Трудная любовь - Лев Давыдычев

— Это что за штучки? — услышал он в телефонной трубке голос Копытова. — Это что еще за фокусы, я тебя спрашиваю! Кто тебе дал право проводить конференцию одному? Немедленно в редакцию!

От напряжения, с каким Валентин сдержал себя, чтобы не закричать на редактора, рука вспотела, и он переложил трубку в другую руку, сказал:

— Не могу, Сергей Иванович, конференция идет.

— Ну ладно… Завтра с утра ко мне.

Настроение сразу испортилось, и Валентину стоило больших усилий продолжать конференцию. Зато потом, когда он возвращался домой, на душе было спокойно.

Но утром он пришел в редакцию удрученным и даже испуганным. С Николаем они не разговаривали и лишь при необходимости цедили слова сквозь зубы.

Валентин заглянул к Копытову, но тот махнул рукой — не до тебя, занят.

«Ну, и черт с тобой! — подумал Валентин. — Мне тоже некогда болтовней заниматься!»

И как нарочно, целый день пришлось потратить именно на болтовню. Сначала пришел инструктор из обкома комсомола, неповоротливый, упитанный юноша с двумя подбородками. Когда-то слава о нем гремела, что называется, был он токарем, и кому-то вздумалось его выдвинуть. Хороший токарь стал плохим инструктором обкома. Он долго расспрашивал Валентина об авторских письмах, давал общие советы и в заключение разговора положил на стол свою статью. До обеда Валентин тактично доказывал ему, что статью лучше не печатать.

Затем пришли два паренька из ремесленного училища и долго жаловались, перебивая друг друга, что в общежитии нет кипятка.

Не успел Валентин переговорить по телефону с областным управлением трудовых резервов, как явился товарищ из городского лекционного бюро с пухлой статьей о стирании граней между умственным и физическим трудом. Валентин старался направить лектора в отдел пропаганды и агитации. Оказалось, что там лекцию уже забраковали.

Валентин предложил Ларисе проводить ее домой, так как Олег задерживался.

Ему было приятно идти рядом с ней. Он был уверен, что всем радостно видеть в ней молодую женщину, будущую мать, которая гордо и тяжело ступает по земле. Ему хотелось чем-нибудь помочь грустной Ларисе, приласкать, рассмешить.

Она вздохнула, посмотрела виновато и предложила присесть на скамейку, когда проходили по скверу.

— Устала, — сказала Лариса, вытянув располневшие ноги. — Сын, наверное, будет. Лучше бы сразу двоих, чтобы отмучиться и не возвращаться к этому неприятному делу.

— Да, — важно согласился Валентин, вдруг почувствовавший себя мальчишкой, — ты, пожалуй, права.

Лариса рассмеялась и проговорила:

— Ты знаешь, я с тобой себя проще чувствую, чем с Оликом. Мне иногда такое хочется тебе рассказать, что можно только подруге рассказать. Но ты еще маленький, не поймешь… Мне нужно кому-нибудь рассказать об этом.

— Ты никогда не была такой, — смущенно прошептал Валентин.

— Всегда такой была, — с грустью продолжала Лариса, — только никто не замечал. Ненавижу, когда у женщин женское отнимают. У меня и для работы силы есть, и для ребенка, и для всего… Некоторые думают, что когда любви нет, можно в работе забыться, что можно без любви жить. Неправда.

— Неправда, — тихо проговорил Валентин. — К сожалению, неправда.

Олег пришел домой, когда Лариса с Валентином уже пили чай. Олег был чем-то возбужден, поцеловал Ларису, подмигнул Валентину.

— Ох, и номерок получится! — искренне похвастался он. — Мы с Полуяровым такую верстку изобразили, любо-дорого посмотреть.

Но не это, видимо, взбудоражило его. Лариса ушла на кухню, и он сообщил:

— У Роговых полный развал. Никола засел в чайной. Ищет утешения. Неплохой материал для статьи на моральную тему? А?

— Что теперь они делать будут? — притворно озабоченным тоном спросил Валентин.

— Разводиться, — объяснил Олег. — Не повезло парню. И чего ей надо? Видимо, решила, что он ей не пара. Нашелся поклонник позначительней. Говорят, ты за ней пробовал ухаживать?

— Перестань, — резко остановил Валентин. — Грустная тема для остроумия.

— Почему? — Олег внимательно вглядывался в него, следя за тем, как он реагирует на каждое слово. — Я не вижу особой трагедии в разрушении семейного очага, если нет детей. Кстати, я сейчас над интересной вещичкой работаю, над моральной. «Сорняк» называется. Надо будет дать ее с клишированным заголовком, чтобы буквы вот такие были, чтобы вырвать их хотелось. Надеюсь, что фельетон прозвучит. Тема-то очень нужная.

— О чем? — спросил Валентин, чтобы иметь возможность не разговаривать, а слушать.

— Об одном дураке. Женился еще первокурсником. Парень он бедный был, жить на одну стипендию, сам понимаешь, трудновато, ну, он и выбрал соответствующую невесту. Детей наплодил, стал научным работником, кругом соблазнительные дамочки, молоденькие, свеженькие, а дома усталая, измученная жена да хор мальчиков и девочек. Он и бросил их. Алименты платить не хочет.

— Почему же дурак, а не подлец?

— Видишь ли, подлец — понятие растяжимое. В данном случае, для того, чтобы не быть подлецом, надо всего-навсего платить алименты. Что ему, денег жалко? Платил бы и жил спокойно. И подлецом бы не считался. — Олег откусил конец мундштука папиросы и сплюнул. — В общем, надоело мне здесь! Кисну я здесь. Уезжать надо.

— Кто тебя держит?

— Моя идеальная жена, — Олег улыбнулся, и все-таки это прозвучало насмешливо. — Для нее нет лучше газеты на земле, чем наша уважаемая. Вы с ней — святые наивности, — снисходительно продолжал Олег. — Близорукость у вас стала чем-то вроде защитного свойства. Всех нас Копытов стрижет под одну гребенку. Полубокс! — Он хмыкнул. — В жизни мы разные люди, а в номере газеты, подписанном нашим шефом, все на один манер. Все одинаковы. Ты, например, не сочти за комплимент, умеешь думать, с тобой интересно поболтать, узнать твое мнение. А вот статьи твои читать не хочется. Такое впечатление, что перед тем, как сесть писать, ты отключаешь три четверти мозга.

— К сожалению, в этом виноват главным образом я.

— Нет, не ты! — Олег обнял Валентина за плечи и зашептал ему в лицо. — Не ты и не я виноваты в том, что газета серая! Мы можем писать в десять раз лучше! Но мы знаем, что нас будут черкать! Нас будут уродовать!

Олег вздохнул, с сожалением посмотрел на молчащего собеседника, заходил по комнате.

— А кто тебе мешает бороться? — тихо спросил Валентин.

— Я искренне завидую вам, молодой человек. Вы далеко пойдете… Значит, ты не имеешь никакого отношения к роговской истории? — спросил он через некоторое время. — Да, ведь как иногда женщина способна унизить мужчину. Если бы, предположим, Николаю вздумалось бросить ее, дело бы обстояло иначе. Мужчина уходит открыто, решительно, а тут…

— Откуда ты знаешь, как уходят мужчины? — Валентин сдерживался, но вопрос прозвучал раздраженно.

— Догадываюсь, — насмешливо отозвался Олег. — Да и быль молодцу не в укор. Ты, я вижу, упорно стремишься к конфликту. Нетипично, нежизненно. Советский молодой человек не может вступить в конфликт с другим советским молодым человеком. Теории социалистического реализма не знаешь.

Вошла Лариса, и Олег замолчал. Она почувствовала, что здесь произошел резкий разговор, и лицо ее сразу стало печальным. Валентину было жаль Ларисы, и все-таки он сказал:

— Иногда мне кажется, Олег, что ты не мысли высказываешь, а просто жонглируешь, словами. Твои разглагольствования — не смелость, а злопыхательство. — И останавливая вскочившего с места Олега, он твердо продолжал, повысив голос: — Пиши, а не брюзжи, черт тебя побери! Писать надо, а не болтать!

— Мы не на собрании, — поморщившись, пробормотал Олег.

— А это я больше всего ненавижу! Это у нас часто встречается: на собрании говорить одно, а дома — другое.

— Меня в этом обвинить нельзя, — сквозь зубы ответил Олег.

Валентин стал собираться домой; Лариса не удерживала его. «Прости», — прочитала она в его взгляде и кивнула.

Осторожность, тупость и бюрократизм Копытова не возмущали Валентина так сильно, как внешняя смелость Олега и сознание его собственного превосходства над другими. Оба они — Олег и Копытов — сбивали его с толку, мешали нащупать верный путь. Но пока Валентин был бессилен против них, у него не было еще доказательств, своей правоты, своей убежденности, была лишь твердая вера в нее.

Проведение читательской конференции на паровозоремонтном заводе Валентин мог считать доказательством своей правоты, важной личной победой, но это не доставило ему никакой радости, тем более удовлетворения. Это было что-то вроде разведки боем, он проверил свои силы, убедился, что может драться и побеждать.

У дверей стоял чемодан. Входя в комнату, Лариса больно ударилась о него коленкой.

Ольга сидела на диване и даже не взглянула на Ларису.