Лихолетье: последние операции советской разведки - Николай Леонов

Миллионы морских птиц, гнездящихся на островах, создали уникальные в мире гуановые залежи. А сколько же надо рыбы, чтобы прокормить это несметное летающее полчище? Без пищи нет жизни. Эти два понятия идут рядом. В водах 200-мильной экономической зоны Перу природой созданы уникальные условия для развития планктона, а следовательно, и рыбы. Холодное течение Гумбольдта, смешиваясь с разогретыми водами субтропиков, образует идеальную для этого среду. Рыбы здесь столько, что каждый спуск трала приносит полный кошель. Ее высасывают по трубопроводу прямо в трюм и также по трубопроводу от причала отправляют на фабрику для производства рыбной муки.

Эквадор и Чили также очень богаты рыбой, но им далеко до Перу. Именно эти три страны и стали инициаторами установления 200-мильной экономической зоны, где запрещается промысел иностранным судам без надлежащей лицензии. Долго упирались государства, считающие себя владыками морей, прежде всего США. Не хотели признать ограничений, шли напролом. Множились конфликты, крепла солидарность слаборазвитых государств, и они все-таки победили. Теперь этот международный принцип признан повсеместно. На мои вопросы, почему был выбран именно предел в 200 миль ширины для экономической зоны, мне ответили, что проведенными океанографическими исследованиями установлено, что именно до этой границы в воде обнаруживаются взвешенные частицы, вынесенные реками и дождевыми стоками с прилегающей земли. Дальше океан нейтрален и чист, а до 200 миль испытывает сильнейшее воздействие берегов, которые омывает.

Чтобы завершить эту тему, лучше бы всего попробовать типичные латиноамериканские блюда из рыбы. Они также необычны. Очищенные от костей кусочки рыбы заливают свежим выжатым лимонным соком. Эта процедура заменяет варку или жарение. Через 30 минут рыба готова, надо только слить сок, добавить соль и перец по вкусу. Мало того, что это блюдо готовится быстро и просто, оно необычайно вкусно и полезно. Я не помню ни одного соотечественника, который бы, попробовав хоть один раз это блюдо, не облизывался потом при воспоминании о нем. Ему чуть-чуть сродни сибирская строганина.

Прошли годы, и СССР наладил долгосрочное сотрудничество с Перу в области рыболовства. Наши рыбаки на долевой основе ловили рыбу в этих широтах, ремонтировались в местных доках, самолеты Аэрофлота отвозили и привозили бригады-экипажи, а на столах у людей была и заливная, и жареная, и маринованная рыба, выловленная в этих водах.

В мае 1969 года в Лиму приехали первые сотрудники только что открытого посольства, и мы вместе с моим бывшим однокашником, новым послом Юрием Лебедевым делали тогда первые стежки и наметки для этого сотрудничества.

Деловых встреч было бесконечное множество, но иногда бывали и чисто человеческие контакты, тревожившие душу и даже выбивавшие из запрограммированного ритма. Однажды ко мне в гостиницу пришел 17-летний юноша с чистым открытым лицом и на безупречном русском языке сказал: «Мой папа Дмитрий Мефодьевич убедительно просит вас найти время и заехать к нам в гости. Он бывший советский солдат, заброшенный судьбой сюда. Сейчас работает сторожем на заводе автомобильных стекол в пригороде Лимы». Запрыгали в голове опасения и сомнения: «Зачем я поеду, что мне это даст? А может, там уготована западня?» Но лицо парня было честным. И, вопреки надоедливой рассудочности, я решил поехать в неизвестное место к неизвестному человеку. Разведчику так делать не следовало бы, но я уже поступал как журналист, которому не безразлична судьба соотечественника за границей.

Меня встретил крепкий 55-летний красавец, как будто сошедший с плакатов, изображавших балтийских матросов революционной эпохи. Плечист, усы вразлет, кулаки (думаю про себя) пудовые. Весь светится счастьем и радостью. Ведет в домик, построенный позади чистенького, ухоженного завода. Тут он и работает, и живет. Переступаю порог, и у меня срываются пушкинские слова: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!» Стеллажи, полные советской литературы, на стенах балалайки, мандолина, на табуретке рядом наша тульская гармонь. Стол уставлен милыми сердцу солеными огурчиками, квашеной капустой в кочнах, говяжьим холодцом, стопкой дыбятся блины. Когда такую картину видишь в предгорьях Анд, под чужим небом, ей-богу, начинает щемить в груди. Сели, выпили за знакомство по чарке «Смирновской», и пошел рассказ о нашем национальном горемычестве. Поведал мне Дмитрий Мефодьевич, как он был первым плясуном в полку, на действительной, когда грянула война. В 41-м же году под Киевом попал в окружение и оказался в плену. Начались мытарства в лагере под открытым небом около Владимира-Волынского. Голод, отчаяние, начавшаяся дизентерия – призрак бессмысленной смерти. А тут подкатили вербовщики из Русской освободительной армии. «Подумалось, что сумею выжить, тогда и смогу бежать».

А потом… попал в охранники, караулившие наши русские железные дороги от русских партизан, помогал возить на фронт немецкую армию. Полоцк, Борисов… Голос его начинает затихать, становится неровным. На партизан ходить приходилось, гнали… «Правда, Богом клянусь, нет на мне родной крови. Но мне никто никогда не поверит. Мы все были власовцами и знали, что ждет нас петля или пуля от своих». Когда началось наступление советских армий, бежал в западные зоны Германии – преследовал страх, что выдадут русским. Так и пришла мысль уехать куда-нибудь далеко-далеко, на край света. Среди русских девушек, освобожденных победой из концлагерей и от принудительной работы на заводах и в поместьях, нашел себе такую же неприкаянную душу, и уехали они в неведомую страну Перу, где и создали крошечную молекулу русской жизни.

Здесь родились их двое детей, здесь они разбили такой же огородик, как в любом пригороде, обустроили погреб для привычных солений (в тропиках никто не консервирует овощи) и доживали жизнь почти забытые, как на необитаемом острове. Жена умерла пару лет назад, и теперь Дмитрий Мефодьевич просил только об одном: «Примите Петьку и Олесю на Родине, они же чистые, незапятнанные русские. Пусть вернутся в родное Ставрополье и продолжат наш род казачий. Я останусь здесь с женой, мне домой ход заказан!» Последние слова уже произносились с надрывом. Могучий, казалось, мужчина на глазах поник, завял, в голосе слышалась смертная тоска от растерзанной жизни.

Я не полностью поверил в искренность исповеди, наверное, не все рассказал мне солдат РОА о своих делах в военное лихолетье, но кто же должен нести самую главную ответственность за миллионы разоренных домов, миллионы изувеченных судеб, за трагедию народа? И ответ только один: те, кто захватил право решать судьбу страны. За то, что немецкие армии дошли до Сталинграда, выморили голодом Ленинград, унесли жизни 27 млн людей, ответ перед историей будут нести Сталин и те, кто по его доверенности проводил политическую и военную линию партии. Власовцев, пошедших ради спасения своей жизни на службу к немцам, мы безжалостно, без суда и следствия уничтожали. Вред, нанесенный ими, велик, но не идет ни в какое сравнение с тем, что натворили многие тогдашние политические и военные руководители.

Сколько их, перемещенных русских, разбросано по всем странам и континентам. Мы говорим о трех волнах эмиграции: послереволюционной, военной и диссидентской. Вряд ли какая другая страна знала такие мощные демографические интеллектуальные протуберанцы на протяжении всех 70 лет. Но теперь начинается четвертая волна – экономическая – эмиграции из разоренной, неустроенной России. Не окажется ли она «девятым валом» для нашего народа? Редко-редко кто из эмигрантов возвращается окончательно на свою бывшую родину. Бывает, наедут, бросят благотворительную копеечку, организуют вечера «в свою честь» да и вернутся в удобный для жизни Запад. Это я говорю о холеных удачниках, а простой русский так и остается навек на чужбине, не забыв о Родине, но забытый ею.

Возвратившись в Москву, я подготовил список своих «связей» с подробными характеристиками, чтобы вновь создаваемая резидентура начала работать не с нуля. Тем более что с некоторыми «связями» отношения зашли достаточно далеко и перед ними уже можно было ставить конфиденциальные задания.

На пару месяцев я остался во главе латиноамериканского отдела из-за болезни своего непосредственного шефа, и, как на грех, в это время случился один из самых неприятных «проколов» – захват нашего разведчика при попытке изъять содержимое тайника. Провал случился в Аргентине, где работала пара нелегалов, контакт с которыми изредка поддерживался через тайники. И в этот драматический день наш работник, действовавший под прикрытием дипломатической должности, вышел на операцию, заключавшуюся в том, чтобы взять закамуфлированный контейнер с материалами из скрытой зеленью ниши в каменном заборе. При подходе к месту расположения тайника работник заметил крытый автофургон, припаркованный у тротуара малопроезжей улицы. Что-то беспокойное шевельнулось в душе. Мы и теоретически, и практически знали, что всякие крытые кузова могут использоваться как передвижные наблюдательные посты, они легко маскируют оперативную технику. Появление таких фургонов около жилых домов сразу же приводило в действие дополнительные ресурсы осторожности и внимания.