Берег варваров - Норман Мейлер

Меня разбудил незнакомый голос, негромкий, хриплый и в то же время с приятными обертонами.

— Ради бога, извините за то, что я вас беспокою. Вы не собирались вставать?

Я перевел себя из лежачего положения в сидячее. В дверях моей комнаты стояла девушка — настолько стройная и хрупкая, что, казалось, взмахни я рукой порезче, и ее просто снесет воздушной волной.

— Входите, — предложил ей я.

— Вы так уютно спали, — сказала она, — я даже не хотела вас будить. По-моему, вы владеете великой тайной — искусством сна.

— Да ладно вам… Я просто вздремнул немного, — понимая, что говорю глупость, промямлил я.

Девушка отодвинула от письменного стола стул и села на него.

— А почему вы стесняетесь? Честное слово, во сне вы были таким красивым…

Я почесал в затылке. Дневной сон и пробуждение в самый жаркий час явно не пошли мне на пользу. Впрочем, девушка, похоже, и не ждала от меня сколько-нибудь вразумительного ответа.

— Ой, как это здорово, — продолжила она рассуждать вслух, — вы просто потрясающе счастливый человек.

— С чего вы взяли?

— Ну, у вас ведь есть эта комната. Мне здесь так нравится. Если бы у меня были деньги, я непременно купила бы ее у вас.

Я скривил недовольную физиономию:

— Вообще-то здесь грязно, да и сама комната, прямо скажем, не из лучших.

— Так это же и хорошо. Хорошо, что она такая грязная, — сказала девушка все тем же хриплым, нет, скорее даже сиплым голосом. — Терпеть не могу чистые комнаты. Ненавижу людей, которые боятся оставлять за собой следы. Именно поэтому мне так и понравилась ваша комната. Вы здесь живете и оставляете безошибочные знаки того, что это именно вы. Если вы поживете здесь подольше, то память о вас сохранится в этих стенах, воздухе, да и вообще — какая-то частичка вашей души навсегда останется здесь.

Слушая эти странные рассуждения, я уже более внимательно рассмотрел девушку. Черты ее чуть вытянутого, изящного лица были какими-то детскими, особенно форма носа и губ. Все это, в сочетании с добрыми карими глазами, делало определение ее возраста нелегкой задачей. Как Холлингсворту, как, в общем-то, и мне самому, ей можно было дать двадцать, но при этом я бы не удивился, скажи мне кто-нибудь, что на самом деле ей лет на десять больше. Я обнаружил, что не просто рассматриваю незнакомку, а смотрю ей прямо в глаза. Я смутился, а она, все так же глядя на меня — наивно и, быть может, даже простодушно, — на ощупь нашарила в сумочке пачку сигарет, закурила и протянула зажженную сигарету мне. Подарок я, конечно, принял, но, по правде говоря, стольдоверительный жест, свойственный скорее отношениям старых знакомых, показался мне несколько преждевременным.

— Вы сами-то курить не собираетесь? — поинтересовался я.

— Ах, да, — явно удивившись, сказала она, — ну конечно. — Она вновь покопалась в сумочке и чиркнула спичкой. При этом я заметил, что ее руки заметно дрожат. Кроме того, я обратил внимание на ее пальцы, длинные и изящные. Наверное, они были бы красивыми, если бы не обкусанные, неухоженные ногти и пятна от сигаретного дыма, въевшиеся в кожу. Курила она как мужчина — держа руку ладонью кверху и зажав сигарету между почти прямых пальцев. Дым при этом обвивался вокруг ее ладони и запястья. Я бы назвал ее милой и симпатичной, если бы не цвет лица — землисто-серый — и не бесцветные мешки под глазами. Кроме того, ее волосы, не слишком чистые, не добавляли ей очарования: не расчесанные, толком не убранные, они свисали патлами по ее плечам. У меня сложилось впечатление, что моя нежданная гостья не вполне в себе. Судя по всему, она и причесывалась не регулярно, а от случая к случаю. После этого я уже не удивился тому, что на ее одежде оставались следы и пятна от всего, к чему она прикасалась.

Мои наблюдения и предположения оказались верными. Буквально через минуту скопившийся на сигарете девушки пепел упал, и она машинально втерла его в свою юбку. Кстати, сиреневый костюм, который был на ней надет, совершенно не шел ей, особенно неудачным было сочетание блестящей переливающейся ткани с мышино-бурыми, немытыми волосами. Сам по себе костюм, впрочем, тоже был изрядно протерт на рукавах и обтрепан на манжетах и воротнике.

— Вы, как я понимаю, поэт? — спросила она.

— Нет.

— Перестаньте, я в вас сразу поэта увидела.

Как ни странно, ее растянутые в улыбке детские губы придавали лицу девушки выражение мудрости и несколько снисходительного отношения к собеседнику. В какой-то момент я даже предположил, что она, по всей видимости, знает обо мне даже больше, чем известно мне самому.

— Поэт с пишущей машинкой, — с отчаянием в голосе пробормотала она, — до чего докатился наш мир. Никогда не пользуйтесь печатной машинкой, — настойчиво попросила она меня, наблюдая за тем, как клубы дыма окутывают ее руку.

— А мне нравится, — не слишком любезно заметил я.

— Вы просто не понимаете, в чем дело, — вздохнула она.

К тому времени ее сигарета почти полностью сгорела, и ее пальцы отделяло от огня каких-то полдюйма. Впрочем, моя собеседница, казалось, не замечала этого.

— Сигарету потушить не хотите? — осведомился я.

Девушка посмотрела на окурок в явном замешательстве. Похоже, она совершенно забыла о сигарете и теперь пыталась вспомнить, откуда та взялась у нее в руке. Тем не менее она последовала моему совету, но как-то странно: разжав пальцы, просто выпустила непотушенный окурок и забыла о нем раньше, чем тот успел упасть на пол. Не загаси я его подметкой, огонек, как минимум, оставил бы черный след на полу.

Осознав наконец, что незнакомка оказалась на пороге моей комнаты скорее всего не просто так, я спросил у нее, что привело ее сюда, практически на чердак. Положив руку на сумочку, она объяснила:

— Я заметила объявление, там, внизу. В нем говорилось, что в этом доме сдается комната.

— Интересно, я даже не знал.

— А к кому мне обратиться по этому поводу? В общем-то, я просто зашла внутрь и, не обнаружив ни консьержа, ни привратника, стала тыкаться во все двери, но везде оказалось закрыто.

Я ободряюще улыбнулся ей:

— Могу проводить вас к хозяйке.

— Буду премного вам обязана, — кивнула она, судя по всему, считая, что это мой святой долг. — Понимаете, мне просто негде жить.

Я покачал головой:

— Если речь идет об одной из комнат на первом этаже, то, боюсь, они стоят недешево.

— Ну, денег-то у меня хватает, — сказала она, старательно изображая беззаботность и веселье, — а если есть деньги, то ни одна домохозяйка не откажет мне. Ведь если сдаешь комнату, то по закону обязан пустить любого, кто готов платить назначенную цену. Я ведь права?

Я проводил девушку вниз, к дверям квартирки Гиневры. Прежде чем я постучал в дверь, девушка впилась мне в локоть и скороговоркой пробормотала:

— Меня зовут Ленни. Ленни Мэдисон. Скажите ей, что мы старые друзья и что вы рекомендуете меня как хорошего и надежного человека. Я бы очень хотела поселиться здесь. — Сделав паузу, она улыбнулась и добавила: — Насчет друзей это не совсем уж неправда. Если честно, вы мне сразу понравились, с той самой секунды, как я вас увидела.

Я кивнул:

— Хорошо, договорились.

Я постучал, и потом нам с Ленни оставалось лишь ждать. Ожидание, как обычно, затянулось. Сначала мы услышали, как Гиневра, шаркая шлепанцами, подходит к дверям, а затем, еще через некоторое время, дверь чуть приоткрылась и в образовавшуюся щель на нас уставились подозрительные глаза хозяйки.

— А, это ты, — не слишком приветливо сказала она.

Я представил женщин друг другу, и Гиневра наконец открыла дверь полностью. Запахнув потуже халат, она кивнула мне с самым безразличным видом и спросила:

— Ну, чего тебе понадобилось? Ты же знаешь, что у меня ребенок. Я сейчас занята.

Такое хамство, естественно, не пришлось мне по вкусу, но я решил не вступать в пререкания с хозяйкой.

— Ленни моя старая подруга, — спокойно сказал я, — она узнала, что у нас в доме сдается комната, и хотела бы ее снять.

Едва договорив эту фразу, я понял, что совершил большую ошибку. Лицо Гиневры окаменело, она переварила полученную информацию и напустилась на меня:

— Вот, значит, что мы задумали. Ну хитер, Ловетт, ну хитер. А что я скажу, когда сюда явится полиция? Что у меня здесь дом свиданий? — Судя по всему, Гиневра была готова играть роль стража общественной морали по полной программе. — Слушайте, вы двое, Ловетт и как вас там, ну да, мисс Мэдисон, у меня дом приличный, никаких шашней и вольностей здесь отродясь не бывало и, смею вас заверить, не будет.

Ленни прямо на глазах побледнела и едва слышно прошептала:

— Почему вы такая жестокая, вы ведь на самом деле так не думаете, я же вижу, что вы добрая и вам самой стыдно за то, что вы говорите.

— Мне нечего стыдиться, — отрезала Гиневра, но голос ее уже дрогнул.