Анна, где ты? - Вентворт Патриция

Августус Ремингтон выражал бурный протест:

— Пропадает рабочее утро! У меня как раз возникла идея, пока еще эфемерная, ускользающая… — Он обращался к Гвинет. — …навеянная исключительным оттенком шелка, который я приобрел вчера; ценнейшая творческая находка, дорогая, но хрупкая, как крыло бабочки. Вы, как никто другой, можете меня понять, дорогая; на этой стадии любое прикосновение, вздох, холодное дуновение антипатии — и нарождающаяся идея рушится, задыхается, ускользает. Надеюсь, что в данном случае этого не произойдет, но ужасно встревожен.

Он продолжал разглагольствовать, пока ходили за Эмилией Крэддок и мисс Силвер. Томазина подумала, что в повседневной одежде — вельветовые брюки и ярко-зеленая рубаха — он похож на кузнечика, если только можно себе представить кузнечика с растрепанными соломенными волосами. Но она была слишком озабочена собственными проблемами, чтобы задерживаться на нем дольше. Он, конечно, чокнутый, но большинство присутствующих были если не чокнутые, то очень странные люди, так что это неважно. Она вернулась к мыслям о Питере Брэндоне. Надо же, осмелился сюда приехать! И мало того: миссис Мастерc приняла его! И прямо в автобусе ухитрился наткнуться на мисс Гвинет! Если полиции нужно кого-то зацапать, пусть арестуют его. Так ему и надо.

Эти романтические мысли были прерваны приходом мисс Силвер и миссис Крэддок, которая была так бледна и так нервничала, будто ее втолкнули в клетку со львами, а не в комнату с людьми, которых она видит каждый день. Испуганно озираясь, она села на первый попавшийся стул, на самый краешек. Рядом свободного стула не было, и мисс Силвер пришлось перейти в другой конец комнаты. Отсюда ей все было хорошо видно. Сестры Тремлет и Томазина расположились вместе, за ними мистер Крэддок, с другой стороны — на подоконнике, спиной к свету — уселся Джон Робинсон. Напротив, у другой стены, сидели Августус и Миранда; она — в самом большом кресле, он — на низенькой скамеечке, что показалось ей забавным. Оба инспектора придвинули свои стулья к письменному столу.

Когда все расселись, инспектор Джексон четко произнес своим густым басом:

— У меня нет сомнений в том, что все вы хотите помочь полиции. Инспектор Эбботт прибыл из Лондона, чтобы помочь нам разобраться с банкнотами, которые мы усиленно искали. Две из них поступили отсюда. Одну сдала в ледлингтонский Кантри-банк мисс Уикс, хозяйка магазина «Все для рукоделия» в Дедхаме. Она говорит, это была выручка, полученная во вторник, и назвала тех, кто мог расплатиться этой купюрой. Трое из них здесь присутствуют, и я их спрашиваю: не могли бы они вспомнить какие-то факты, которые облегчат работу полиции. Например, сумму счета, какими деньгами они платили, и если это были банкноты, то не считают ли они, что в них было что-то особенное?

— Я никогда в жизни не посещал подобные магазины, — величаво сказал Певерил Крэддок.

Августус всплеснул руками:

— Неужели, дорогой Певерил! Вы многое потеряли! Там рядами лежат мотки шерсти, они похожи на шерсть овечки, но особой породы — с радужной расцветкой, неизвестной трудолюбивым селянам; там сияют переливчатые шелка, мерцая десятками нежнейших оттенков; яркие пластмассовые спицы, как копья света…

Инспектора Джексона удивить было трудно. Он деловито поинтересовался:

— Вы что-нибудь покупали у мисс Уикс во вторник?

Августус затуманился:

— Может быть. Я искал шелк определенного оттенка — бесплодные поиски. Что касается дня недели — боюсь, ничем не могу помочь. Для меня время — понятие иллюзорное. То мы плывем по нему, то оно течет мимо нас. Я не могу сказать, был ли то вторник, когда поиски привели меня в Дедхам.

Мисс Гвинет подалась вперед, отчего загремели коричневые бусы, сделанные из семян.

— Вы точно были там во вторник! Потому что когда я Днем к ним зашла, они сказали, что вы у них были. Мисс Уикс сказала, с мисс Хиль я не разговаривала. Мисс Уикс сказала, что ей очень жаль, что у нее не нашлось нужного вам оттенка.

— Почти неуловимый оттенок, — пробормотал Августус.

Джексон твердо сказал:

— Итак, это было во вторник. Вы помните, сколько вы заплатили?

— О нет, любезный. Деньги — это так вульгарно, я не держу в мыслях столь прозаичные вещи.

Он шепелявил; Джексон подумал, что в детстве над ним за это насмехались. У него самого было два сына, и, если бы они вот так кривлялись и мололи такую чепуху, он бы перекинул их через колено и угостил бы ремнем. Он коротко сказал:

— Мисс Уикс говорит, что счет составил тридцать два шиллинга и еще шесть пенсов.

— Видимо, она права.

— И что вы дали ей один фунт, десять шиллингов и полкроны.

— Какая огорчительная наблюдательность!

— Вы согласны с ее заявлением?

Он в мольбе воздел руки:

— Любезный, не спрашивайте меня! Я уверен, что она права.

— Тогда должен вас спросить, не заметили ли вы чего-нибудь необычного в фунтовой купюре.

В этот момент Джон Робинсон вдруг заявил, что надежда неизбывна в нашем сердце. Августус вздохнул:

— Я не замечаю денег. Я вам уже говорил. Они существуют — с этим приходится мириться, но я не допускаю их в свое сознание.

Инспектор был настойчив:

— Вы можете сказать, как к вам попала эта купюра?

Августус покачал головой:

— Думаю, через банк. У меня есть в Дедхаме скромный счет. Мои средства невелики, но время от времени я обналичиваю чек.

— Ладно, мы сами установим дату, когда вы предъявили им последний чек, или вы все-таки вспомните?

— О нет.

Джексон обратился к мисс Гвинет, и она с готовностью сообщила: она купила полметра канвы, самой неброской, три мотка ниток цвета голубой раффии и по одному — красных, желтых и зеленых. И заплатила один фунт, этого было мало, но у нее оставался кредит, потому что она вернула два мотка, купленные неделю назад, не рассмотрела их как следует из-за тусклого освещения.

— Оттенок оказался совсем не тот, инспектор, а мисс Уикс очень щепетильна на этот счет. Так вот, я заплатила один фунт, но не могу сказать, как он ко мне попал. Но точно знаю, что разменяла пятифунтовую купюру на вокзале, когда ездила в Лондон, один фунт могли дать на сдачу, а может, он попал ко мне раньше, не могу сказать. Но я не заметила в нем ничего особенного.

Когда информации слишком много, можно считать, что ее практически нет. Мисс Гвинет продолжала вспоминать: и как она на Рождество получила три фунта в конверте от старой тетки, которая не признает чеков, и как однажды она разменяла фунт миссис Крэддок, у которой не было мелочи на автобусный билет. Кажется, это было полмесяца назад, но она не совсем уверена.

Обратились за подтверждением к миссис Крэддок, она сказала, что да, скорее всего. Это из денег на хозяйство. Мистер Крэддок обналичивает чек примерно раз в месяц и тогда дает ей деньги на расходы. И в банкнотах, и в серебре. Мелочь у нее кончилась, и мисс Гвинет была так любезна, что разменяла ей фунт. О нет, она не заметила в нем ничего странного.

Она сидела не поднимая глаз и говорила еле слышно, Джексону она напоминала кролика в капкане, замершего от страха. Чего она так боится, господи боже мой? Хотелось бы знать. Он отлично умел распознавать страх, а эта женщина явно чего-то боялась. Спрашивается — чего?

Фрэнк Эбботт записывал. Он тоже заметил, какой у Эмилии Крэддок испуганный вид. Нервная, слабая женщина, Может, это действительна просто нервы, а может, что-то знает. Он слушал, как Певерил Крэддок подтверждает, что у него счет в Кантри-банке, что он каждый месяц берет там деньги на хозяйственные расходы.

Они напрасно теряют тут время. Нет ни малейшего шанса идентифицировать банкноту, найденную бедным Уэйном, с теми, что приходят и уходят из Колонии. Все равно что искать иголку в стоге сена. Единственная надежда, что кто-то из этих людей выдаст себя неадекватной реакцией. Фрэнк поднял глаза и сразу же приметил одну такую реакцию. Сидящий на подоконнике мистер Джон Робинсон разглядывал Фрэнка с насмешкой. Поскольку тот сидел спиной к свету, его лицо было в тени, выделялись только брови и борода, и было непонятно, как инспектор сумел уловить этот прозрачный взгляд, словно пронзивший его. Никогда в жизни инспектор Эбботт столь остро не ощущал себя полным идиотом. Было очевидно, что полиция оказалась в дураках, и мистер Робинсон глумливо ему сочувствует.