После тебя - Джоджо Мойес

– А какой у них дом?

– Ну, о таких вещах лучше спрашивать Лу. – Мамино лицо сразу окаменело. – Это Лу у нас проводила там… все свое время.

Лили явно ждала продолжения. Папа вопросительно взглянул на маму:

– Я работаю с мистером Трейнором, управляющим замком.

– Дедушка! – воскликнул дедушка и рассмеялся.

Лили посмотрела на него, потом на меня. Я ответила ей ободряющей улыбкой.

– Все верно, дедуля, – сказала мама. – Он приходится Лили дедушкой. Совсем как ты – Лу. Кому еще картошки?

– Дедушка, – с довольным видом тихо повторила Лили.

– Мы позвоним им и… все расскажем, – предложила я. – Если хочешь, можно на обратном пути проехать мимо их дома. Чтобы ты хоть краем глаза на него взглянула.

Пока мы обменивались мнениями, моя сестра сидела молча. Лили усадили рядом с Томом в слабой надежде на то, что это его дисциплинирует, хотя некоторый риск, что он заведет разговор о паразитах в заднем проходе, все же имелся. Трина внимательно следила за Лили. Сестра оказалась более подозрительной, чем мои родители, поверившие во все то, что я им выдала на голубом глазу. И в конце концов задала мне все те вопросы, что, как запертая птица, стучали у меня в мозгу. Откуда я узнала, что она та, за кого себя выдает? Что ей было надо? И наконец, с чего это вдруг, ради всего святого, родная мать захотела, чтобы девочка осталась со мной?

– И как долго она у тебя пробудет? – едва слышно спросила Трина, пока папа распинался насчет работ с зазеленевшим дубом.

– Мы это еще не обсуждали.

Трина состроила гримасу, красноречивей любых слов говорившую, что я форменная идиотка, но ее это нисколько не удивляет.

– Трин, она переночевала у меня всего два раза. И она еще совсем юная.

– Вот и я о том же. А что ты вообще понимаешь в воспитании детей?

– Она уже не ребенок.

– Она хуже, чем ребенок. Подростки – что твои карапузы, только с переизбытком гормонов. Считают себя достаточно взрослыми, чтобы делать то, что им заблагорассудится, а здравого смысла – чуть. Она могла вляпаться в самые разные неприятности. Поверить не могу, что ты затеяла эту авантюру.

Я передала сестре соусник:

– Привет, Лу. Ты молодец, что держишь хвост пистолетом. Поздравляю, что сумела пережить этот ужасный инцидент. Мне очень приятно тебя видеть.

Трина вернула мне солонку и едва слышно сказала:

– Понимаешь, тебе с этим не справиться, так же как… – И тут ее голос затих.

– Так же как с чем?

– Со своей депрессией.

– Нет у меня никакой депрессии! – огрызнулась я. – Трина, я не в депрессии. Повторяю еще раз для дураков: я не бросалась вниз с крыши дома.

– Ты уже давным-давно сама на себя не похожа. И случилось это гораздо раньше, чем вся эта история с Уиллом.

– Ну что мне еще сделать, чтобы тебя убедить? Перекувырнуться? Я нашла работу. Хожу на физиотерапию выправить бедро и на занятия групповой психотерапии вправить себе мозги. По-моему, я очень даже неплохо справляюсь. – Я поняла, что все за столом меня внимательно слушают. – Ой, я совсем забыла самое главное. Лили была там. Она видела, как я упала. Оказывается, это она вызвала «скорую». – (Теперь ко мне были прикованы взгляды всех членов моей семьи.) – Я… не нарочно прыгнула с крыши. Да-да. Она видела, как я упала. И вызвала «скорую»… Лили, я как раз объясняю своей сестре. Ведь ты была там, когда я упала, так? Теперь верите? Я говорила вам, что слышала девчоночий голос. Я еще не совсем сошла с ума. На самом деле она все видела. Я поскользнулась, так?

Лили, продолжая жевать, оторвала глаза от тарелки. Как только мы сели за стол, она только и делала, что уписывала еду за обе щеки.

– Угу. Она стопудово не пыталась покончить с собой.

Папа с мамой переглянулись и посмотрели на меня. Мама облегченно вздохнула, незаметно перекрестилась и улыбнулась мне. Сестра удивленно вздернула брови, что с ее стороны было равнозначно тому, чтобы принести мне свои извинения. У меня даже немного поднялось настроение.

– Угу. Она просто что-то выкрикивала в небо. – Лили театрально взмахнула вилкой. – Потому что была пьяная в стельку.

В комнате повисло неловкое молчание.

– О-о-о… – протянул папа. – Ну тогда все…

– Все хорошо, – закончила за него мама.

– Цыпленок просто объедение, – сказала Лили. – А можно еще кусочек?

Мы остались до вечера, отчасти потому, что каждый раз, как я вскакивала, чтобы распрощаться, мама впихивала в нас очередную порцию еды, а отчасти потому, что Лили болтала с моими домашними, и это каким-то образом помогало разрядить обстановку. А когда солнце стало клониться к горизонту, мы с папой уселись в садике позади дома на два шезлонга, которые каким-то чудом умудрились окончательно не сгнить за прошлую зиму. Правда, мы с папой все же решили не рисковать и без нужды лишний раз не шевелиться.

– А ты знаешь, что твоя сестра читает книгу «Женщина-евнух»[9] и какое-то дерьмо под названием «Женская спальня» или вроде того? Она утверждает, что твоя мать – это классический пример угнетенной женщины, а тот факт, что мама с этим не согласна, – еще одно свидетельство ее угнетения. Трина пытается убедить маму, что я должен заниматься стряпней и уборкой, ну и вообще, утверждает, будто я какой-то чертов пещерный человек. Но когда я осмеливаюсь ей возразить, она начинает говорить, чтобы я «ограничил свои привилегии». Ограничил свои привилегии! А я сказал ей, что я бы с радостью, если бы знал, куда ее мать их засунула.

– А у мамы, похоже, все отлично, – заметила я.

Я отхлебнула чая и, услышав, что мама моет посуду, почувствовала легкий укол совести.

Папа грустно отвернулся:

– Она уже три недели не брила ноги. Три недели, Лу! Положа руку на сердце, у меня мурашки по спине ползут, когда я в постели случайно до них дотрагиваюсь. Я уже две ночи подряд сплю на диване. Лу, я одного не могу понять. Почему люди не способны довольствоваться тем, что у них есть? Ведь твоя мама была довольна, а значит, и я тоже. Каждый из нас отлично знает, в чем состоит его роль. Я тот, кому положено иметь волосатые ноги. Она та, кому впору резиновые перчатки. Все проще пареной репы.

В глубине садика Лили учила Тома имитировать птичьи голоса с помощью толстой травинки. Том держал травинку большими пальцами, но недостающие четыре передних зуба явно препятствовали процессу образования звука, поэтому Том лишь фыркал и брызгал слюной.