Варвара Асенкова - Юрий Алянский

В пользу этого предположения говорит и окончание приведенной цитаты.

Белинский, посмотрев Асенкову в водевиле «Полковник старых времен», как сам он признается, ушел из театра и не стал смотреть своего любимца Мартынова. Если речь шла лишь о том, что критик огорчился из-за несоответствия таланта Асенковой уровню ее репертуара — если, повторяю, дело было только в этом, — зачем было уходить из театра? Почему, подосадовав на низкий уровень вкуса заведующего репертуаром Зотова, не насладиться искусством любимого артиста? Почему «огорчение» было столь велико, что Белинский ушел домой?! Думается, это обстоятельство как раз подтверждает предлагаемое объяснение поступка критика, психологически вполне понятное.

Гардеробмейстер заказал для Асенковой 8 аршин синего драдедаму — «на амазонское платье». Готовилась премьера переводной комедии Ленского «Мальвина».

Д. Т Ленский был одним из одареннейших и плодовитых драматургов-водевилистов тех лет «Г-н Ленский, без всякого спора, есть лучший наш водевилист», — писал Белинский. Асенковой довелось переиграть многие роли в его водевилях и комедиях. На этот раз ей предстояло сыграть Мальвину, главную героиню комедии. В первый раз «Мальвина, или Урок богатым невестам» была представлена в московском Большом театре, в самом начале тридцать седьмого года. В Петербург комедия перекочевала почему-то с опозданием на два с половиной года.

Комедия написана в стихах. Мальвина, дочь богатого негоцианта Дюбреля, тайно от отца обвенчана с неким господином Дюшомом. «Супруг ваш верно вас достоин?» — спрашивает Мальвину проникший в ее тайну кузен.

МальвинаПо всему:По чувствам, имени и роду своемуОн образец ума и воспитанья;Один лишь в нем порок, что он без состоянья.

По ходу пьесы выясняется, что Дюшом — личность сомнительная, человек, лишенный тех достоинств чести и рода, какие предполагала в нем Мальвина. Раскрытие мистификации Дюшома происходит слишком поздно. Мальвина, очевидно, должна будет остаться с ним.

Пьеса мало похожа на комедию, хотя это определение жанра и предпослано Ленским к его произведению. Это скорее драма — драма доверчивости, драма сословных предрассудков, драма ханжеской морали прошлого века. Во всяком случае, на представлении комедии зрители плакали — это отметили даже газеты. Асенкова подняла свою Мальвину, напоминавшую поначалу образ очередной водевильной богатой невесты, на высоту, где решаются отнюдь не водевильные — общечеловеческие и даже социальные вопросы.

Отмечая, что игра Асенковой во многом изменилась к лучшему, что заметно возросло ее сценическое мастерство, Межевич между прочим писал: «Играть всякий вечер и даже по нескольку ролей в один вечер — как хотите, это убийственно для таланта».

Это начинали признавать даже враги, даже недоброжелатели.

И только один человек старался не обращать на это внимания — сама Асенкова, продолжавшая выполнять непомерную, непосильную работу. Да, впрочем, могла ли она поступить иначе, подписав с дирекцией кабальный контракт? Обязавшись «повиноваться всем постановлениям дирекции»?

Положение усугублялось и тем обстоятельством, что с каждым годом в репертуаре Асенковой все чаще появлялись драматические роли. Каждому понятно, что драма требует от актера значительно большего напряжения душевных, да и физических сил, чем легкая комедия или водевиль. Можно с уверенностью сказать, что физическая нагрузка Асенковой неуклонно возрастала. А силы таяли. И так как этого не видели или не хотели видеть ни сама Варенька, ни ее мать, лелеявшая в ней единственный источник благоденствия семьи, все оставалось по-старому.

Печатные отзывы о себе и своей игре Асенкова читала, радуясь или огорчаясь ими. Но в те же самые дни, когда на страницах газет и журналов друзья и враги делали ее объектом и проводником взаимной ненависти и вражды, имя Асенковой запечатлевалось на страницах частных дневников, прочесть которые артистке не довелось. Эти дневники вместе со старыми газетами и журналами пережили время в библиотечных архивах. Как и статьи, говорящие часто не столько об Асенковой, сколько об их распаленных интригами авторах, дневники повествуют не только об артистке, но и о своих авторах — зрителях, поклонниках, тех, для кого она выходила на сцену, сжигая свою жизнь, необыкновенный дар, молодость.

Она дарила им подвижническое искусство.

Чем же платили они взамен?

Перед нами-два дневника, один, опубликованный однажды в дореволюционные времена, другой, никогда не публиковавшийся. Они оставлены молодыми людьми, современниками и сверстниками Асенковой, и относятся ко второй половине тридцатых годов, когда Асенковой и обоим молодым ее зрителям едва перевалило за двадцать.

Первый из них — молодой офицер Константин Колзаков, сын адмирала, генерал-адъютанта, повеса и жуир. Второй — воспитанник училища правоведения Владимир Философов, приверженный к правоведению не больше, чем Колзаков — к полку и строю. Служба, профессия — предмет горячей ненависти каждого. И вот, урывая время от нудной муштры в полку и занятий в училище, офицер и правовед поверяют сокровенные мысли и чувства страницам дневников. Здесь они искренни. Здесь — весь их духовный мир. Ведь они — наедине с собой.

Эти дневниковые строки больше говорят о положении русской актрисы, чем многие пространные исторические исследования.

Колзаков:

«Дома, стоя на балконе, я следил, смотря сквозь зрительную трубу, проезжающих и проходящих красавиц».

«На Невском я лорнет наводил на всех без изъятия».

«В Летнем саду — куча хорошеньких личек».

Во время одной из прогулок с приятелем по Невскому проспекту встретили двух молоденьких, хорошеньких актрис.

Одна из них оказалась артисткой немецкой труппы в Петербурге Рейтмейер-

«Мы тотчас пустились за ними в погонку; то обгоняли их, то сзади шли, наши прелестницы очень замечали сию маневру (как женщине не заметить, кому она нравится?) Шли мы за ними по всему Невскому проспекту, а у Аничкова моста завернули по канаве в Моховую. Наконец, у каких-то ворот они исчезли.

Потом встретили хорошенькую молодую графиню Толстую, но увы: за нею нельзя было гнаться, как за Иоганной или Юлией Рейтмейер, и потому довольствовались мы только встречею.»

За графиней Толстой гнаться нельзя. А за актрисой — можно. Кто заступится за актрису?

«А в Александровском (перепутал название театра с названием колонны. — Ю А) все пошлые пьесы; в роде Филатки и Мирошки; ничего хорошего нет».