После потопа - Андрей Колганов

"Так теплее?" — участливо спросил он.

"Не очень…" — откликнулась девушка.

Пламя костра постепенно стало все же немножко согревать. От сырой одежды начал подниматься пар.

"Послушай, Юра" — вдруг заговорила Надя. — "А что стало с нашими ребятами?"

Сухоцкий не обратил внимания на необычную фамильярность обращения.

"Большинство успело уйти" — ответил он.

"Большинство? Значит, не все?" — встревожилась Надя.

"Не все", — подтвердил Юрий. — "Трое погибло". — Он не стал говорить о Тане Гаврилиной, судьба которой занозой сидела у него в памяти, не давая совести покоя. Не сказал он и о тех троих, что не успели вскочить в БТР и пробирались в Зеленодольск сами — по той простой причине, что он об этом и сам ничего не знал.

"А почему ты не ушел со всеми?" — снова задала вопрос Надя.

"Я командир. Я отвечаю за каждого из вас. Не мог же я тебя бросить", — пожал плечами Сухоцкий.

"Значит, ты остался из-за меня?" — допытывалась девушка.

"Да", — коротко ответил Юрий, и тут же счел нужным добавить, — "но я остался бы ради любого своего бойца".

Этот ответ не очень-то обрадовал Надю и она умолкла. Они сидели в тишине. Фюзеляж наполнился дымом, евшим глаза и затруднявшим дыхание. Однако стало заметно теплее, да и дым от горевшего дерева немного отбивал трупной смрад. Возможно, в самолете, помимо трупа в пилотской кабине, который Юрий, кривясь от отвращения, выкинул через бортовой люк, были и еще трупы, не замеченные в темноте.

Через несколько минут девушка снова нарушила молчание:

"А ты знаешь, как выбраться отсюда?"

"Завтра", — односложно ответил Юрий.

"Что — завтра?" — не поняла девушка.

"Завтра я буду знать, как отсюда выбираться", — пояснил Юрий. — "А сейчас нам выбираться ни к чему. Лучше сидеть здесь".

Сухоцкий встал, перевернул сохнущую одежду, пошевелил костерок и добавил в него обломков досок. Пламя вспыхнуло веселей.

"Ботинки плохо сохнут" — озабоченно промолвил Юрий, опускаясь на место. И, повернувшись к Наде, протянул ей половину бортпайка пилота. — "На, подкрепись пока".

Жевали молча, затем лизнули немного концентрированного сока из тубы и запили все это водой из фляги. Затем Надя снова заговорила:

"А мне почему-то не хочется торопиться в Зеленодольск".

Юрий насторожился.

"Если бы можно было остаться в том домике, я бы, ей-богу, не отказалась там пожить еще немного" — продолжала Надя.

"Ага, вдвоем" — стараясь не казаться чрезмерно язвительным, как бы поддакнул ей Сухоцкий.

"Ага", — ответила Надя, вроде бы не обращая внимания на язвительные нотки, сквозившие в голосе Юрия. — "Разве плохо?"

"Конечно, неплохо" — тем же тоном продолжал Сухоцкий. — "Ты себе лежишь, я о тебе забочусь, кормлю-пою, одеваю-раздеваю, в туалет на руках ношу…"

"А как же еще?" — уже довольно игриво произнесла Надя. — "Так и должно быть. Я же все-таки девушка, а ты — мужчина. Ты и должен обо мне заботиться".

"Я и забочусь" — сухо отпарировал Юрий. — "А вообще-то — пустой разговор. Мы должны быть в Зеленодольске как можно скорее. Ты уже большая девочка, должна понимать сама".

"Я понимаю" — обиженно протянула Надя. — "Но так хочется…" — она не договорила и умолкла.

"Мне тоже хочется", — неожиданно для себя самого произнес Юрий, и тут же оборвал сам себя, — "но сейчас не время и не место".

Сухоцкий еще раз поправил теплую, но все еще немного влажную одежду, сел на место и продолжил попеременно напрягать и расслаблять мышцы — занятие утомительное, но позволяющее держать тело в разогретом состоянии.

"Если бы не война, мы бы никогда не встретились…" — задумчиво протянула Надя и спросила, повернувшись к Сухоцкому — "а что ты будешь делать, когда война кончится?"

Сухоцкий долго молчал, потом медленно проговорил:

"Боюсь, наша война будет тянуться очень долго. Очень. И вряд ли разумно строить планы на послевоенное время".

"Так что, мы обречены? Мы все время будем воевать? Все время драться с бандитами? И ничего хорошего больше нас впереди не ждет?" — в потоке вопросов явно слышалось разочарование.

"Да, впереди многие годы войны" — еще раз подтвердил Юрий. — "Но это вовсе не значит, что впереди у нас нет больше ничего, кроме схваток с бандитами. Забот хватит и помимо стрельбы, погонь, засад и прочего в том же духе. Другое дело, что заниматься всякими мирными обязанностями придется, не выпуская хотя бы из одной руки автомата" — пояснил он свою мысль.

"Ну тогда — что бы ты хотел делать, помимо войны?" — не отставала Надя.

"Помимо войны? О, дел нам всем хватит. Выше крыши. Людей осталось чуть, горстка. А надо как-то восстанавливать жизнь, чтобы не откатиться в дикость, в каменный век. Дел-то хватит. Хватит ли у нас сил? Вот что меня беспокоит…" — говорил Юрий.

"Да, людей совсем мало осталось", — согласилась Надя. — "Будет ли когда-нибудь их снова столько, сколько было до войны?"

"А это и от вас зависит", — чуть усмехнулся Сухоцкий.

"От кого — от нас?" — спросила Надя, уже начиная понимать, что имел в виду Юрий.

"От вас, от женщин. Сколько сможете родить, да выкормить, столько и будет народу".

"Ага!" — вскинулась Надя. — "Мы, значит, должны рожать, да выкармливать, а остальное, выходит, уже не наше дело?"

"Я так не думаю" — серьезно произнес Юрий. — "Для роста населения, может быть, так и было бы лучше. Но так не выйдет. Женщин нельзя отстранить от прочих дел, иначе не получится удержать хоть что-нибудь от нашей прежней цивилизации. Мне не хотелось бы жить в патриархальном обществе. И мне не хотелось бы, чтобы мои дети жили в таком обществе".

"А у тебя есть дети?" — заинтересованно спросила Надя.

"Нет" — ответил Сухоцкий. — "И при нынешних обстоятельствах можно было бы даже сказать — к счастью".

"Что же, теперь тебе совсем не хочется иметь детей?" — продолжала допытываться Надя.

"По-моему, только что кто-то другой весьма неодобрительно смотрел на перспективу деторождения", — попробовал отшутиться Юрий. — "Так что даже если бы я и хотел…"

Это была неудачная фраза. Сухоцкий скоро понял это. Но сейчас он встал, проверил одежду и удовлетворенно пробормотал:

"Ну вот, все сухое, все тепленькое…" — И уже громче добавил — "Можно одеваться. Только, прежде чем облачаться в сухое, давай-ка я разотру тебя водочкой. Спиртом бы лучше, но чем богаты…"

Сухоцкий, не обращая внимание на вялое сопротивление Нади, вытащил ее из брезента, в который она куталась, заставил лечь на живот и с усилием стал растирать водкой. Затем он перевернул ее на спину, опять не обращая внимания на протесты, и растер водкой грудь. Тут же натянув на нее фланелевую рубаху, подобранную накануне в домике, камуфляжные штаны и гимнастерку, носки, он снова завернул ее в брезент.

"Ботинки еще не просохли" — с сожалением констатировал он.

Затем Сухоцкий оделся сам. Подумав несколько секунд, он все-таки натянул ботинки и затоптал костер. Отдельные угольки и края досок настила, в котором прогорела внушительная дыра, продолжали тлеть. Выламывая доски штыком, Юрий отделил те из них, которые занялись, и выкинул их через выбитый иллюминатор в темноту. Еще раз притоптав угли, он снял ботинки, и лег рядом с Надей, укрывшись тем же брезентом. Девушка тут же подвинулась к нему почти вплотную, полушутливо-полусерьезно заметив:

"Если только что ты собирался постараться насчет восстановления численности населения, то сейчас ты, похоже, уже побаиваешься, что я вздумаю саботировать это важнейшее начинание. Но ты ведь командир, и если…"

"Помолчи!" — с некоторым раздражением оборвал ее Юрий. — "Сейчас у нас одна задача — выспаться и не простудиться! Так что — спокойной ночи. А о детях подумаем потом".

Все смолкло, и только дождевые капли стучали по дюралевой обшивке самолета. Юрий весьма скептически воспринял последнюю фразу, полупроизнесенную Надей. Ничего серьезного — так, глупая игра слов. Он же видел, как она при каждом случае стыдливо прикрывала свою обнаженную грудь. Либо одно, либо другое… А грудь у нее довольно крупная, несмотря на развитую мускулатуру спортсменки. И фигура не мужеподобная, как обычно бывает у баскетболисток, а очень даже женственная, с отчетливой талией и широкими крутыми бедрами…

Сухоцкий поймал себя на том, что думает совсем не о том, о чем следует. Но он так и не решил, о чем следует думать, потому что быстро провалился в сон.

Утро было солнечным. Правда, тучи то и дело набегали на солнце, но это были уже не низкие темные дождевые тучи, а скорее большие белые облака, проносящиеся высоко в небе. Первым делом Юрий попробовал ботинки. Черт, так до конца и не просохли. Слишком уж высокая влажность воздуха. Однако делать нечего — он обулся и стал осматривать внутренность фюзеляжа.

Куча разбитых, полуразбитых и целых укладок для снарядов и других боеприпасов. Немецкая колесная разведывательная бронемашина "Лукс", сорвавшаяся с креплений и повредившая корпус самолета. Два трупа, придавленных бронемашиной. Ближе к хвостовому грузовому люку — самоходная установка для крупнокалиберного миномета на шасси мерседесовского грузовика повышенной проходимости "Унимог". Миномет для него лежал отдельно, оказавшись при ударе под шасси "Лукса" и намертво застряв там. Видимо, из-за меньшей массы грузовика крепления выдержали и он остался на своем месте.