ДВАДЦАТЬ ВЕЛИКИХ ОТКРЫТИЙ В ДЕТСКОЙ ПСИХОЛОГИИ - Волес Диксон

БАЗОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ: DOES THE CHIMPANZEE HAVE A THEORY OF MIND? Premack, D., & Woodruff, G. (1978). The Behavioral and Brain Sciences, 1, 515-526.

Когда дело касается ментальных состояний, люди обнаруживают весьма интересную привычку играть в языковые игры. Под «ментальными состояниями» я подразумеваю такие составляющие душевного мира, как убеждение, знание, хотение и размышление. У всех нас есть ментальные состояния. У всех нас есть убеждения, знания, желания и мысли. Когда я говорю что-то наподобие «Я вам верю», я использую слово верить для описания внутреннего ментального состояния, возникающего в ответ на сказанные вами слова. В данном случае «Я вам верю» означает, что я принимаю сказанное вами за чистую монету. Также я мог бы сказать «Я вам не верю», и это означало бы, что мое внутреннее ментальное состояние является состоянием неверия, когда ваши слова не кажутся мне правдивыми. Употребление мною в данном случае слов о состоянии — это прием, посредством которого я даю вам знать, что я думаю о сказанном вами.

То есть достаточно просто использовать одно слово о состоянии для того, чтобы говорить об одном ментальном состоянии. Мне абсолютно несложно построить предложение, содержащее одно такое слово, а вам абсолютно несложно его понять. В качестве примера можно привести предложение «Я люблю вас». мог бы даже слегка повысить уровень сложности, совместив два подобного рода слова в одном предложении, например, таком как «Я хочу вам верить». В данном случае я не говорю, что я вам верю, и не говорю, что не верю. Я говорю о том, что у меня есть желание принять ваши слова за чистую монету. Когда предложение содержит сразу два слова о состояниях, нам становится немного труднее уловить его смысл, но, тем не менее, мы постоянно пользуемся этим приемом. Вам нужно лишь внимательнее следить за моими словами. Но что, если я еще больше усложню задачу, добавив в предложение третье такое слово? Как бы вы обошлись с предложением наподобие этого: «Я думаю, что хочу вам верить»? В данном предложении я не говорю, что хочу вам верить, и не говорю, что не хочу. Я лишь говорю, что склоняюсь к тому, чтобы хотеть вам верить. Хотя данное предложение является усложненным, я уверен, что немного над ним подумав, вы все равно можете его понять.

Языковые правила накладывают совсем небольшие ограничения на то, сколько слов о состояниях мы можем свести вместе. Вероятно, мы ограничены лишь количеством внутренних ментальных состояний, которые способны переживать. Мы можем совмещать такие слова самым разным нелепо усложненным образом. Мы начинаем подходить к границам нашего понимания, вероятно, не раньше, чем достигаем порядка четырех ментальных состояний. Как бы вы поняли мои слова, если бы я сказал что-то подобное: «Я неуверен, думаю ли я, что хочу вам верить»? С точки зрения грамматики, в этом предложении нет ничего неправильного; оно абсолютно приемлемо. Но чтобы понять смысл предложения, несомненно, требуется дополнительная работа мозга. Когда я вырос, то понял, что моя мать являлась мастером использования подобных слов. Она всегда тратила целые часы на телефонные разговоры с родственниками и друзьями. Будучи ребенком, я никогда не был уверен в том, что именно было сказано человеком на другом конце провода. Но, поразмышляв, я понял, что у меня не было уверенности также и в том, о чем именно говорила моя мать. Она, бывало, строила такие предложения, которые и по сегодняшний день ставят меня в тупик. Она легко могла сказать что-то вроде: «Я просто не думаю, что Мардж знает, что Джеффри верит в то, что Кэрол хочет услышать извинения», или «Я искренне надеюсь, что Тед понимает, что его босс верит в то, что Хелен не знала, что Тед думал о последних пожеланиях Хелен». Ну, как? Думаю, мне нужна наглядная схема.

Будучи людьми, мы занимаем уникальное положение среди остальных видов, выражающееся не только в осознании внут- ренних ментальных состояний, но и в способности сообщать 0 них другим людям посредством использования языка. Мы ис~ пользуем специальные слова для того, чтобы говорить о своих мыслях, взглядах и желаниях, но мы также наделены способностью понимать что-либо о мыслях, взглядах и желаниях других людей и говорить об этом. Более того, мы можем использовать язык, чтобы сообщать о том, как наши собственные ментальные состояния соотносятся с ментальными состояниями других людей. Произнося такую простую фразу, как «Я знаю, о чем вы думаете», я сообщаю вам о том, что мое ментальное состояние подсоединено к вашему ментальному состоянию. Возможно, мы являемся единственным видом на планете, обладающим данной способностью!

Считается, что современные детские психологи, изучающие то, как дети узнают о ментальных состояниях, занимаются изучением детских theories of mind — концепций о душевном мире. Такие концепции есть у всех взрослых. Это означает, что мы обладаем способностью понимать как собственные ментальные состояния, так и ментальные состояния других людей, и что мы можем использовать наше знание о ментальных состояниях для того, чтобы предугадывать возможные действия других людей, исходя из того, какие ментальные состояния, как мы думаем, они переживают. Если я знаю, что вы хотите конфет, то, исходя из моей концепции о том, что же означает чего-то хотеть, я могу предвидеть, что вы предпримете какие-то действия для того, чтобы достать конфеты. Таким образом, концепция о душевном мире во многом похожа на научную теорию. Научные теории используют абстрактные идеи для составления прогнозов в отношении того, что должно произойти, когда это должно произойти и при каких условиях. И наши личные концепции о душевном мире используют наше абстрактное понимание ментальных состояний для составления прогнозов в отношении того, что другие люди собираются делать, когда они это собираются делать и при каких условиях они это будут делать. Конечно же, если взрослые способны иметь такие концепции, то детскому психологу хочется знать, способны ли к этому дети. И если нет, то когда развивается эта способность? В наши дни исследования концепций о душевном мире крайне популярны. Эта тема столь актуальна, что ей в 1997 году предоставили официальное место в Тезаурусе базы данных PsycINFO. О, это большое упущение, что данная теория не включена в список на фондовой бирже NASDAQ! Я снял бы все деньги со счета в своем пенсионном фонде и вложил их в это дело! Цо по интересному стечению обстоятельств статья, которая, как казалось, начиналась с рассмотрения вопросов, посвященных развитию присущих детям концепций о душевном мире, была вовсе даже и не о детях. Она была о шимпанзе, и шимпанзе эТу звали Сара. В своей работе 1978 года, признанной одной из самых революционных в детской психологии с 1950 года (20 место), исследователи шимпанзе Дэвид Премак (David Pre-mack) и Гай Вудрофф (Guy Woodruff) открыли новую эру исследований, посвященных пониманию детьми ментальных состояний. Они начали с простого вопроса: есть ли у шимпанзе ментальная жизнь? Введение

Премак и Вудрофф начали свою статью с разговора о хорошо известных способностях шимпанзе к решению задач. Например, шимпанзе способны составить коробки друг на друга, чтобы достать подвешенный к потолку фрукт, или они могут соединить две короткие палки в одну, достаточно длинную для того, чтобы подтащить ею пищу, расположенную за пределами клетки. И они могут решить обе эти задачи при первом же предъявлении, без предварительного обучения решению. Это выглядит как возникновение внезапного инсайта о том, какие манипуляции произвести с окружающей средой для удовлетворения собственных желаний.

Хотя это отличные примеры способностей шимпанзе манипулировать физическим миром, Премак и Вудрофф были более заинтересованы тем, что шимпанзе знают о психологическом мире. Они хотели понять, возможно ли, что у шимпанзе есть theories of mind. Авторы писали: «Говоря о том, что у индивида есть концепция о душевном мире, мы имеем в виду, что индивид приписывает себе и другим ментальные состояния. Система выводов подобного рода правомерно рассматривается как теория, во-первых, потому что такие состояния недоступны прямому наблюдению, и, во-вторых, потому что систему можно использовать для составления прогнозов, в особенности в отношении поведения других организмов».

Премак и Вудрофф предупредили своих читателей о том, что было бы преждевременным задаваться вопросом, находятся ли концепции о душевном мире у шимпанзе на том же уровне, что и у людей. Другими словами, им было неважно, «хороша или совершенна теория шимпанзе, (и) делает ли шимпанзе выводы обо всех ментальных состояниях, о которых делаем выводы мы, и делает ли шимпанзе это так же точно... именно в тех же случаях, что и мы». Для них было достаточно лишь разобраться с тем приписывают ли шимпанзе ментальные состояния вообще. (Попутно замечу, что слово приписывать имеет в большей или меньшей степени значение вменять. Если я говорю «Вы счастливы» то я вменяю, или приписываю вам ментальное состояние счастья). Как мы уже видели, даже у людей имеются когнитивные ограничения, когда дело доходит до вопроса о том, сколько ментальных состояний они могут одномоментно переживать. Проблемы у людей начинают возникать тогда, когда происходит совмещение четырех ментальных состояний, как, например, в такой фразе: «Мэри думает, что Джон верит в то, что Френсин счастлива, поскольку Джиму известна правда» (хотя я думаю, что у моей матери с этим предложением затруднений не возникло бы). Таким образом, Премаку и Вудроффу было достаточно лишь разобраться с тем, может ли шимпанзе приписывать одно ментальное состояние.