Голова Медузы Горгоны - Валентина Пономарева

— От Лаврова, говоришь? А чем докажешь?

Яков вынул из газыря свернутый в трубочку листок и протянул его атаману. Конарь внимательно осмотрел документ с лавровской размашистой подписью и сунул его в карман.

— А почем я знаю, что ты не сам нацарапал эту филькину грамоту?

— Забыл ты меня уже. Поди, не помнишь, как мы с Чеботаревым к тебе совсем недавно приезжали в плавни?

Конарь кинул на него насмешливый взгляд и тронул коня, давая понять спутникам, что они могут присоединиться к нему. Гетманов ехал рядом, стремя в стремя. Сзади пристроились помощники Конаря и телохранитель атамана Щербатый. Сбоку от них тянулись повозки. Завидев Конаря с незнакомыми людьми, бандиты затихли и с любопытством рассматривали всадников.

Гетманов рассказал Конарю, как потрепал Лаврова красный бронепоезд, как полковник чудом спас отряд от полного разгрома, а затем намекнул, что прибыл с особым поручением от Лаврова.

— Не до беседы сейчас, — оборвал его Конарь. — Доберемся до хуторов, станем там на привал и тогда погутарим.

Он обернулся к Щербатому:

— Поторопи Мавлюту. Пусть прибавит шаг: люди пристали уже.

На привале обстоятельно поговорили. Услышав просьбу помочь Лаврову, Конарь пробурчал в ответ неопределенно:

— Там видно будет…

Бухбанд быстро поднялся на второй этаж.

— У себя? — спросил он секретаря и, не ожидая ответа, вошел к Долгиреву.

В вечернем полумраке коптила лампа: председатель губчека что-то читал.

— У «молодых» все в порядке. Вот первое донесение, — протянул он Бухбанду листок.

— Двадцать пятого, — тихо сказал тот, пробежав глазами донесение.

— Что? — не понял Долгирев.

— Сообщение Степового: восстание назначено на двадцать пятое марта. Срочно проводят последние приготовления.

— Так, — Долгирев резко поднялся и зашагал по кабинету. — Отголоски кронштадтского мятежа?

— Скорее поддержка. Вот последняя листовка.

Председатель на ходу прочитал ее.

— Теперь, кажется, плод созрел. У вас все готово? Материалы на главарей и других участников заговора собраны. Не успели подготовить документы по Боргустанскому стансовету. Неясна до конца степень участия и членов «молодежной сотни».

Группа командиров и красноармейцев 45-го отдельного Терского дивизиона войск ВЧК. У знамени — в папахе чекист Яков Гетманов.

— Ничего. Остальное даст следствие. Медлить больше нельзя. Сегодня же обсудим на коллегии план захвата. Готовьте людей. Только тихонько, без суеты и шума. А я к Иванову в губком.

…Секретарь губернского комитета РКП(б) внимательно выслушал председателя чрезвычайной комиссии и нахмурился:

— Пожалуйста, подробнее о роли этих двух членов партии из Боргустанского стансовета.

— Один по убеждениям правый эсер. До сих пор состоит в этой партии. По заданию «Штаба» осуществлял связь с горами, поставлял им сведения о положении и трудностях в губернии, снабжал бланками и пропусками. Вел разрушительную работу в партии большевиков. Об этом говорил один из участников заговора в присутствии нашего человека. А второй является его ближайшим подручным и активным помощником.

— В случае их ареста, кто из ваших товарищей будет вести дело?

— Материалы на них мы обязаны направить на рассмотрение Президиума ВЧК в Москву.

— Хорошо, — сказал Иванов. — Я даю согласие на арест этих двоих из Боргустана. Членов губкома немедля поставлю в известность. Думаю, они согласятся с нами. А вас, товарищ Долгирев, прошу докладывать мне результаты ежедневно.

Проходил день за днем, банда кружила по степи, а Конарь все не давал ответа. На одном из хуторов, который едва вместил банду, он, наконец, собрал совет. Наиболее представительно выглядел Мавлюта, командир конной сотни, под чьим началом ходили и тачанки. Это был стройный красавец, человек крутого нрава и меткий стрелок. Члены совета, в который входили главари мелких банд, примкнувших к Конарю, и другие командиры прислушивались к каждой его реплике. Справа от Конаря сидела красивая молодая женщина с высокой короной волос.

«Вот она какая, Фальчикова», — подумал Яков, вспомнив слова Бухбанда о возможной встрече. За несколько дней, проведенных в банде, Гетманов уже был наслышан о ней и знал, что она по поручению Конаря побывала в окрестных станицах. Зачем, Яков выяснить не сумел.

Фальчикова сидела прямо, туго затянув плечи черным платком. Глаза ее были полузакрыты, руки сложены на груди. Яков видел, как Мавлюта ревностно следил за ней. Конарь выждал, когда сотники опорожнят первые кружки араки, и повел речь о главном.

— Лавров просит помощи…

Все оживились.

— Что, пытался приказывать, а теперь сам в ножки кланяется? — игриво спросил Мавлюта. — А как же с арсеналом? Патроны на исходе. О себе бы нам подумать.

Гетманов снова, теперь уже для совета, рассказал о бедах Лавровского отряда. Он уговаривал всех не уходить далеко, а постараться оттянуть на себя хотя бы часть отрядов красных, загнавших Лаврова в пески. Якова слушали внимательно. Он убеждал, что если сейчас не помочь Лаврову, то с ним расправятся в два счета, а затем уж всем скопом примутся за Конаря. Тогда неизвестно, чем все это кончится.

Седоусый командир сотни молча кивал головой, Конарь в глубокой задумчивости играл рукоятью своей плети, а Фальчикова метнула быстрый взгляд на Якова. Она выждала, когда «посланец» сделает паузу и ехидно заметила:

— Ну, если у Лаврова все такие страстные защитники, то с их помощью он как-нибудь и сам выпутается.

Сотники заржали. Громче всех хохотал Мавлюта.

— Ты вот зубы скалишь, а не знаешь того, что арсенал тебе сейчас не по силам, — обиженно выговорил ему Гетманов.

— Чево? — насмешливо протянул Мавлюта.

— А тово! Я только что был у Хорошева под Лысой горой. Он давно зубы точит на артсклады, да не решается. Уж ему-то лучше обстановка известна.

— Брехня! — возразил Мавлюта. — Чего бы это он от складов отказался? Кабы я на его месте…

— Ты на его месте тоже не полез бы против дивизии…

— Какой еще дивизии! Скиба говорит, что там всего с полста милиции.

— Я твоего Скибу не знаю, но только брешет он. В Георгиевске формируется пролетарская дивизия. Хорошев говорил. А у него разведка — дай бог!

— Довольно! — прекратил спор Конарь. — Послушаем, что другие скажут. Нечего вам одним глотки драть.

Первым довольно путанно высказался седоусый, а за ним и другие командиры сотен. Но все сходились на одном: на рожон не лезть. Погулять здесь, а когда уйдет дивизия, нагрянуть в город. А что до просьбы Лаврова, то отчего бы и не помочь. Только с оглядкой, с умом. Не ввязываться в бой с красными частями, а пусть они мотаются следом: опыта тут не занимать. Для начала можно пощипать и Курскую. И только Мавлюта упорствовал: брать арсенал, и точка!

Бандиты заспорили. Дело дошло до ругани и оскорблений. По лицу Мавлюты пошли красные пятна. Навалившись на стол, он кричал яростнее всех. Остановил всех ровный спокойный голос Фальчиковой:

— Шапками спешишь закидать? — она иронически усмехнулась, взглянув на Мавлюту. — Большевики не так слабы и не так глупы, как ты думаешь. Слишком большая роскошь позволить им бить нас поодиночке.

Седоусый уважительно кивнул:

— Дело говорит Анна Федоровна…

Мавлюта скрипнул зубами, но перечить больше не стал. Гомон постепенно стих. Конарь кончил играть плетью и резко выпрямился, будто стряхнув с себя груз:

— Ну, будет! Поговорили и хватит! Решено. Поможем полковнику. А для начала пойдем на Курскую.

Гетманов чуть поклонился Конарю:

— Спасибо на добром слове. Значит, можно связного посылать?

— Посылай. Провожатых дать?

— Мой где хошь пролезет. А провожатые только красных взбаламутят. Сам я, коль не возражаешь, остался бы у тебя пока.

— Вольному воля.

Гетманов вышел на крыльцо, пригляделся в темноте и вскоре увидел недалеко от избы оседланного коня. Его связной сидел на повозке в кругу бандитов и «заливал» какую-то байку.

— Подь сюда! — крикнул Яков. Связной развел руками: начальство! Покорно слез с повозки и подошел к Гетманову. Яков повел его прочь от любопытных бандитов.

— Скачи к нашим. Скажешь, что план удался. Пойдут на Курскую. Я останусь, добуду список. Да, передай, что пойдут через Орловский. Пусть встретят. Но сразу же уходят оттуда.

На крыльце появился Мавлюта.

— А этого постарайтесь убрать. Опасен. Он с сотней пойдет впереди.

— Не уйдет, — шепнул Николай. — Уж я-то его запомнил. Казаки злы на него. Лют, говорят, больно…

Он вскочил в седло, тронул коня, и вскоре легкий галоп затих в конце улицы. Яков поднялся на крыльцо и стал рядом с Мавлютой.

— А ты напрасно на меня зуб имеешь. Будет время, и арсенал возьмем.