Прости грехи наши… Книга первая - Елена Дмитриевна Фетисова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не говоря ни слова, Анна оттолкнула Василия и, освободив себе дорогу, бросилась, что есть силы бежать. «Я должна успеть!» – колотилось внутри ее сердце, выпавшим из гнезда птенцом, – «Должна!».
Платок упал наземь, раздетая, женщина выскочила на улицу и, засыпая в туфли снег, побежала уже по селу, забыв про холод и стыд, но… она опоздала.
Маленький ПАЗик желтым пятнышком маячил по занесенному снегом полю. Опустошенность, наполнившая существо несчастной, была сравнима разве с этим белым безбрежным пространством, которое поглотило мечту ее жизни, быть может, последнюю. Анна еще долго глядела вдаль, забыв про скорую на руку молву, и жить ей не хотелось.… Все, казалось, бесполезным и никчемным. И в эти роковые минуты женщина почувствовала чей-то неотступный взгляд, она обернулась.
Ярко-золотистая голова, как маленькое солнышко, виднелась из окна ее дома – единственное и последнее, что у нее осталось в этой жизни…
Анна сорвала несколько жухлых травинок и осторожно оглянулась на мужа.
Он сидел, сгорбившись, недвижимый и молчаливый, похожий на каменную глыбу. Стеклянные глаза его были устремлены в табличку с надписью: «Новорожденный Крушинин…».
Каждый год приезжали они с Василием на городское кладбище, чтобы оправить могилу и почтить память не задержавшегося в этом мире единственного их родного ребенка. И с каждым годом Василий все острее переживал случившуюся, однажды, трагедию. Здесь был похоронен, не только, его сын, но и мечта всей его жизни. Искореженная судьба, привидевшаяся как-то Василию в пьяном бреду, без разбора несла его по жизненным буеракам, не оставляя уже никакой надежды на лучшее.
– Вася, – тихо позвала его Анна, – мужнино плечо дрогнуло, казалось, вместе с ним зашевелилась и присохшая боль в душе Анны. Ей нелегко было видеть его страдания, когда собственные забирали все силы, – Давай помянем…
Василий опрокинул стопку и, глотнув воздуха, обнял жену, все так же молча.
Анна глянула на голубое небо в кружеве облаков, тяжело вздохнула:
– Вот, и весна пришла…, – сказала она бесцветным голосом и призналась, скорее самой себе, – У меня такое чувство, будто я в последний раз сюда приезжаю…
Васька круто развернул ее лицом к себе. Чересчур громкими показались его слова после долгого молчания:
– Да, ты что, Ань, такое говоришь-то! Да, мы еще с тобой! Да, мы…. мы…, – пытался придать он им уверенности, но последние прозвучали горько и обреченно. Сознавая, что фарс не удался, Василий обмяк, голова его снова поникла, и, вдруг, мужчина зарыдал как ребенок.
Анна встала. Ощущение, что будущего у нее нет, как ни странно не пугало ее больше.
– Пойдем, Вася. На автобус опоздаем…, – тихо, будто покоряясь судьбе, сказала женщина.
Весна в том году выдалась ранней и дружной. Соскучившаяся по теплу земля, подставляла солнцу свои промерзшие за зиму бока. Ее глыбы, перекорчеванные могучим железом тракторов, впитывали, теперь, благодатный свет, обильно лившийся с небес. Приласканная яркими жгучими лучами, она опять готова была цвести и плодотворить. И сады, тянувшие из ее недр живительные соки, вновь заблагоухали и белым кружевом раскинулись на темном теле своей кормилицы.
Зацвели и вишни под Крушининскими окнами, дружно, все сразу. Ванька запомнил этот день. Их лепестки кружились в воздухе, и стекали по розовому закату, как слезы по материнскому лицу.
Бабка Дарья, как обычно, копошилась в огороде, приводя в порядок грядки, когда Ванька босой выскочил на улицу и закричал, срывающимся на плач голосом:
– Мамка упала и не откликается!
Дарья, забыв про боль в спине, скачками ринулась в избу. Задыхаясь, она вбежала в распахнутую горницу.
Анна, бледная, неподвижно лежала посреди комнаты. Глаза ее были прикрыты, синие жилки, просвечивающиеся сквозь кожу, делали ее похожей на мрамор, холодный и не живой…
– Воды, Ванька! Воды, сынок, скорееча…, – завопила испуганно бабка, – Фельдшерицу позвать надо, где же этого окаянного носит! – причитала она, без толку размахивая своими костлявыми пальцами.
Ванька, охваченный неудержимой паникой, зачерпнул дрожащими ручонками полный ковш студеной воды и ринулся со всех ног к матери. Он, так торопился, но как назло споткнулся на пороге, ударившись с разбега о деревянный выступ. Корец со звоном отскочил в сторону, и слезы мальчика смешались с растекающимися по полу лужицами.
– Ах ты, батюшки…, – не унимаясь, стонала бабка, хлопая невестку по щекам, – Поторопись, Иван, да, под ноги-то гляди…
От страха и боли, мальчик громко зарыдал. Неудержимо стуча зубами, он наполнил ковш снова. И, хотя сердце его непослушно рвалось вперед, Ванька ступал, теперь, осторожно, бережно прижимая холодную посудину к своему тельцу, будто то была не простая вода, а волшебная влага из живительного источника. Морщинистая рука бабки замшелым камнем упала в нее, и спасительные капли оросили бескровное лицо Анны. Дарья брызгала женщину и, одновременно шевеля высохшим ртом, отчаянно читала молитвы.
Мальчик следил в надежде за ее неслышно двигающимися губами и, не выдержав, упал рядом на коленки, твердя свое заклинание: «Мамочка, вставай, мамочка…».
Анна с трудом приподняла отяжелевшие веки, до ее сознания донесся неразборчивый шепот и долгий детский плач. Сквозь рассеивающийся дым женщина увидела заплаканное лицо сына и, плохо соображая, что произошло, не без усилия выговорила:
– Ванечка, сынок, что ты…
– Мамка! – кинулся мальчик к ней на шею, снова разлив воду, – Мамочка, родная моя…, – дрожащие губы ребенка прильнули к мокрому лицу матери, – Вставай скорее, ты простудишься, – его слабые ручонки пытались приподнять мать.
Вдруг, неожиданный грохот сотряс дом. Хлестнувшие по напряженным нервам звуки безжалостно растоптали гармонию самых добрых и нежных чувств, проснувшихся вместе с Анной. Заплетающимися ногами в комнату вошел Василий.
– Во! – загоготал он с порога, огромный и беспощадный, как монстр, – Анька, и ты тоже того…, – пьяный отвратительно икнул, и только, потом закончил фразу, – Перебрала…
Смех его был неуместным и, потому кощунственным. И, именно, в этот момент мальчик понял: он ненавидит этого человека, ненавидит своего отца!
Анна, вышла из автобуса и оказалась на замусоренной площадке автовокзала. Разбросанные всюду бумажки порхали под ветерком отъезжающих машин, словно разноцветные бабочки. Не успела женщина сделать несколько шагов, как ее тут же окружила пестрая толпа цыганят.
– Теть, позолоти ручку, дай пять копеек, тетя…
Но тут, потряхивая смуглым и, похоже, немытым телом, к Анне подошла зрелая цыганка. Ребятню, будто сдуло веером ее многочисленных юбок, торчавших одна из-под другой. И, только, совсем маленький мальчик, видимо сын, держался за одну из них, грызя замусоленный кусок сухаря.
– Красавица, – ухватила смуглянка грязными пальцами руку Анны, – Все
