Историки Рима - Гай Крисп

Югурта между тем с еще большею настойчивостью засылает послов просить о мире и все, кроме собственной жизни и жизни своих детей, отдает в распоряжение Метелла. И этих послов, так же как прежних, консул склонил к измене и отправил обратно, не обещая царю мира, которого он домогался, но и не отказывая ему окончательно и выигрывая время, чтобы дождаться, пока изменники выполнят уговор.

XLVIII. Сопоставив слова и поступки Метелла, Югурта заметил, что его пытаются поймать в его же сети: ему возвещают мир, а на деле ведут ожесточенную войну, отняли самый большой город, разведали земли, подданных подбивают к мятежу. Волей-неволей приходилось взяться за оружие, и, выведав, куда движется неприятель, Югурта собрал как можно больше воинов всех родов и тайными тропами опередил войско Метелла. Удобства местности внушали надежду на победу.

В той части Нумидии, что при разделе досталась Адгербалу, текла с юга на север река, по имени Мутул, а примерно в двадцати милях от нее была горная гряда, вытянутая в том же направлении, пустынная и безлюдная. Почти над самою срединою гряды поднималась вершина с очень широко разбежавшимися склонами, одетая оливами, миртами и другими деревьями, какие обычно рождает сухая песчаная почва. Равнина между горами и рекой была, из-за скудости водою, голая и бесплодная — вся, кроме прибрежной полосы, где рос кустарник, пасся скот и жили люди.

XLIX. Вот на этой высоте, которая, как следует из нашего описания, перерезывала дорогу, засел Югурта, растянув боевую линию. Слонов и часть пехоты он поручил Бомилькару и наказал ему, как действовать. Сам со всею конницей и отборными пехотинцами он поместился ближе к хребту. Затем, обходя турму за турмой, манипул160 за манипулом, он призывал и заклинал своих, чтобы они помнили о прежней доблести и победе и оборонили Югурту и его царство от алчности римлян. Ведь битва предстоит с теми же врагами, которых они разгромили и провели под игом, противник переменил лишь вождя, но не душу, а он, Югурта позаботился обо всем, что зависит от командующего: нумидийцам обеспечена выгодная позиция, они захватят римлян врасплох, за ними и численное превосходство, и боевой опыт. А потому — пусть соберутся с силами, чтобы по условленному знаку ударить на противника; нынешний день либо увенчает все их труды и победы, либо положит начало неслыханным бедствиям. Каждому, кого он прежде одарял за доблесть деньгами или почетною наградой, царь напоминал теперь о своих милостях и ставил его в пример прочим, коротко говоря, он старался одушевить всех, в согласии с нравом каждого — одних обещаниями, других угрозами, третьих мольбами. И тут его замечает Метелл, спускающийся с войском по склону горы. Он не ожидал увидеть врага и сперва сомневался, что означает это странное зрелище, — нумидийские конники попрятались в зарослях, и хотя низкие деревья полностью их не заслоняли, разглядеть неприятеля как следует не удавалось, ибо он ловко использовал всякий выступ, скрывая себя и свои военные значки, — но быстро распознал засаду и остановился, чтобы изменить построение. На правом крыле — ближнем к противнику — он поставил воинов в три линии, распределил меж манипулами пращников и лучников, всю конницу разместил по флангам и после немногих (в согласии с обстоятельствами) слов ободрения, обращенных к солдатам, продолжил спуск на равнину, одновременно поворачивая строй левым флангом вперед.

L. Нумидийцы, однако ж, соблюдали спокойствие и не трогались с высоты, и Метелл, боясь, как бы летний зной и нехватка воды не истомили войско жаждою, отправил легата Рутилия с когортами легкой пехоты и частью конницы к реке — занять место для лагеря: он ожидал, что враг будет пытаться задержать его частыми налетами сбоку, больше полагаясь на усталость и жажду римлян, чем на собственное оружие. Сам консул, подчиняясь необходимости, медленно подвигался вперед в том же порядке, в каком спускался с горы; Марий находился позади первой линии пехоты, а Метелл — с конниками левого фланга, которые на походе были в голове колонны.

Едва Югурта убедился, что последние ряды римлян миновали его передовых, он тут же занял перевал, с которого сошел Метелл, послав туда примерно две тысячи пехотинцев, чтобы в случае отступления гора не послужила неприятелю убежищем, а после и оплотом. Затем звучит сигнал, и нумидийцы внезапно бросаются на врага. Одни разят замыкающих, другие нападают слева и справа, ожесточенно теснят и наседают и повсюду стараются расстроить римские ряды. А из наших даже те, кто оказывал решительное сопротивление, были совершенно беспомощны в этой беспорядочной схватке, потому что несли жестокий урон от ударов, сыпавшихся издали, сойтись же вплотную и нанести ответный удар никак не удавалось: стоило римской турме броситься в наступление, нумидийские всадники, заранее наученные своим царем, тут же отступали, да не вместе и не в одном направлении, а все порознь, врассыпную. Так, если предупредить вражескую погоню они и не могли, то, пользуясь численным преимуществом, обходили рассеивающихся врагов с тылу и с флангов. Если ж ближе и удобнее для бегства были холмы, чем ровное поле, нумидийские кони, привычные к горам, с легкостью исчезали между кустарников и деревьев, тогда как наших озадачивала и останавливала крутизна.

LI. В целом все это являло картину пеструю и неверную, позорную и жалкую. Одни, отбившись от своих, отступают, другие гонятся за ними. Никто не помнит ни места своего в строю, ни своего знамени. Где захватила опасность, там каждый и обороняется, защищая собственную жизнь. Щиты, копья, кони, люди, враги, свои — всё вперемешку. Нет уже ни планов, ни приказов — повсюду царит случайность. Так протекла большая часть дня, а исход битвы был по-прежнему неясен.

Все изнемогали от усталости и зноя, и наконец Метелл, заметив, что натиск нумидийцев слабеет, мало-помалу собрал своих, вновь построил их в ряды и выставил четыре когорты легионеров против вражеских пехотинцев, которые истомились и засели на высотах. Одновременно он заклинал воинов не терять мужества и не отдавать победы врагам, которые уже бегут, тем более что у них, римлян, нет ни лагеря, ни укреплений, им некуда отступать, вся их надежда — в оружии.

Впрочем, не медлил праздно и Югурта: он объезжал и ободрял своих, возобновляя бой, и сам с отборным отрядом поспевал повсюду; помогая тем, кто нуждался в помощи, нападая там, где враги дрогнули, а где они были тверды, сдерживая их напор издали.

LII. Так состязались два великих полководца, равные друг другу силою духа, но не силами в борьбе: Метеллу помогало мужество воинов и не благоприятствовала местность, Югурта был удачлив и счастлив во всем, кроме солдат. В конце концов римляне, убедившись, что надежного укрытия для них нет и что от решительной схватки враг уклоняется, а вечер между тем уже близок, ринулись, исполняя приказ, прямо вверх, по склону холма. Нумидийцы не смогли удержать вершину и были разбиты наголову. Погибли, однако ж, немногие, большинству сохранило жизнь собственное проворство и еще то, что враг не был знаком с округою.

Тем временем Бомилькар, которому, как мы сказали выше, Югурта поручил слонов и часть пешего войска, выжидает, когда Рутилий пройдет мимо, и не торопясь сводит свой отряд на равнину. Пока легат поспешает к реке, куда его отправил командующий, нумидиец спокойно — в согласии с обстоятельствами — выравнивает боевую линию, ни на миг не выпуская врага из-под наблюдения. Ему доносят, что Рутилий остановился и хранит полное спокойствие, но шум, доносящийся оттуда, где ведет битву Югурта, крепчает, и Бомилькар, опасаясь, как бы легат, догадавшись, что происходит, не поспешил на помощь своим, размыкает ряды, — которые прежде, чтобы заградить дорогу врагу, держал тесно сомкнутыми, не полагаясь на доблесть солдат, — и в таком порядке приближается к лагерю Рутилия.

LIII. Внезапно римляне замечают густое облако пыли. Поле, засаженное деревьями, закрывало обзор, и сперва они решили, что это ветер вздымает сухой песок, но потом, видя, что облако не меняет очертаний и все приближается (по мере приближения войска), поняли, в чем дело, поспешно разобрали оружие и, повинуясь приказу, выстроились перед лагерем. Когда нумидийцы были уже совсем рядом, враги с громким криком ринулись друг на друга. Неприятель держался лишь до тех пор, пока рассчитывал на помощь слонов, но животные запутались в ветвях деревьев, разбрелись и были окружены поодиночке, и нумидийцы тут же ударились в бегство, и почти все спаслись, побросав оружие, под прикрытием холмов и темноты, которая уже наступала. Четыре слона были захвачены живыми, все прочие — числом сорок — убиты.

Метелл задерживался сверх всякого ожидания, и римляне, хотя до крайности измученные сначала переходом, а затем лагерными работами и битвой, выступили ему навстречу, соблюдая полную боевую готовность: коварство нумидийцев не допускало ни малейшей беспечности. Оба отряда были уже невдалеке один от другого и, продолжая сближаться в ночном сумраке, испускали враждебные крики и сеяли обоюдный страх и смятение; неведение и опрометчивость привели бы к плачевным последствиям, если бы с обеих сторон не были высланы на разведку конники. Тут страх разом сменяется радостью — воины, ликуя, окликают друг друга, наперебой рассказывают о событиях дня, и каждый до небес превозносит собственные подвиги. Так уж обычно в человеческой жизни: победа дает право бахвалиться и трусам, неудача унижает и храбрецов.