Русская поэзия XVIII века - Сборник

Как поэт Радищев, безусловно, не успел сказаться вполне. Однако уже то, что он успел сказать, показывает в нем истинного поэта – патетически страстного, философски глубокого, лирически пронзительного.

Ода «Вольность», написанная в начале 1780-х годов, была включена Радищевым в «Путешествие из Петербурга в Москву».

Радищев выразил в «Вольности» то, о чем не смог сказать никто из поэтов XVIII века. Он воспел политическую и нравственную свободу человека как высшую жизненную ценность. До Радищева в сознании русских писателей идеальной целью общественного и государственного развития было «всеобщее благо» (или «всеобщая польза», или «всеобщее благоденствие», или «всеобщее счастье»). В достижении этой цели наиболее действенным средством считался просвещенный абсолютизм: лучшие люди из дворян, образованные «сыны отечества», «менторы», бескорыстно основывающие всю свою деятельность на законах Разума, наставляют государя в правлении и ведут все сословия к желанному пределу. Радищев указал, что стремиться должно к свободе, и только к свободе, а всеобщее благо приложится. Ни один человек (будь то государь или «ментор»), ни одно сословие (пусть даже в лице своих лучших представителей) не имеют морального и политического права навязывать людям свой образ всеобщего счастья (вспомним вступление к «Путешествию…»: «…возможно всякому быть соучастником во благоденствии себе подобных»). Идя по этому пути, вообще нельзя достигнуть провозглашенной цели, ибо что же это за счастье, если оно покупается ценою подавления свободы подданных.

Идеи, содержащиеся в «Вольности», были восприняты А. С. Пушкиным (см. его оду «Вольность», а также «Памятник», в черновике которого стояло: «Вослед Радищеву восславил я свободу»).

Впрочем, Пушкин критически оценивал стиль Радищева. Действительно, «Вольность» написана намеренно архаизированным языком. Однако следует иметь в виду, что обилие архаизмов в радищевской оде в большей степени обусловлено ее ораторскими, проповедническими задачами.

В лирическом шедевре Радищева «Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?…» дано глубоко личное переживание того, что Радищев назвал «человеческим естеством», и начисто отсутствуют проповедническая интонация и неотъемлемые от нее архаические обороты, ибо в данном случае он обращается не к людской массе, подлежащей перевоспитанию, а к «соучаствующему», «чувствительному другу».

Выдвинув перед современниками как первоочередную задачу познание народа в «Путешествии из Петербурга в Москву», Радищев и в поэзии своей прокладывает новые пути для будущих поколений писателей. Народность как эстетическая категория будет введена в русскую литературу романтиками в 1820-е годы. Радищев за три десятилетия до этого предпринял попытку создания таких стихотворных произведений, как «Песни, петые на состязаниях в честь древним славянским божествам», «Песнь историческая» и поэма «Бова», которые предугадывали романтическое понимание народности и были учтены в своем творчестве молодым Пушкиным.

Своей высшей точки поэзия Радищева достигает в стихотворении «Осмнадцатое столетие», где все величественно: и мысли, и интонация, и стихотворный размер. Пожалуй, мало кто из европейских поэтов XVIII века смог так глубоко постичь противоречивую сущность своего столетия – «безумного и мудрого», «омоченного в крови», из адской тьмы устремленного к свету Разума. Недаром Пушкин писал, что «в стихах лучшее произведение его есть „Осьмнадцатый век“», и восхищался этими «стихами, столь замечательными под его пером».

Е. Лебедев

Вольность[272]

Ода

О! дар небес благословенный,Источник всех великих дел,О вольность, вольность, дар бесценный,Позволь, чтоб раб тебя воспел.Исполни сердце твоим жаром,В нем сильных мышц твоих ударомВо свет рабства тьму претвори,Да Брут и Телль еще проснутся,Седяй во власти[273], да смятутсяОт гласа твоего цари.

Я в свет изшел, и ты со мною;На мышцах нет твоих заклеп;Свободною могу рукоюПрияти данный в пищу хлеб.Стопы несу, где мне приятно;Тому внимаю, что понятно;Вещаю то, что мыслю я;Любить могу и быть любимым;Творю добро, могу быть чтимым;Закон мой – воля есть моя.

Но что ж претит моей свободе?Желаньям зрю везде предел;Возникла обща власть в народе,Соборный всех властей удел.Ей общество во всем послушно,Повсюду с ней единодушно;Для пользы общей нет препон;Во власти всех своей зрю долю,Свою творю, творя всех волю;Вот что есть в обществе закон.

В средине злачныя долины,Среди тягченных жатвой нив,Где нежны процветают крины,Средь мирных под сеньми олив,Паросска мрамора белее[274],Яснейша дня лучей светлее,Стоит прозрачный всюду храм;Там жертва лжива не курится,Там надпись пламенная зрится:«Конец невинности бедам».

Оливной ветвию венчанно,На твердом камени седяй,Безжалостно и хладнонравно,Глухое божество судяй.Белее снега во хламидеИ в неизменном всегда виде,Зерцало, меч, весы[275] пред ним.Тут истина стрежет десную,Тут правосудие ошую, —Се храм Закона ясно зрим.

Возводит строгие зеницы,Льет радость, трепет вкруг себя,Равно на все взирает лицы,Ни ненавидя, ни любя.Он лести чужд, лицеприятства,Породы, знатности, богатства,Гнушаясь жертвенныя тли;Родства не знает, ни приязни;Равно делит и мзду и казни;Он образ Божий на земли.

И се чудовище ужасно[276],Как гидра, сто имея глав,Умильно и в слезах всечасно,Но полны челюсти отрав,Земные власти попирает,Главою неба досязает, —Его отчизна там, – гласит;Призраки, тьму повсюду сеет,Обманывать и льстить умеетИ слепо верить всем велит.

Покрывши разум темнотоюИ всюду вея ползкий яд[277],Троякою обнес стеноюЧувствительность природы чад,Повлек в ярмо порабощенья,Облек их в броню заблужденья,Бояться истины велел.«Закон се Божий», – царь вещает;«Обман святый, – мудрец взывает, —Народ давить, что ты обрел».

Сей был, и есть, и будет вечныйИсточник лют рабства оков:От зол всех жизни скоротечнойПребудет смерть един покров.Всесильный Боже, благ податель,Естественных Ты благ создатель,Закон свой в сердце основал;Возможно ль, Ты чтоб изменился,Чтоб Ты, Бог сил, столь уподлился,Чужим чтоб гласом нам вещал?

Воззрим мы в области обширны,Где тусклый трон стоит рабства.Градские власти там все мирны,В царе зря образ божества.Власть царска веру охраняет,Власть царску вера утверждает;Союзно общество гнетут:Одна сковать рассудок тщится,Другая волю стерть стремится;На пользу общую, – рекут.

Покоя рабского под сеньюПлодов златых не возрастет;Где все ума претит стремленью,Великость там не прозябет.Там нивы запустеют тучны,Коса и серп там неспоручны,В сохе уснет ленивый вол,Блестящий меч померкнет славы,Минервин храм стал обветшавый,Коварства сеть простерлась в дол.

Чело надменное вознесши,Схватив железный скипетр, царь,На громном троне властно севши,В народе зрит лишь подлу тварь.Живот и смерть в руке имея:«По воле, – рек, – щажу злодея;Я властию могу дарить;Где я смеюсь, там все смеется;Нахмурюсь грозно, все смятется;Живешь тогда, велю коль жить».

И мы внимаем хладнокровно,Как крови нашей алчный гад,Ругаяся всегда бесспорно,В веселы дни нам сеет яд.Вокруг престола все надменнаСтоят колена преклоненна;Но мститель, трепещи, грядет;Он молвит, вольность прорекая,И се молва от край до края,Глася свободу, протечет.

Возникнет рать повсюду бранна,Надежда всех вооружит;В крови мучителя венчаннаОмыть свой стыд уж всяк спешит.Меч остр, я зрю, везде сверкает,В различных видах смерть летает,Над гордою главой паря.Ликуйте, склепанны народы,Се право мщенное природыНа плаху возвело царя!

И нощи се завесу лживойСо треском мощно разодрав,Кичливой власти и строптивойОгромный истукан поправ,Сковав сторучна исполина,Влечет его как гражданинаК престолу, где народ воссел.«Преступник власти, мною данной!Вещай, злодей, мною венчанный,Против меня восстать как смел?»

Тебя облек я во порфируРавенство в обществе блюсти,Вдовицу призирать и сиру,От бед невинность чтоб спасти;Отцом ей быть чадолюбивым,Но мстителем непримиримымПороку, лжи и клевете;Заслуги честью награждати,Устройством зло предупреждати,Хранити нравы в чистоте.

Покрыл я море кораблями,Устроил пристань в берегах,Дабы сокровища торгамиТекли с избытком в городах;Златая жатва чтоб бесслезнаБыла оратаю полезна;Он мог вещать бы за сохой:«Бразды своей я не наемник,На пажитях своих не пленник,Я благоденствую тобой».

Своих кровей я без пощадыГремящую воздвигнул рать;Я медны изваял громады[278],Злодеев внешних чтоб карать;Тебе велел повиноваться,С тобою к славе устремляться;Для пользы всех мне можно все;Земные недра раздираю,Металл блестящий извлекаюНа украшение твое.

Но ты, забыв мне клятву данну,Забыв, что я избрал тебяСебе в утеху быть венчанну,Возмнил, что ты господь, не я.Мечом мои расторг уставы,Безгласными поверг все правы,Стыдиться истины велел;Расчистил мерзостям дорогу,Взывать стал не ко мне, но к Богу,А мной гнушаться восхотел.

Кровавым потом доставаяПлод, кой я в пищу насадил,С тобою крохи разделяя,Своей натуги не щадил.Тебе сокровищей всех мало!На что ж, скажи, их недостало,Что рубище с меня сорвал?Дарить любимца, полна лести,Жену, чуждающуся чести!Иль злато богом ты признал?

В отличность знак изобретенный[279]Ты начал наглости дарить;Злодею меч мой изощренныйТы стал невинности сулить.Сгружденные полки в защитуНа брань ведешь ли знаменитуЗа человечество карать?В кровавых борешься долинах,Дабы, упившися, в Афинах:«Ирой!» – зевав, могли сказать.

Злодей, злодеев всех лютейший,Превзыде зло твою главу,Преступник, изо всех первейший,Предстань, на суд тебя зову!Злодействы все скопил в едино,Да ни едина прейдет мимоТебя из казней, супостат.В меня дерзнул острить ты жало.Единой смерти за то мало,Умри! умри же ты сто крат!

Великий муж, коварства полный,Ханжа, и льстец, и святотать,Един ты в свет столь благотворныйПример великий мог подать.Я чту, Кромвель, в тебе злодея,Что, власть в руке своей имея,Ты твердь свободы сокрушил;Но научил ты в род и роды,Как могут мстить себя народы:Ты Карла на суде казнил.

Ниспал призрак, и мглу густуюСветильник истины попрал;Личину, что зовут святую,Рассудок с пагубы сорвал.Уж Бог не зрится в чуждом виде,Не мстит уж он своей обиде,Но в действе распростерт своем;Не спасшему от бед нас мнимых,Отцу Предвечному всех зримыхПобедную мы песнь поем.

Внезапу вихри восшумели,Прервав спокойство тихих вод,Свободы гласы так взгремели,На вече весь течет народ,Престол чугунный разрушает,Самсон как древле сотрясаетИсполненный коварств чертог;Законом строит твердь природы[280];Велик, велик ты, дух свободы,Зиждителен, как сам есть Бог!

Сломив опор духовной власти,И твердой мщения рукойВладычество расторг на части,Что лжей воздвигнуто святой;Венец трегубый затмеваяИ жезл священства преломляя,Проклятий молний утушил;Смеяся мнимого прощенья,Подъял луч Лютер просвещенья,С землею небо помирил.

Как сый всегда в начале векаНа вся простерту мочь явил,Себе подобна человекаСоздати с миром положил,Пространства из пустыней мрачныхИсторг – и твердых и прозрачныхПервейши семена всех тел;Разруша, древню смесь спокоил;Стихиями он все устроилИ солнцу жизнь давать велел.

И дал превыспренно стремленьеСкривленному рассудку лжей;Внезапу мощно потрясеньеПоверх земли уж зрится всей;В неведомы страны отважноЛетит Колумб чрез поле влажно;Но чудо Галилей творит:Возмог[281], протекши пустотою,Зиждительной своей рукоюСветило дневно утвердить.

Так дух свободы, разоряяВознесшейся неволи гнет,В градах и селах пролетая,К величию он всех зовет,Живит, родит и созидает,Препоны на пути не знает,Вождаем мужеством в стезях;Нетрепетно с ним разум мыслитИ слово собственностью числит,Невежства что развеет прах.

Под древом, зноем упоенный,Господне стадо пастырь пас;Вдруг новым светом озаренный,Вспрянув, свободы слышит глас;На стадо зверь, он видит, мчится,На бой с ним ревностно стремится;Не чуждый вождь брежет свое, —О стаде сердце не радело,Как чуждо было, не жалело;Но ныне, ныне ты мое.

Господню волю исполняя,До встока солнца на поляхСкупую ниву раздирая,Волы томились на браздах;Как мачеха к чуждоутробнымИсходит с видом всегда злобным,Рабам так нива мзду дает.Но дух свободы ниву греет,Бесслезно поле вмиг тучнеет;Себе всяк сеет, себе жнет.

Исполнив круг дневной работы,Свободный муж домой спешит;Невинно сердце без заботыВ объятиях супружних спит;Не Господа рукой надменнаЕму для казни подаренна,Невинных жертв чтоб размножал, —Любовию вождаем нежной,На сердце брак воздвиг надежный,Помощницу себе избрал.

Он любит, и любим он ею;Труды – веселье, пот – роса,Что жизненностию своеюПлодит луга, поля, леса;Вершин блаженства достигают;Горячность их плодом стягчаютВсещедры боги к простоте.Безбедны дойдут до кончины,Не зная алчной десятины,Птенцов что корчит в наготе.

Воззри на беспредельно поле,Где стерша зверство рать стоит:Не скот тут согнан поневоле,Не жребий мужество дарит,Не груда правильно стремится, —Вождем тут воин каждый зрится,Кончины славной ищет он.О воин непоколебимый,Ты есть и был непобедимый,Твой вождь – свобода, Вашингтон.

Двулична бога храм закрылся[282],Свирепство всяк с себя сложил,Се бог торжеств меж нас явилсяИ в рог веселий вострубил.Стекаются тут громки лики,Не видят грозного владыки,Закон веселью кой дает;Свободы зрится тут держава, —Награда тут – едина слава,Во храм бессмертья что ведет.

Сплетясь веселым хороводом,Различности надменность сняв,Се паки под лазурным сводомЕстественный встает устав;Погрязла в тине властна скверность;Едина личная отменностьВенец возможет восхитить;Но не пристрастию державну,Опытностью лишь старцу славнуЕго довлеет подарить.

Венец, Пиндару возложенный,Художества соткан рукой;Венец, наукой соплетенный,Носим Невтоновой главой;Таков, себе всегда мечтая,На крыльях разума взлетая,Дух бодр и тверд возможет вся,Миров до края вознесетсяИ славой новой облечется:Предмет его суть мы, не я.

Но страсти, изощряя злобу,Враждебный пламенник трясут,Кинжал вонзить себе в утробуНароды пагубно влекут;Отца на сына воздвигают,Союзы брачны раздирают,В сердца граждан лиют боязнь;Рождается несытна властиАлчба, зиждущая напасти,Что обществу устроит казнь.

Крутяся вихрем громоносным,Обвившись облаком густым,Светилом озарясь поносным,Сияньем яд прикрыт святым.Разя, прельщая, угрожая,Иль казнь, иль мзду ниспосылая, —Се меч, се злато: избирай.И сев на камени ехидны —Лестей облек в взор миловидный,Шлет молнию из края в край.

Так Марий, Сулла, возмутившиСпокойство шаткое римлян,В сердцах пороки возродивши,В наемну рать вместил граждан,Ругаяся всем, что есть свято,И то, что не было отнято,У римлян откупить возмог;Весы златые мзды позорной,Предательству, убивству сродной,Воздвиг нечестья средь чертог.

И се, скончав граждански брани,И свет коварством обольстив,На небо простирая длани,Тревожну вольность усыпив,Чугунный скиптр обвил цветами;Народы мнили – правят сами,Но Август выю их давил;Прикрыл хоть зверство добротою,Вождаем мягкою душою, —Но царь когда бесстрастен был!

Сей был и есть закон природы,Неизменимый никогда,Ему подвластны все народы,Незримо правит он всегда;Мучительство, стряся пределы,Отравы полны свои стрелыВ себя, не ведая, вонзит;Равенство казнию восставит;Едину власть, валясь, раздавит;Обидой право обновит.

Дойдешь до меты совершенства,В стезях препоны прескочив,В сожитии найдешь блаженство,Несчастных жребий облегчив,И паче солнца возблистаешь,О вольность, вольность, да скончаешьСо вечностью ты свой полет;Но корень благ твой истощится,Свобода в наглость превратитсяИ власти под ярмом падет.

Да не дивимся превращенью,Которое мы в свете зрим;Всеобщему вослед стремленьюНекосненно стремглав бежим.Огонь в связи со влагой спорит,Стихия в нас стихию борет,Начало тленьем тщится дать;Прекраснейше в миру твореньеВ веселии начнет рожденьеНа то, чтоб только умирать.

О! вы, счастливые народы,Где случай вольность даровал!Блюдите дар благой природы,В сердцах что Вечный начертал.Се хлябь разверстая, цветамиУсыпанная, под ногамиУ вас, готова вас сглотить.Не забывай ни на минуту,Что крепость сил в немощность люту,Что свет во тьму льзя претворить.

К тебе душа моя вспаленна,К тебе, словутая страна[283],Стремится, гнетом где согбеннаЛежала вольность попрана;Ликуешь ты! а мы здесь страждем!..Того ж, того ж и мы все жаждем;Пример твой мету обнажил;Твоей я славе непричастен —Позволь, коль дух мой неподвластен,Чтоб брег твой пепл хотя мой скрыл.

Но нет! где рок судил родиться,Да будет там и дням предел;Да хладный прах мой осенитсяВеличеством, что днесь я пел;Да юноша, взалкавый славы,Пришед на гроб мой обветшавый,Дабы со чувствием вещал:«Под игом власти сей рожденный,Нося оковы позлащенны,Нам вольность первый прорицал».

И будет, вслед гремящей славыНаправя бодрственно полет,На запад, юг и всток державыСвоей ширить предел; но нетТебе предела ниотколе,В счастливой ты ликуя доле,Где ты явишься, там твой трон;Отечество мое, отечество драгое,На чреслах пояс сил, в покое,В окрестность ты даешь закон.

Но дале чем источник власти,Слабее членов тем союз,Между собой все чужды части,Всяк тяжесть ощущает уз.Лучу, истекшу от светила,Сопутствует и блеск и сила;В пространстве он теряет мощь;В ключе хотя не угасает,Но бег его ослабевает;Ползущего глотает нощь.

В тебе, когда союз прервется,Стончает мнений крепка власть;Когда закона твердь шатнется,Блюсти всяк будет свою часть;Тогда, растерзанно мгновенно,Тогда сложенье твое бренно,Сдрогаясь внутренне, падет,Но праха вихри не коснутся,Животны семена проснутся,Затускло солнце нов даст свет.

Из недр развалины огромной,Среди огней, кровавых рек,Средь глада, зверства, язвы темной,Что лютый дух властей возжег, —Возникнут малые светила;Незыблемы свои кормилаУкрасят дружества венцом,На пользу всех ладью направятИ волка хищного задавят,Что чтит слепец своим отцом.

Но не приспе еще година,Не совершилися судьбы;Вдали, вдали еще кончина,Когда иссякнут все беды!Встрещат заклепы тяжкой ночи;Упруга власть, собрав все мочи,Вскатясь горе, потщится пасть,Да грузным махом вся раздавит,И стражу к словеси приставит,Да будет горшая напасть.

Влача оков несносно бремя,В вертепе плача возревет.Приидет вожделенно время,На небо смертность воззовет;Направлена в стезю свободой,Десную ополча природой,Качнется в дол – и страх пред ней;Тогда всех сил властей сложеньеРазвеется в одно мгновенье.О день! избраннейший всех дней!

Мне слышится уж глас природы,Начальный глас, глас божества;Трясутся вечна мрака своды,Се миг рожденью вещества.Се медленно и в стройном чинеГрядет Зиждитель наедине —Рекл… яркий свет пустил свой лучИ, ложный плена скиптр поправши,Сгущенную мглу разогнавши,Блестящий день родил из туч.

1783(?)