Искатель. 2009. Выпуск №09 - Сергей Борисов

Говарду понадобилось двадцать минут, чтобы соорудить из двух алюминиевых труб и спального мешка жалкое его подобие. Брошенное в воду, это убогое изделие все же не позволяло «Снежинке» развернуться бортом к волне, и Говард, удовлетворенно вздохнув, остановил мотор. А потом вздохнул с горечью. Эта штуковина за кормой долго не продержится. Придется опять запускать двигатель, сжигая драгоценное топливо, которое кончится раньше, чем кончится шторм. И тогда у него будет столько проблем, что не останется времени подумать о всяких глупостях вроде прощального поцелуя, которым красавица награждает героя, прежде чем он даст дуба. Но пока у него есть время.

Говард подумал о Мэри.

— Я так не могу.

Это было противно ее сущности. Легкомыслие казалось Мэри Клариссе Хиггинс грехом столь же тяжким, как гордыня и ложь. Ее жених оказался порочным человеком. Какой ужас!

Естественно, она осудила его безответственный поступок, заявив, что не может, не имеет права связывать с ним судьбу. Неизвестность, неопределенность — это не тот фундамент, на котором она готова строить семейные отношения.

— Прощай, Говард!

Для него это было как удар в челюсть, вышибающий мысли и зажигающий звезды перед глазами. Несколько дней Говард ходил сам не свой, а когда к нему вернулась способность рассуждать здраво, он взглянул на свои отношения с несостоявшейся миссис Баро под другим углом и понял, что ему здорово повезло. Ведь он и Мэри совершенно разные люди, а значит, рано или поздно все равно бы распрощались, пройдя через изматывающую процедуру развода. Так уж лучше раньше… Придя к такому выводу, он вдруг успокоился, а успокоившись, сделал еще один шаг, задумавшись, а что, собственно, привлекло его в свое время в этой длинноногой, как кукла Барби, и такой же голубоглазой блондинке? А вот это и привлекло — платиновые локоны и точеная фигурка. Плюс тщеславие собственника-самца. С Мэри было приятно появляться на публике: мужчины бросали на него завистливые, а на нее — жадные взгляды. А он, идиот, пыжился при этом от удовольствия. Ну как же — мое!

Теперь больше ничто не удерживало его в Чикаго. Говард продал дом с видом на озеро Мичиган и перегнал яхту в Атлантику, найдя убежище для «Снежинки» и жилище для себя в Портсмуте, не том индустриальном, что в Виргинии, а маленьком и словно отутюженном городке Новой Англии, расположенном на самой границе штата Мэн.

После шумного грязного мегаполиса тихий прилизанный Портсмут показался ему раем земным. Никаких потрясений, темп жизни иной — размеренный. И люди другие: ни салонных острословов, ни припадочных брокеров и подозрительных клиентов, ни вдохновенных прожектеров и платиновых красавиц… Вокруг чопорные потомки первых поселенцев, сдержанность которых обещала существование, не отягощенное досужим любопытством и плохо скрываемым недоумением по поводу его нетипичного, вызывающего поведения. Изъясняясь приземленным языком, чихать жители Портсмута хотели на Говарда Баро, и Говарда это устраивало.

Каждое утро, если не ночевал на яхте, он выходил из дома, где купил небольшую двухкомнатную квартиру, окна которой смотрели на ухоженный садик, спускался к городской набережной и шел по ней к гавани, где его ждала «Снежинка».

Океан звал его. Плавая до того по Великим Озерам, Говард и не предполагал, что бескрайний водный простор может так зачаровывать. Он побывал на Ньюфаундленде и Бермудских островах, в Коста-Рике, дважды плавал на Багамы и трижды во Флориду. Разумеется, в одиночку, что вовсе не говорило о том, что он стал законченным мизантропом с вечно кислым выражением лица. Говард был завсегдатаем пирушек, устраиваемых яхтсменами. Он любил посидеть в экзотических портовых кабачках за кружкой пива со случайным собеседником. Замыкался он лишь тогда, когда визави вдруг принимался толковать о том, что жить надо так-то и так-то. Эту проблему Говард хотел решить без посторонней помощи. Так говорила Кристина… В советчики он был согласен взять только Атлантику.

У него было достаточно средств, чтобы год за годом плавать по южным морям, но он возвращался в Портсмут. Его жизнь только со стороны казалась безоблачным существованием убежденного гедониста, готового вкушать лишь радости бытия. У него была тайна, в которую, помимо него, был посвящен лишь один человек — Нельсон Хьюэлл.

С этим чернокожим гигантом Говард работал в одном банке. Хьюэлл трудился в вычислительном центре и слыл бунтарем-анархистом. В банке о своих взглядах он не распространялся, но тот факт, что Хьюэлл периодически оказывался в полицейском участке, говорил о многом. Нельсон участвовал во всех маршах протеста, кто бы их ни организовывал, потому что он был против… против правительства, против внешней и внутренней политики США, против всех войн на планете Земля, будь они трижды освободительными, против загрязнения окружающей среды и закрытия предприятий, против безработицы и ограничений на ввоз дешевой иностранной рабсилы.

Он был против! Это было его неотъемлемое конституционное право, и он пользовался этим правом на все сто процентов, готовый отстаивать его всеми возможными способами вплоть до кулаков. А учитывая размер кулаков Нельсона Хыоэлла, совсем не удивительно, что полицейские с завидной периодичностью пытались упрятать его за решетку. Однако руководство банка вносило залог, оплачивало адвоката, и Нельсон возвращался к своим прямым обязанностям системного программиста. Очень хорошего программиста, можно сказать, бесценного. Такими специалистами не бросаются, таких специалистов берегут, холят и лелеют, закрывая глаза на их большие и маленькие прегрешения, даже на вольнодумство.

После похорон Кристины прошло около недели, и Говард убедился, что сам справиться с задуманным не сможет, не та квалификация. И он отправился к Хьюэллу.

— Нельсон, не позавтракать ли нам вместе?

Негр, а если говорить политкорректно — афроамериканец, оторвался от монитора. Посмотрел спокойно и безразлично.

— Мистер Баро, я завтракаю там, где не ступает нога белого человека.

— Тогда я буду первопроходцем.

Хьюэлл его испытывал, и делал это умело. Кафе, адрес которого он назвал, Говард насилу нашел. От банка — два шага, а кажется — другой мир. Закопченные стены давно закрытых скотобоен, описанных в одном из романов знаменитым «разгребателем грязи» Эптоном Синклером. Мусор на мостовой. Старухи в плетеных креслах у подъездов. На баскетбольной площадке подростки в безразмерных штанах и вязаных шапочках лениво стучат мячом об асфальт. А другие юнцы, кучкуясь на углах, готовы снабдить каждого желающего дозой чистейшего «крэка», по сравнению с которым героин — чупа-чупс на палочке. И ни одного белого! Африка!