Идеальные - Николь Хакетт

Рука Ника все еще была на ее предплечье. Холли ощутила, как напряглись его пальцы. А затем ей осталось лишь наблюдать, как покидала лицо мужа улыбка. Сначала она исчезла из его глаз, мелкие морщинки немного разгладились. Потом опустились вниз уголки его губ. И наконец брови Ника сдвинулись к переносице, пока глаза скользили по ее лицу.

Ей надо сказать это как можно скорее, осознала Холли. Глядя на лицо Ника, она поняла: ей следовало быть с ним честной с самого начала. Но для этого ей конечно же требовалось быть честной с самой собой.

– Ты не хочешь ребенка сейчас, – сказал муж.

Его слова прозвучали не как вопрос. Скорее как отрицание того, что он не желал принимать как правду.

За пару секунд каким-то невероятным образом перед глазами Холли пронеслись два альтернативных варианта их жизни, как ленты двух кинохроник, каждая из которых начиналась с этого самого момента.

– Я вообще не хочу иметь детей.

Ее шепот стал еле слышным, Холли показалось его недостаточно, но повысить голос у нее не получалось. Несколько минут Ник не сводил с ее лица глаз. Словно искал в нем то, чего не мог найти. И Холли сознавала, что он этого не найдет.

– С каких пор? – выдавил он наконец с такой беспомощностью в голосе, какой она никогда в нем не слышала. – Я думал, ты хочешь детей.

– Я тоже так думала, – сказала Холли.

На мгновение они оба замолчали. Холли вспомнилась их последняя встреча с Мэллори. Та приехала к ней, сюда, без Фионы. И Холли заварила им обеим изысканный кофе во френч-прессе. Мэллори была так впечатлена!

– Что изменилось?

Услышав голос Ника, Холли заставила себя посмотреть в глаза мужу. Она всегда знала о своей способности разбивать чужие сердца. Но никогда не думала, что может разбить и свое собственное сердце.

– Не знаю, – с трудом выговорила она. – Я, правда, не знаю.

Это был самый честный ответ, который она могла выдать. Может быть, все изменилось из-за Мэллори. Возможно, ничего не изменилось вообще. Возможно, Холли была такой всегда.

Ник ничего не сказал. Вместо этого он стал чесать тыльную сторону шеи, переваривая ее слова. Холли поняла: муж пытался прийти к какому-то решению, найти выход из той дерьмовой ситуации, в которой они оказались.

– Ладно, – медленно произнес он. И потом – еще медленней – повторил: – Ладно.

И, похоже, прекратил раздумывать. Он пришел к единственному выводу, к которому мог прийти.

Через несколько минут Ник вышел из комнаты с такими согбенными плечами, с какими никогда не ходил. Холли проводила его взглядом. А когда муж скрылся за углом коридора в их спальне, закрыла глаза. Она ждала, что из них брызнут слезы, но этого не случилось. И Холли поймала себя на мысли, что ничего не ощущает. Ничего, кроме голода. Внезапно она почувствовала себя такой голодной, какой не помнила никогда.

Подойдя к холодильнику, Холли распахнула его дверцу; со средней полки ей улыбнулась картонная коробка с овощным супом без ГМО. Холли могла порезать огурец, посыпать сверху сыром фета. Все это было проще простого. Она столько раз делала это прежде. Но сейчас Холли была слишком голодна, чтобы ждать. Алчно голодна. Настолько голодна, что не вытерпела бы и пяти минут, пока смешивала все свои питательные ингредиенты вместе.

И вместо супа Холли извлекла из холодильника упаковку йогурта. Это был йогурт Ника – ни в коей степени не веганский. Но ей вдруг стало наплевать. Схватив ложку, она зачерпнула йогурт прямо из пластиковой коробочки. Так быстро, словно рука не являлась частью ее тела. Она, как некая внешняя сила, поспешила запихать ей этот йогурт в рот побыстрей, пока Холли не передумала.

В голове зароились вопросы. Уйдет ли от нее теперь Ник? А если не уйдет, достанет ли у нее самой сил, чтобы уйти?

И ребенок. У нее что, будет ребенок? У нее не может, не должно быть ребенка! Но разве у нее есть другой вариант? Уход от Ника вовсе не означал свободу.

Не прошло и минуты, даже секунды, как Холли опустила глаза и осознала, что ложка уже ковыряла дно пластиковой коробочки. Почти тридцать две унции йогурта перетекли из нее в желудок Холли. Она медленно моргнула, соображая, сколько калорий съела. Сколько лактозы и сахара. От этих мыслей ей стало плохо. До тошноты. И все же…

Под стать ее руке ноги Холли, похоже, передвигались по собственному усмотрению, без ее дозволения. Она открыла буфет, просканировала глазами содержимое полок в поисках того, что даже не хотела. Рука – ее чертова своевольная рука! – потянулась к пачке крекеров, которые Холли выудила из упаковки с бессмысленной торопливостью. Когда первый крекер коснулся ее губ, Холли озадачилась: а не вырвет ли ее после такого обилия йогурта? Разжевав крекер, Холли проглотила его и схватила второй. Это было по-настоящему удивительно – сколько всего она уже отправила в рот, но до сих пор не наелась.

Глава 20

Селеста

Тремя месяцами ранее

Чикаго, штат Иллинойс

На следующий день после ужина с Алабамой и Генри Селесту разбудило вежливое, но немного паническое сообщение от куратора футбольной команды Беллы. Доставка спортивных маек для детей задерживалась и не ожидалась к их первой игре в тот день.

«Дети могут надеть свои маечки, – заверила их женщина. – Нет причин для беспокойства!» Селеста и не сочла эту ситуацию заслуживавшей беспокойства, чего нельзя было сказать о ее дочери. Селеста смогла избежать полномасштабной истерики, лишь пообещав Белле, что та сможет надеть под майку свою любимую футболку с дельфином.

Вот так рука Селесты оказалась по локоть в куче грязного белья уже в начале восьмого утра. А футболку еще надо было постирать. Выловив ее из кучи, Селеста ахнула: жутко мятая, футболка Беллы так сильно воняла, что надеть ее нестиранной не представлялось возможным. Схватив футболку и еще несколько полотенец, Селеста бросила их в стиралку. А когда через полтора часа ее подозвала сушилка, Луи взялся докормить Беллу завтраком, чтобы жена могла развесить чистое белье.

И теперь Селеста слышала их голоса внизу: искаженное урчание низкого голоса Луи перемежалось с восторженным повизгиванием Беллы. Селеста невольно улыбнулась. Иногда она находила несправедливым, что Луи выпала роль веселого, доброго папы, а ей приходилось решать вопросы логистики и дисциплины. Но на самом деле такие мысли редко посещали Селесту. Справедливость как концепция казалась ей уже странной, забавной идеей из какой-то чужой, зарубежной культуры, абсолютно