Древоточец - Лайла Мартинес

зацепки, и вскоре они об этом случае благополучно забыли. Хотя дело исчезнувшего мальчика пока оставалось открытым, через какое-то время, даже несмотря на звонки отца, о нем тоже забыли. Поначалу полицейские побаивались отца, потом стали жалеть, а в конце концов он стал для них чем-то вроде назойливой мухи, от которой они не знали, как отмахнуться. Все это рассказала мне Кармен со слухов, ходивших в деревне, потому что знала, что такой поворот мне по душе. А еще она рассказала, что мать ребенка теперь редко выходит из дома. У нее не стало подруг, которым можно было продемонстрировать свою винодельню, она ездила в Мадрид, чтобы потратить на сумочку столько денег, сколько моя внучка зарабатывала за три месяца, терпя проказы избалованного сопляка. Кармен добавила: когда госпожа все-таки выходит, она выглядит, как неприкаянная душа, худющая, как палка, и вечно с опущенной головой.

Так что земли мы у них не отняли, зато опустили им гордые головы. А у простых людей на смену уважению и боязни пришла жалость к этой семейке. Да, деньги у Харабо пока имеются, потому что руки у святых сразу до всего не доходят. Однако вместо того, чтобы, как прежде, следовать за этой семьей наподобие недоумка-прислужника, бредущего за священником, теперь жители деревни избегают и сторонятся ее. Ведь всем известно, что несчастьем можно заразиться, и никто не желает к нему приближаться. Стоит ему проникнуть в тебя, и потом от него трудно избавиться.

Рассказы Кармен прекратились –  она сломала бедро, и племянники сдали ее в приют, тот же самый, куда попала Мария, то есть один из самых дешевых. Хотя Кармен всю жизнь работала не покладая рук, она осталась почти без пенсии, ведь хозяева не вносили за нее отчисления сначала потому, что было не принято, а затем просто не пожелали это делать. Они предупредили, что если она озабочена будущей пенсией и намерена требовать взносы, то лишится места, потому что она уже старая, а любая перуанка или колумбийка возьмется за эту работу за меньшие деньги и требований не предъявит. Мы с Кармен перезваниваемся по телефону, но это не то: в приюте она какая-то вялая, иссохшая и молчаливая, тогда как раньше в разговоре ее невозможно было остановить. А теперь приходится вытягивать из нее по нескольку слов, как штопором пробку из бутылки. Мне уже известно, что умрет она от горя. В наши дни это называется депрессией, но тут у нас всегда считалось, что умирают от горя. Человек перестает выходить из дома, перестает есть, теряет желание жить и через некоторое время угасает. Вот что происходит сейчас с Кармен. Надеюсь, после смерти она явится ко мне. Я знаю, что ее обязательно заберут святые, ведь она никогда никому не причиняла вреда и помогала всем. Злилась только на своих хозяев да на гражданскую гвардию. Надеюсь, она успеет прийти, чтобы попрощаться, прежде чем ее заберут. Неизвестно, что она думала о случившемся с мальчиком, ибо никогда меня не расспрашивала, а сама я помалкивала. Мне не хотелось сваливать на нее этот груз, поскольку она не имела к этому никакого отношения. Я хотела бы рассказать ей все, прежде чем она уйдет навсегда, но боюсь, что тогда она застрянет здесь, если вспомнит, как злилась на эту семью, не захочет покинуть наш дом.

Моей внучке поначалу тоже было тяжко нести такую ношу. Она опасалась, что в любой момент нагрянут гвардейцы и опять бросят ее в камеру предварительного заключения. По ночам во сне она повторяла сказанное на допросах. Вдобавок бормотала что-то о шкафе, цитируя слова того негодяя, когда она вела его под руку вверх по лестнице: «Я не знаю, о чем ты, не знаю, о чем ты». Мне было слышно, как она снова и снова произносит одно и то же, лежа в постели. Просыпалась она с одутловатым лицом и фиолетовыми кругами под глазами, словно не спала всю ночь. Когда бодрствовала, по ее лицу было видно: она упорно думает об одном и том же. Внучка редко выходила из дома и почти не ела; проводила день, лежа на скамейке с угасшим взглядом. И тогда я замечала, что она снова размышляет о том же самом. Я знала, что у внучки следователи ничего не найдут, но убедить ее не было возможности –  мои слова на нее не действовали. Ее внутренности разрывались от зуда, а избавиться от него не удавалось. Я боялась, что она позволит себе умереть с горя, как Кармен.

Однажды ночью я разбудила внучку, когда она бормотала во сне, и подняла с постели –  больше невозможно было терпеть подобное. Я провела всю ночь без сна, слушая, как она что-то твердит сквозь стиснутые зубы. Внучка продолжала спать, а я –  нет, потому что невозможно было уснуть, слыша безумные звуки, которые она издавала. Когда я начала ее будить, мне показалось, что вытаскиваю внучку не из сна, а со дна глубокого колодца. Она потела и дрожала, как от лихорадки, а открыв глаза, взглянула на меня так, будто впервые видит и не имеет представления, где находится. Ее рот был наполнен густой белой слюной, которая образовала комочки в уголках губ, а круги под глазами стали глубже и темнее, чем когда-либо.

Я схватила внучку за руку и потащила к шкафу на другом конце спальни. Терпение мое иссякло, мы обе теряли рассудок. Древесина заскрипела, дверь приоткрылась на несколько сантиметров; от шкафа исходила тревога. Я попросила внучку помочь мне отодвинуть шкаф от стены. Он оказался чертовски тяжел, будто набит камнями, и явно не хотел, чтобы его перемещали. Я присела у стены и пересчитала кирпичи, проводя по ним пальцем. Не могла вспомнить, когда делала это в последний раз. Должно быть, прошло много лет, еще до рождения моей внучки. Долгое время я заглядывала туда каждую неделю, чтобы проверить, не ворочается ли там мой отец, но потом поняла: ему оттуда не выбраться. Мы не могли покинуть ловушку, которую он нам подстроил, однако и он тоже не сумел.

Я принялась толкать кирпич, пока не сдвинула с места, и осторожно вытащила его. Штукатурка на стене осыпалась, частично на пол. Внучка уставилась на меня остекленевшими со сна глазами, не совсем понимая, чем я занимаюсь. Заглянув внутрь, я встала и прислонилась к стене: у меня ужасно заболели колени. Затем протянула внучке фонарик, всегда лежащий в ящике моей тумбочки на случай, если погаснет свет, потому что в нашем доме лучше не оставаться в полной темноте.

Она взяла фонарик и, не