И. Каценелинбойген, который в октябре 1973 года эмигрировал в США, выделяя консерваторов и реформаторов, подразделял последних на 3 группы: «диссидентов» (наиболее радикально настроенных на создание «социализма с человеческим лицом»), «оппозиционеров» (желающих подправить и улучшить систему планирования советской экономики) и «реформаторов» (пытавшихся изменить имевшийся хозяйственный механизм без изменения политической надстройки)[198].

Между тем, как уверяет профессор Г. И. Ханин[199], поначалу эта дискуссия шла довольно вяло и заметно оживилась только во второй половине 1964 года, когда были подведены промежуточные итоги эксперимента по расширению хозяйственной самостоятельности предприятий легкой промышленности и автомобильного транспорта, а в журнале «Коммунист» была опубликована статья академика В. С. Немчинова, в которой он повторно, но в сжатой форме изложил основные положения своей прошлогодней брошюры «О дальнейшем совершенствовании планирования и управления народным хозяйством»[200]. Тогда эта брошюра маститого ученого, где содержался «весьма обширный и комплексный проект серьезного расширения товарно-денежных отношений и децентрализации экономики», названный им сами переходом к хозрасчетному планированию, привлекла внимание лишь научных работников. Но теперь же эта статья, вышедшая в главном теоретическом журнале ЦК, заинтересовала гораздо более широкий круг не только научных работников, но и многих управленцев-практиков. Причем, по мнению того же Г. И. Ханина, заметное влияние на ход этой дискуссии в пользу «рыночников» оказали выступления в «Правде» главы Госкомитета СССР по торговле Александра Ивановича Струева и крупного ученого в области автоматического управления академика Вадима Александровича Трапезникова, книга знаменитого авиаконструктора Олега Константиновича Антонова «Для всех и для себя», а также небольшая брошюра молодого экономиста Геннадия Степановича Лисичкина «План и рынок», в которой ссылками на В. И. Ленина он весьма живо аргументировал необходимость перехода к новому НЭПу[201].

Ряд авторов либерального толка уверяют, что многие «консерваторы», в том числе М. А. Федорович, М. З. Бор и Л. А. Вааг[202], понимая саму необходимость «корректировки сталинской модели, не были готовы к ее замене» и говорили о том, что «харьковская система», претендуя на замену старой управленческой модели, была полна противоречий. Они справедливо утверждали, что «цель социалистического производства — не получение прибыли…, а достижение в интересах всего общества наибольших результатов при наименьших затратах» и «с наименьшей себестоимостью продукции». Но профессор Е. Г. Либерман, а за ним и академик В. С. Немчинов, заявляя о том, «что выгодно предприятию, должно быть выгодно и обществу в целом», забыли прописную истину: «прибыль отдельного предприятия вовсе не конечная прибыль, реализованная в народном хозяйстве». Плановики-практики, которых было немало в лагере «консерваторов», делали особый акцент на невозможность «встраивания» новых принципов управления в реальности советской плановой экономики, ибо главным камнем преткновения было реальное отсутствие конкуренции как регулятора классической рыночной экономики. Более того, в качестве «фатального» обстоятельства для внедрения новых методов хозяйствования указывалось отсутствие «свободных» резервов в народном хозяйстве страны, которые жестко распределялись двумя союзными монстрами — Госпланом СССР и Госснабом СССР.

Понятно, что сторонники Е. Г. Либермана, в частности Б. М. Сухаревский, В. С. Немчинов, А. М. Бирман, В. А. Трапезников, Н. Я. Петраков и Г. С. Лисичкин[203], в разных вариациях настойчиво продвигали свои идеи о том, что «лучший регулятор общественного производства — это закон стоимости, который сможет устранить диспропорции и повысить эффективность народного хозяйства, что социализм — это разновидность товарного производства, поэтому необходимо обеспечить свободный перелив капитала из одной отрасли в другую, а значит, и формирование всех цен на основе спроса — предложения», и что, составляя план, «государство должно лишь создать хозяйственный механизм, которому в дальнейшем предстояло работать в автоматическом режиме», где «плановые органы имели право вмешиваться в работу предприятия только для того, чтобы изучить передовой опыт или помочь отстающим». При этом, всячески обороняясь от «ортодоксов», они особо упирали на три позиции: 1) во-первых, «никто не предлагает забрать рычаги управления у центра», 2) во-вторых, «речь идет только о замене методов воздействия на хозяйствующие субъекты, то есть замену директивных норм экономическим регулированием», и, наконец, 3) в-третьих, «альтернативы предложенным мерам нет», ибо перестройка всей «системы управления народным хозяйством диктуется не прихотью, а необходимостью».

В конце концов «товарники» одолели «планомерников», и,