Серые земли-2 (СИ) - Карина Демина

К примеру, об урожаях гороха… горох, если разобраться, то горох к некромантии никакого отношения не имеет — с. Или вот окот овец, опорос свиней, окобыл кобыл и прочие, несомненно, жизненно важные события, обсуждение которых в провинциях — с вызывает небывалый ажиотаж.

— Пожалуйста, — махнул рукою Сигизмундус, которому однажды в руки, не иначе, как чудом, попалась книженция с премудрыми советами.

Из них он и узнал, что шарф надобно носить клетчатый, ибо клетчатость шарфа — несомненной свидетельство неординарности его обладателя. А более неординарной личности, нежели он сам, Сигизмундус вообразить не мог.

— Ограбление, — мрачно напомнила девица и вновь пальнула в потолок, который ответил мелкою щепой.

— Да погодите вы со своим ограблением! — это было сказано уже Себастьяном, поелику личности неординарные, одиозные даже, обладали чересчур тонкою душевною организацией, чтобы участвовать в мероприятиях столь сомнительного толку. — Успеется оно. Я, может, человека предупредить хочу!

— А не поздновато? — густым басом осведомилась монахиня и, присев, раскорячившись, как вовсе неподобает раскорячиваться божьей невесте, вытащила из‑под сутаны обрез.

Обрез Себастьян оценил.

И от монахини на всякий случай отступился, хотя и черного плащика из рук не выпустил.

— Предупредить хорошего человека об опасности никогда не поздно! — горделиво произнес Себастьян и, ткнувши пальцем в грудь князя — некроманта, каковой от этакой вольности окончательно смешался, произнес: — Берегись склепов!

— Чего?

— Склепов берегись. И прекрасных свежезахороненых девок, а то ж чревато…

Некромант думал долго, но явно о чем‑то не том, поскольку сначала покраснел столь густо, что и в темноте краснота сия была заметной, после медленно, с чувством побледнел. Следовало признать, что бледность подходила ему куда как больше, вписывалась, что называется, в сотворенный образ.

И черные круги под глазами к месту были.

— Да что вы себе… позволяете?! — выдавил некромант, обиженно запахивая полы плаща. При том сделался он похож на преогромного, но все ж доволи немочного нетопыря.

— От мертвых девок добра не жди, — продолжил Себастьян, но на всяк случай отступил от князя — некроманта, мало ли что оному в голову втемяшится. — Мертвые девки, они поопасней живых будут.

— Без тебя знаю, — некромант вздернул подбородок еще выше, отчего шея его вытянулась, будто у сварливого гусака. И шипел он похоже.

— Не знаешь… и даже не догадываешься, — вздохнул Себастьян, понимая, что сделал все возможное.

Совесть его будет спокойна.

— Вот и ладненько, — произнесла вторая невеста божья, этак по — доброму произнесла, с задором, от которого по хребту мурашки побежали. — Раз с мертвыми девками разобрались, теперече и с живыми разберемся…

И монашка подмигнула невестушкам панны Зузинской, каковые этакой фамильярности не оценили.

Девки заголосили слаженным хором.

— Грабют, — выводила Нюся, левым глазом поглядывая на суженого, а правым — на некроманта. Тот стоял, нахохлившись, неподвижный, важный, что старостин петух.

Князь.

Нет, естественно Сигизмундушка ей нравился и весьма, вчера вона как к ней прижимался, с трепетом… и сразу видно, что муж из него выйдет справный, нет в нем ни особое горделивости, ни спеси, так, дурь мужская, которая хорошею сковородкой на раз выбивается.

Но все ж князь…

Нюся живо представила, как возвертается она в родную деревню, да не просто с мужем, но с цельным князем.

На бричке.

А в бричке кобылка белая, грива лентами украшена, бубенцы под дугою звенят. Сама Нюся — в шелковом алом платье да с шаликом на плечах, тоже шелковым, ружами расшитом. И в ушах серьги золотые, на шее — бусы, да густенько, что шеи по‑за бусами не видать.

Бранзалетки на руках.

На ногах — ботики красные с каблучками золочеными… а главное, не ботики, но муж грозный… этакий упырей учить не станет, бровкой поведеть, от как сейчас, и те сами в могилы возвернуться.

— Убивают… — голосили иные девки, но без души, без вдохновения.

Всхлипывала панна Зузинская.

Хмурился некромант — князь, которому происходящее совершенно не нравилось.

— Чести лиш — а–а — ют…

— И имущества, — веско добавила Евдокия, руку в ридикюль сунув, но рука сия, уже нащупавшая перламутровую рукоять револьверу была перехвачена.

— Не стоит, — шепотом произнес Себастьян.

— Почему?

— Потому, что имущества у нас не так и много… да и вообще, любопытно…

— Что любопытно?

Евдокии вовсе не было любопытно.

Вагон вдруг наполнился людьми вида самого, что ни на есть разбойного, и князь — некромант пошатнулся, не устоял супротив пудового кулака. Евдокия лишь надеялась, что его не убили.

— Спокойно, граждане хорошие, — повторила девка, засовывая револьвер за пояс, стало быть, не видела в нем надобности. — Ведите себя правильно и никто не пострадает…

Она прошлась по вагону, остановилась напротив панны Зузинской.

— Почти никто…

— Вот… берите… конечно, берите… — панна Зузинская принялась стягивать перстни, один за другим, поспешно, будто опасаясь, что ожидание девице наскучит. — Все берите… от клиентов благодарных… живы да и ладно, и хорошо… и так их всех помнить буду… от мужа моего покойного, свадебный подарок…

Она вполне естественно всхлипнула, только слезы ее девку не разжалобили.

— От мужа, значит? Бывает… ничего, скоро свидитесь.

Обещание прозвучало нехорошо.

Себастьяну вообще крайне не нравилась эта ситуация.

Вагон стоял.

Отцепили?

Похоже на то… и не просто отцепили, но сняли на другой путь, заброшенный… и вопрос — почему? Потому ли, что вагон был в сцепке последним? Или же по иной причине?

Зачем такие сложности ради третьего классу, который выбирают априори люди бедные…

— Что стоишь? — девка оказалась перед Себастьяном, и Сигизмундус, очнувшийся было, вновь предпочел самоустраниться. От девки веяло первобытною дикою силой, которая Сигизмундуса страшила.

— Очки не отдам! — тоненько взвизгнул вежливый Сигизмундус, сам не понимающий, чем ценен ему столь обыкновенный по сути своей предмет.

— Очки и не надо. Деньги давай…

Девка ткнула в лицо револьвером. Весьма невежливо с ее стороны, но действенно…

— Грабят… — Сигизмундус дрожащею рукой протянул кошель. Весьма потрепанный кошель, который и вид имел прежалкий. — Г — грабят…

И всхлипнул тоненько, жалостливо, что, впрочем, девицу нисколько не впечатлило. Подбросив кошель на ладони, она хмыкнула: