Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб - Борис Соколов

Надо сказать, в своих мемуарах чекисты подробно говорят только о Гейне-Демьянове, крайне скупо и противоречиво характеризуя других участников организации – как своих секретных агентов, так и настоящих, убежденных противников советской власти. По всей видимости, в дальнейшем некоторые из осведомителей, нужда в которых уже отпала, были арестованы как излишние свидетели вместе с другими участниками андреевского кружка и получили лагерные сроки, о чем ни Судоплатов, ни Коровин вспоминать, понятно, не горели желанием. Вполне вероятным кажется предположение, что агентом НКВД по кличке Старый в действительности был… Глебов, которому к началу войны перевалило за семьдесят. Не исключено также, что Судоплатов назвал членов организации «Престол» не подлинными именами, а теми псевдонимами, под которыми они фигурировали в документах НКВД. Если это так, то есть возможность сопоставить названных Судоплатовым лиц с конкретными членами андреевского кружка. Например, поэт Садовский, хорошо знавший Александра Блока, мог в действительности стать близким другом Даниила Андреева через входящего в андреевский кружок троюродного брата Блока, поэта Александра Викторовича Коваленского. А Блок, кстати, был одним из любимых поэтов Даниила Леонидовича.

Наше предположение о знакомстве Садовского с Андреевым может подкрепить версию о том, что чекисты «включили» обоих в состав одной и той же легендируемой организации. К сожалению, жизнь и творчество как Даниила Андреева, так и Бориса Садовского изучены еще недостаточно. В частности, не выявлены их основные знакомства (в советский период этим, естественно, никто из исследователей не занимался). Быть может, в будущем связи двух поэтов прояснятся. Пока же и здесь – туман неведения.

Имя поэта Садовского не может не остановить нашего внимания. Это, без преувеличения, личность легендарная. И вполне возможно, что Судоплатов наделил главу мифической антисоветской и пронемецкой организации, поименованного им Глебовым, чертами реального и очень известного в свое время человека, оставив, однако, его самого в легенде среди рядовых членов «Престола». Садовский – это его подлинная фамилия, а как поэт и прозаик он выступал под псевдонимом Садовскуй.

Борис Александрович Садовский действительно был родом из нижегородского города Ардатова, из столбовых дворян. А перед войной он жил в келье Новодевичьего монастыря, маленьком полуподвальном помещении. Только вот к 1941 году Садовскому было только 60 лет, а не больше 70, как пишет Судоплатов о Глебове. Родился Борис Александрович 10 (22) февраля 1881 года, а умер ровно за год до смерти Сталина, 5 марта 1952 года, все в той же монастырской келье. На роль руководителя антисоветской организации в «империи зла» Садовский явно не подходил. Дело в том, что он, известный до революции поэт, близкий А. Блоку и А. Белому, сам себя называвший не без гордости «последним символистом», был парализован еще с начала 1920-х годов. Страшная болезнь – сухотка – то отпускала его, то усиливалась. В 1930-е годы он уже не вставал с инвалидной коляски. На этой коляске Садовский совершал прогулки по аллеям Новодевичьего, но ни разу не покинул стен монастыря.

О недуге Бориса Александровича было хорошо известно и эмиграции и, разумеется, властям. За границей даже распространился слух о смерти Садовского, и близко знавший его поэт Владислав Ходасевич почтил коллегу весьма сочувственным некрологом, вышедшим в парижских «Последних новостях» 3 мая 1925 года (их переписка 1912—1920 годов была издана 63 года спустя в Америке). В некрологе В. Ходасевича, в частности, говорилось, что «очень важной причиной его (Садовского) неладов с литераторами (еще в дореволюционной России. – Б. С.) были политические тяготения Садовского. Я нарочно говорю – тяготения, а не взгляды, потому что взглядов, т. е. убеждений, основанных на теории, настрого обдуманном историческом изучении, у него, пожалуй, и не было. Однако ж любил он подчеркивать свой монархизм, свою крайнюю реакционность».

Действительно, идеям революции – и Февральской, и Октябрьской – Борис Александрович нисколько не сочувствовал. В1921 году он написал небольшое оригинальное сочинение «Святая реакция (опыт кристаллизации сознания)", представляющее собой поток афоризмов. По убеждению Садовского, «аристократия кристаллизуется на почве церковно-государственной монархии. Здесь и только здесь ее могущество и цельность. Вне этих начал она разлагается и быстро гибнет». Напротив, «демократический строй безусловно враждебен кристаллизации. Он призывает не к общему, а к всеобщему счастью, недоступному для жителей Земли. Оттого всегда во всех республиках – прогрессивный хаос, брожение и распад. А под эгидой монархической власти сословия образуют ряды кристаллов, возникших по законам органического развития».

Борис Александрович искренне верил в то, что «Россия исконно была оплотом святой реакции. Вот почему к ней так слабо прививается прогресс». Он считал, что «любовь к царю – чисто русское стихийное чувство. Объяснить его нельзя, оправдывать не надо». Главную причину гибели страны в результате революции он видел в давнем нарушении органической связи между православной церковью и самодержавным государством: «Россия погибла не оттого, что церковь была частью государства; она погибла бы и в том случае, если бы государство сделалось частью церкви. Необходимо, чтобы церковь и государство, подобно душе и телу, слились в единый кристалл».

Ясно, что Садовский к прогрессу относился очень настороженно, если не вовсе его отрицал, а реакцию рассматривал как некое положительное состояние. Несмотря на близость к символистам, он сохранил внутреннее тяготение к традиционным культурным ценностям. Его книга стихов «Самовары», например, содержала оды этому предмету русского быта – символу самобытности Руси. Многие произведения Садовского были посвящены русской истории, в том числе и пьеса об убийстве (так считал Борис Александрович) царевича Дмитрия в Угличе. А вот о германофильстве Садовского никаких сведений нет. Правда, его последний опубликованный в СССР в 1928 году историко-фантастический роман «Приключения Карла Вебера» рассказывал о легендарном немецком великане, служившем сперва в армии Петра I, a потом – в армии Фридриха Великого, но оснований для заключения об особых симпатиях Садовского к Германии и немцам этот роман не дает.

Судя по всему, Садовский хотя внутренне и не примирился с существованием советской власти, но, естественно, никак не боролся с ней. В январе 1941 года он писал Корнею Чуковскому: «Знаете, что сказали одному поэту, предложившему мне переводы Мицкевича: «Садовский – слишком одиозное имя: нельзя». Кланяюсь благодарному потомству. Заслужил. А ведь я «последний символист», со мной умрут все предания, сплетни и тайны, известные только мне…» Борис Александрович ощущал себя хранителем прежней, дореволюционной культуры, но едва ли имел в мыслях насильственную смену существующего в стране строя, тем более с помощью германских штыков.

В оценке его личности и судьбы удивительно сходились и советские и зарубежные литературоведы. С. Шумихин в 1990 году в послесловии к однотомнику Садовского «Лебединые клики» писал: «Житие свое… прожил он достойно, мудро и мужественно». А автор послесловия к изданию переписки Ходасевича и Садовского и Андреева семью годами раньше констатировала: «Борис Садовский был человек чистой души, на редкость цельным, никогда не приспосабливался к власти. и судьба его сложилась трагически, хотя он не сидел в лагерях, а дотянул до старости в Новодевичьем монастыре».

Не мог человек «чистой души» и помышлять о сотрудничестве с бесчеловечным, антихристианским режимом нацистов даже ради свержения большевиков, коли думал вот так:

«Поход свой на Церковь антихрист начинает под разнообразными личинами лжевозрождения. Выводит Лютера и утверждает протестантскую ересь. По его же наущению Сервантес осмеял благочестивое крестоносное рыцарство. Первые ростки рационализма пустил Шекспир, подменив незаметно Бога роком. В философии зарождаются попытки обнять необъятное. И художники кощунствуют над Мадонной… Прогресс обольщает исканием, сулит новизну. И личность, покидая себя, рассыпается тучей праха. Ей в голову не приходит, что все уже найдено, что Царство Божие в сердце».

Вождь Третьего Рейха должен был казаться Садовскому новым антихристом, поднявшимся из германской «протестантской ереси», подменяя Бога провидением и обратя в прах «химеру, именуемую совестью».

Да и убежать из советской страны Садовский особо не стремился. В 1921 году, когда ему удалось подняться после четырехлетнего паралича, он начал хлопотать о выезде за границу – на лечение. В 1922 году эти хлопоты окончились неудачей, и более Садовский попыток эмигрировать не предпринимал. А загадка, почему столь одиозную фигуру чекисты не тронули ни в 1937-м, ни во время послевоенных арестов, возможно, имеет неожиданное, но очень простое объяснение. Стихи Садовского нравились… Сталину. Сам Борис Александрович не раз рассказывал, как однажды, прогуливаясь по аллеям Новодевичьего кладбища, встретил Иосифа Виссарионовича, пришедшего на могилу жены Надежды Аллилуевой, покончившей с собой в ноябре 1932 года. Узнав, что перед ним поэт Садовский, Сталин вспомнил, что когда-то читал его стихотворение в сборнике «Чтец-декламатор» и высоко оценил его. Всесильный диктатор, в молодости сам писавший стихи – одно еще до революции попало даже в популярную хрестоматию «Сборник лучших образцов грузинской словесности», – поинтересовался, не нуждается ли в чем Садовский, но Борис Александрович с достоинством ответил: «Благодарю вас, у меня есть все, что мне нужно». Тем не менее Сталин распорядился провести в его келью-подвал радио, чтобы парализованный поэт мог следить за происходящими в мире событиями.