Полное собрание сочинений. Том 85 - Толстой Л.Н.

1 Матью Арнольд (Matthew Arnold, 1822—1888), английский поэт и литературный критик, профессор поэзии в Оксфорде, переводчик Гомера. Постепенно перешел от ортодоксально-англиканских взглядов к свободомыслию. Главнейшие труды его: «Literature and Dogma. An Essay towards a better appreciation of the Bible», 1873 г., «God and the Bible», 1875 г., «Last Essays on Church and Rebellion», 1877 г. Толстой заинтересовался им на основании выписок, присланных ему Чертковым, и позднее с величайшим увлечением читал первую из вышеназванных книг, «Литература и догма». Позднее она вышла на русском языке в изд. «Посредника» под более приемлемым для цензуры заглавием. «В чем сущность христианства и иудейства?», М., 1908 г. Толстой говорит о ней ниже, в письмах №№ 54 и 55.

2 Василий Александрович Пашков (1831—1902), муж тетки Черткова, Александры Ивановны, сестры его матери, богатый помещик, полковник кавалергардского полка. Познакомившись через Е. И. Черткову с известным англиканским проповедником-евангелистом, лордом Редстоком, приезжавшим в 1874 г. в Россию, и с учением его «revival» («возрождение»), основа которого состояла в том, что каждый человек может спастись от грехов верою в искупление, в пролитую за людей кровь Христа, Пашков сделался его последователем и, отказавшись от светской жизни, отдался устной и литературной проповеди этого учения. Благодаря энергии его и его приверженцев, «пашковцев», это учение вскоре распространилось в Петербурге и в провинции, захватывая все слои общества, от великосветских, придворных кругов до трудящегося городского и даже деревенского населения. Духовенство и Синод, во главе с Победоносцевым, обратили внимание на огромное увеличение числа «верующих», отпадающих от православия, и возвели на пашковцев гонение, окончившееся в 1884 г. административной высылкой Пашкова из России без права возвращения туда (о высылке Пашкова см. комментарии к письму № 19 от 6 июня 1884 г.). По характеристике Лескова Пашков был человек «искренний, горячий и способный беззаветно отдаваться тому, что он принял за истину» (см. Н. С. Лесков, «Великосветский раскол», М. 1876 г.). Толстой, знавший Пашкова, повидимому, только по наслышке, через Черткова, относился к нему с уважением и теплотой (см. ниже письмо его к Черткову № 70 от 9—10 июня 1885 г.). Учение Пашкова, как и все вообще вне-ортодоксальные религиозные течения, интересовало его. Известный исследователь раскола А. С. Пругавин в книге своей «О Льве Толстом и о толстовцах», М. 1911, стр. 96, сообщает, что однажды он встретил Толстого на собрании пашковцев, у некой Л. Ф. Сомовой. В Дневнике Толстого от 29 апреля 1884 мы встречаем запись, подтверждающую это сообщение: «Пришел Орлов. С ним к Сомовой. Дитман проповедует. Кое что хорошо. Но лицемерно. Я ушел от молитвы». Подробнее о Пашкове и пашковцах см.: А. С. Пругавин «Пашковцы», «Русская мысль», 1884, 5.

3 См. комментарий к предыдущему письму, № 21, от 11 июля.

4 О какой брошюре здесь идет речь, выяснить не удалось.

5 «Для красного словца».

6 Французское название «Армии спасения», религиозной ассоциации, имеющей целью духовное «спасение людей вне храмов», посредством проповеди Евангелия и общих молений. Основателем ассоциации, в 1860-х гг., был Вильям Бутс (W. Booth, 1829—1912), в молодости бедный портной из семьи крещеных евреев, человек больших дарований и фанатической веры. В 1878 г. он организовал разраставшуюся ассоциацию на подобие армии, с военной дисциплиной, военной иерархией командного состава, военной формой одежды как для мужчин, так и для женщин и дал ей ее нынешнее наименование. «Армия спасения» переходила из города в город, из страны в страну, привлекая к себе общее внимание своим военным строем, знаменами, боем барабанов, пением гимнов и переходя затем к проповеди покаяния и молитвам. Не представляя собой какой-либо секты с особым вероучением, Армия спасения легко мирилась со всеми вероисповеданиями, признанными в том или другом государстве, как и со всеми разновидностями государственного строя. После многолетних наблюдений над жизнью угнетенных классов и «подонков» общества Бутс пришел к убеждению, что нельзя думать о нравственном возрождении приниженных людей, не позаботившись о поднятии их благосостояния, но, отвергая самую мысль о социальной революции, он видел единственный исход для помощи городской нищете в организации таких учреждений, как дешевые столовые, больницы, ясли, ночлежные дома, школы для брошенных детей, на основе личной инициативы и на средства, собираемые с этой целью Армией спасения. Большая часть этих учреждений должна была, по его мнению, окупаться или работать лишь с незначительными убытками. В дальнейшем Бутс присоединил к этой программе проект устройства городских, сельских и заморских трудовых колоний. Свои наблюдения над ужасными картинами городской нищеты, как и проект устройства колоний, Бутс изложил в книге своей «In darkest England and the way out», London, 1890 (русский перевод P. Сементковского: «В трущобах Англии», Спб., 1891). Книга имела исключительный успех и вызвала огромный прилив пожертвований. Численность Армии спасения в Англии и за ее границами росла и в 1908 г. достигла уже 2 000 000 человек, рассеянных в 49 государствах.

7 Зачеркнуто: погибаю.

8 Василий Иванович Алексеев (1848—1919), проживший в доме Толстого в качестве учителя его детей с 1877 до конца лета 1881 г. и сделавшийся для него самым близким человеком в период ломки его мировоззрения. Происходил из тамбовских дворян, кончил физико-математический факультет петербургского университета, где сошелся с известным впоследствии революционером народнического направления Н. В. Чайковским и с его кружком. Интересуясь социологией и социализмом с христианской окраской, занимался в этом направлений с фабричными рабочими. Познакомившись с А. К. Маликовым, основателем религиозноэтического учения о «богочеловечестве», эмигрировал в 1875 г. вместе с ним и Чайковским в Америку, в Канзас, где они основали интеллигентскую земледельческую колонию. Через два года колония распалась, и Алексеев вернулся в Россию. К этому времени и относится его поступление в дом Толстого, которого он застал тогда в полосе увлечения православием, как религией простого народа. Споры их о собственности, в которых Толстой, чувствуя непрочность собственнической позиции, по словам Алексеева, очень горячился, не могли не оставить следа в душе Толстого. В марте 1881 г., когда Толстой, потрясенный предстоящей казнью революционеров, убивших Александра II, решил написать письмо Александру III и попытаться доказать ему недопустимость казни (см. письмо к Александру III, т. 63), он пришел советоваться об этом с Алексеевым, что вызвало вражду к Алексееву со стороны Софьи Андреевны и окончилось отъездом его из дома Толстых. После этого Алексеев поселился в Самарском имении Толстых на отведенном ему участке земли и работал там четыре года, до нового столкновения с Софьей Андреевной. Потом он сделался инспектором сельско-хозяйственного училища в Костромской губ., а с 1900 г. был директором коммерческого училища в Нижнем Новгороде. Толстой был привязан к нему и после отъезда его из Ясной поляны в 1881 г. в его письмах Алексееву встречаются такие выражения: «я люблю вас», «я скучаю по вас часто» (см. письмо к Алексееву от 6—7 ноября 1882 г., т. 63), а в июле 1884 г., приблизительно в то же время, когда он вспоминает о нем в письме к Черткову, он пишет ему: «Мы как будто забываем друг друга. Я не хочу этого забывать — не хочу забывать того, что я вам во многом обязан в том спокойствии и ясности моего миросозерцания, до которого я дошел. Я вас узнал, первого человека (тронутого образованием), не на словах, но в сердце исповедующего ту веру, которая стала ясным и непоколебимым для меня светом. Это заставило меня верить в возможность того, что смутно всегда шевелилось в душе. И поэтому вы как были, так и останетесь всегда дороги...» (см. письмо Толстого к Алексееву от июля 1884, т. 63). — Связанный с Алексеевым эпизод, о котором Толстой говорит в письме к Черткову, подробно рассказан в ненапечатанных еще, очень ценных для изучающих Толстого «Записках В. И. Алексеева», в гл. VIII. Говоря об этом эпизоде в жизни Толстого, Алексеев замечает: «С одной стороны он [Толстой] был человек огромных инстинктов, с другой — человек великих запросов человеческого духа — совести. В то время, когда в нем поднимались его огромные инстинкты, большой бурей поднималась в его душе и его огромная совесть. У него была постоянная борьба в душе, доходившая до мысли о самоубийстве». Самое же повествование Алексеева о происшедшем подтверждает точность каждой строчки Толстого в сообщении его Черткову, давая лишь некоторые дополнительные детали. «Подходит однажды Лев Николаевич ко мне, взволнованный, и просит меня помочь ему. Смотрю — на нем лица нет, — рассказывает Алексеев. — Что с вами, Лев Николаевич? — спрашиваю его. — «Меня обуревает чувственный соблазн, и я испытываю полное бессилие, боюсь, что поддамся ему. Помогите мне»... — Да что же я должен сделать, говорю, чтобы помочь? — «Не откажитесь сопутствовать мне во время моих прогулок. Мы будем вместе с вами гулять, разговаривать, и соблазн не будет приходить мне на ум». — Мы пошли, и тут он мне рассказал, как он во время прогулок почти каждый день встречает Домну, людскую кухарку, как он сначала молча несколько дней следовал за ней, и это ему было приятно... Потом, следуя за ней, стал посвистывать; затем стал ее провожать и разговаривать с нею и, наконец, дело дошло до того, что назначил ей свиданье. Затем, когда он шел на свиданье мимо окон дома, в нем происходила страшная борьба чувственного соблазна с совестью. В это время Илья, увидав отца в окно, окликнул и напомнил ему об уроке с ним по греческому языку, который был назначен на этот день, и тем самым помешал ему. Это было решающим моментом. Он точно очнулся, не пошел на свидание и был рад этому. Но этим дело не кончилось. Чувственный соблазн продолжал его мучить. Он пробовал молиться, но и это не избавляло его от соблазна... Чувствовал, что наедине он каждую минуту может поддаться соблазну и решил испытать еще одно средство — покаяться перед кем-нибудь, рассказать всё подробно о силе подавляющего его соблазна. Вот почему он и пришел ко мне. Затем он принял меры, чтобы Домна эта ушла куда-то на другое место». О самой Домне Алексеев сообщает, что она была «молодая женщина, нанятая кухаркой для людской». «Муж ее кажется был в солдатах. Она была лет 22—23-х, не скажу, чтоб красивая, — говорит Алексеев, — но кровь с молоком, — высокая, полная, здоровая и привлекательная молодуха». — Вся эта пережитая Толстым история, относящаяся к августу 1880 г., отчасти нашла отражение в повести его «Дьявол» (см. т. 27).