Особые отношения - Дуглас Кеннеди

Рядом со мной стояла дежурная сестра детской реанимации — молоденькая, лет двадцати с небольшим. Ирландка. Удивительно спокойная.

— Он просто красавчик, — заметила она, глядя на Джека. — Хотите его подержать?

— Конечно, — неуверенно ответила я.

Она отсоединила несколько трубок, подняла его и положила мне на руки. Я попробовала его покачать, но все равно боялась задеть какую-нибудь медицинскую штуку, хотя сестра и уверяла, что ничего страшного не будет. Я изобразила на лице нежную улыбку… но про себя знала, что это только маска. Потому что, как и в прошлый раз, я не испытывала никаких материнских чувств к этому малышу. Единственное, чего мне хотелось, — поскорее вернуть его на место.

— Все отлично, — упокоила сестра, когда я подняла Джека и протянула ей. — Не спешите.

С неохотой я покачала его еще немного. И спросила:

— С ним правда все в порядке?

— В полном.

— А вы уверены, что у него во время родов ничего не повредилось?

— Разве доктор Рейнольдс с вами об этом не говорил?

О да, он говорил — и как же по-идиотски я себя тогда вела. И точно так же по-идиотски веду себя сейчас, задаю все тот же проклятый вопрос. Вновь и вновь сотрясаю воздух, озвучивая свои навязчивые страхи… А сама не могу даже подержать ребёнка на руках.

— Доктор Рейнольдс сказал: ему кажется, что мозг не поврежден.

— Ну, тогда полный порядок. — Сестра забрала у меня Джека. — У вашего сына все идет лучше некуда, чего не скажешь о многих малышах, которые тут лежат.

Я уцепилась за эти слова как за спасательный круг и повторяла их, словно мантру, как только меня начинало колотить (а это случалось довольно часто) иди я впадала в уныние, граничащее с отчаянием. Я знала, что должна являть миру радостное, уверенное лицо — ведь за мной внимательно наблюдали, отмечая малейшие признаки нестабильности. Особенно мой муж и мистер Хьюз.

Оба они регулярно ко мне наведывались. Хьюз появлялся по утрам, во время обхода. Не меньше десяти минут он осматривал меня, изучал швы, знакомился с картой и вскользь расспрашивал о моем эмоциональном состоянии, поглядывая при этом на палатную сестру, проверяя, не обманываю ли я его.

— Спите хорошо? — спросил он меня на третий день после рождения Джека.

— По шесть часов каждую ночь.

Он сделал запись, потом поднял вопросительный взгляд на сестру, ожидая подтверждения. Она кивнула.

— Ну, а как ваше эмоциональное состояние? Нервические припадки стали реже?

— Я больше не плакала.

— Рад это слышать. Да вам и не о чем плакать, ведь малыш на пути к полному выздоровлению. Как и вы сами. Еще две ночи здесь, а потом отпустим вас домой.

— С сыном?

— Об этом вы поговорите с доктором Рейнольдсом Это его территория. Ну, а нам есть еще о чем поговорить?

— Грудь… — сказала я тихо.

— Что с ней?

— Она стала какой-то… твердой.

— А молоко после родов выделялось? — спросил он.

— Конечно. Но в последние сутки появились какие-то уплотнения.

На самом деле, мне казалось, что в мою грудь залили быстротвердеющий цемент.

— Обычные ощущения после родов, — не отрываясь от карты, проговорил Хьюз. — Млечные протоки пережимаются, и кажется, что грудь налита свинцом… — Он кашлянул и добавил: — Во всяком случае, мне так рассказывали.

Палатная сестра постаралась скрыть улыбку.

— Но, — продолжал Хьюз, — этому горю можно помочь. Вы покажете миссис Хоббс, что нужно делать, сестра?

Сестра кивнула.

— Что ж, я рад, что вам становится лучше, миссис Хоббс.

Гудчайлд, а не Хоббс, болван. Но, разумеется, я промолчала потому что все еще боялась, что меня снова накачают лекарствами. Ведь послезавтра я собиралась выписаться, и хотела, чтобы мозг был к этому времени свободен от химии. Поэтому я только улыбнулась милейшему мистеру Хьюзу и сказала;

— Да, кажется, я иду на поправку.

Однако когда вечером пришел Тони, я была на грани. Это не было связано с моим хрупким эмоциональным состоянием — дело было в орудии пытки, прикрепленном к левому соску. Внешне оно напоминало пустой аэрозольный баллончик с раструбом на одном конце и емкостью на другом. Вся конструкция подсоединялась к портативному блоку электропитания. Когда его включали, прибор действовал как пылесос, отсасывая молоко из груди.

Этим дивным устройством я пользовалась с самого рождения Джека — там, наверху, ему было нужно мое молоко. Поначалу процедура была просто немного неприятной, но не более того. Но после того, как грудь затвердела, молокоотсос внезапно превратился в заклятого врага. Приложив его к груди и включив, я испустила такой вопль, что прибежав испуганная сестра.

— Что тут у вас случилось? — досадливо поинтересовалась она.

— Больно, как черт знает что, — рявкнула я и тут же прикусила язык, мысленно выругав себя за подобную несдержанность, я собралась и продолжила уже спокойнее. — Извините меня.

Проигнорировав извинения, сестра молча взяла отсос и приложила его к моей правой груди. Положив руку мне на левое плечо, она повернула тумблер. Через десять секунд боль стала невыносимой — но я терпела изо всех сил, кусая губу и плотно закрыв глаза.

— Держитесь, — сказала сестра. — Давление в этой штуке таково, чтобы уж наверняка прочистить протоки..

Еще одна жуткая минута — отвердевшую грудь сдавливало с нечеловеческой силой. «Не кричать, не кричать», — твердила я про себя. Но с каждым надавливанием было все сложнее удерживаться — пока наконец не раздался хлопок и я с облегчением не почувствовала, как из соска полилась теплая жидкость.

— Ну вот, — в голосе сестры слышалось удовлетворение своей работой, — одну грудь раскупорили. Теперь держите отсос минут десять, не меньше. Нужно полностью освободить ее от молока. А потом начнете работать со второй.

Тони вошел, когда я уже работала со второй — на последних приступах боли перед тем, как плотину прорвало. Этот сосок оказался вдвое упорнее своего визави — но я уже знала по опыту, что, начав процесс экстракции, останавливаться нельзя, иначе тяжесть в груди возрастет многократно и боль будет еще хуже, чем от пытки молокоотсосом. У Тони глаза полезли на лоб, когда он увидел, я, одной рукой вцепившись в матрас, другой сжимала чудовищный приборчик. Лицо у меня (судя по ошарашенному виду супруга) было искажено гримасой безумия.

— Господи, что это ты делаешь? — спросил он.

— Заткнись, — ответила я, чувствуя, что вот-вот, в любой момент…

Я негромко вскрикнула, потому что пробку наконец выбило и в емкость потекла водянистая жидкость. Тони ничего не сказал. Только молча наблюдал, как я продолжаю процесс дойки. Закончив, я положила отсос в лоток на тумбочке, застегнула халат, уронила голову на руки и благодарила Бога, Аллаха, ангела Морония[21], кого угодно за избавления от мук (по крайней мере, на сегодня — сестра предупредила меня, что эти слесарные работы следует повторять много раз на дню, если я хочу, чтобы протоки не забивались).

— Теперь с тобой можно говорить? — спросил Тони, садясь на кровать.

— Сейчас лучше. — И я подробно объяснила ему, почему вынуждена заниматься такими мазохистскими процедурами.

— Ты просто везунчик, — ответил Тони, — Как наш парень?

Я рассказала об утреннем визите наверх и добавила, что вечером должен заглянуть Рейнольдс, сообщить, когда Джека переведут из интенсивной терапии.

— Сестра намекнула, что это может случиться уже завтра. Они уверены, что с ним все нормально. В любом случае, меня выписывают через два дня… Ты и оглянуться не успеешь, как мы оба окажемся дома.

— О… это здорово, — сказал Тони.

— М-да… за радость в голосе отдельное спасибо.

— Да нет, я рад, правда. Просто я только сегодня узнал, что главный на этой неделе отправляет меня в Женеву. Там конференция ООН по…

— Даже не думай, — сказала я.

— Конечно, теперь, когда я узнал, что ты возвращаешься…

— Вот это правильно, есть еще время договориться, чтобы кто-то тебя подменил.

— Без проблем, — сказал Тони поспешно. И я вздохнула с облегчением, потому что раньше я ни разу не говорила Тони, что запрещаю ему что-то делать (мы с самого начала договорились, что исключим слово «нет» из нашего семейного лексикона», в пределах разумного, конечно). Но о том, чтобы в первую ночь после выписки оказаться дома вдвоем с Джеком, я и помыслить не могла. Хотя новость о скорой выписке явно несколько обескуражила моего супруга, он взял себя в руки.

— Сегодня же позвоню его светлости, объясню, что не могу ехать. А тебе обещаю праздничный ужин в честь возвращения домой — не без помощи «Маркса и Спенсера», конечно. А вот шампанское будет из другого магазина.

— Неужели, из «Теско»[22]?