Война мёртвых - Александр Михайлович Бруссуев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако никто из соседей ко мне на помощь не кинулся. И их машинки под угрозой находились, и им бы ущерб нанес этот распоясавшийся мутант-зомби. Но все остались по домам. А я, блин, пошел, чтобы шишку на лбу получить, вытекшую в огромнейший синяк на глазу, глубокий порез на спине заиметь, да ногу травмировать так, что теперь ходить без палочки невозможно.
Верно: болезнь моя вкупе с Сатаной замутили мне разум. И я, как дурак, повелся. Лену расстроил. Федю напугал.
Неожиданно мне в голову пришел ученик Христа Петр. Не сам он пришел — вкупе со всеми событиями я бы этому уже не удивился — а мысль пришла. Она, оказывается, всегда у меня была с момента появления Велиала, только я за нее никак ухватиться не мог. Теперь вот башкой стукнулся — и ухватился.
Если Петр, как говорят в Ватикане, тусуется возле врат рая с ключами на связке, одним серебряным и одним, вероятно, золотым, значит, он самый почетный ученик Иисуса. Но Петр, он же Симон, он же Кифа не совсем простой человек. Он, скорее, политик, в самом лучшем смысле этого слова. Он продал своего Учителя, потом еще раз и еще раз. Чтоб уж для верности.
Как Алла Борисовна пела в лучшие свои годы? «Не отрекаются, любя». Он отрекся. Ну, и ладно, в конце концов, стыдно должно быть ему, а не кому-то еще. Но Петру стыдно не было. Он как любой политик, депутат, президент или самый вшивый юрист — хозяин своему слову. Захотел — слово дал, захотел — слово забрал.
Брату Андрею, наверно, за него сделалось не по себе. После казни Учителя он порвал с Петром и ушел, куда глаза глядят. А глаза у него глядели на север. О походах Андрея принято не распространяться, мол, он тоже далеко не ушел. Но ушел он прилично, до самого острова Валаама добрался. Попы это отрицают, но пес с ними с попами. Народ на северах не Петра поминает, а Андрея. Потому что память предков такова.
Петр же в Риме осел. Церковь начал подымать. Круто, чего уж тут сказать. Пожертвования, службы, кадилом машут. Послушники бородами трясут. Симонией балуются. Грех такой церковный, торговля местом на лестнице, ведущей к богу. Чем выше на ступеньке, тем больше этот самый бог тебя слышит и, соответственно, помогает. Вероятно, в честь основателя грех назван. Или просто так буквы сложились.
Андрея казнили на Андреевском флаге. Так увековечен косой крест.
Ну, и Петра тоже казнили. Мода такая была в цивилизованном обществе — казнить Апостолов. Ходил Андрей по северам — ни у кого и в мыслях не было прибивать его к кресту. Вернулся на подступы к культурной Европе — его сразу на мучительную смертную казнь определили. С его братом вышло посложнее.
Христа распяли на кресте да еще и в Пасху — исторический и религиозный факт. С Петром поступили также. Только не на Пасху, а, как шептали злые языки, на Первое мая, день всемирной солидарности всех трудящихся. Однако в те далекие времена этот день, а особенно — ночь считалась Вальпургиевой ночью. Тогда не трудящиеся солидарность проявляли, кое-кто другой резвился. Да и распяли Петра на перевернутом кресту верх ногами. Словно в антипод Христу.
«Кощунственные мысли у тебя, чатланин»[39].
Ну, это всего лишь мысли. Я не собирался ни с кем ими делиться. Велиал знал, конечно, истину, но и он эту истину оставлял при себе.
Настроение у меня хоть на чуточку, но улучшилось.
12. Погост
Пятерка ходоков покрыла достаточно большое расстояние, поэтому никто из них не услыхал, как щелкали кнутами Сутан и его коллеги, загоняя души за ворота Геенны Огненной. Они двигались вперед и думали про Апостола Петра. Наконец, когда Охвен посчитал, что они ушли достаточно, он махнул: привал.
Кушать хочется — сил нет, — сказал Илейка.
Жрать охота, — подтвердил Макс.
Может, лучше про Апостола поговорим? — спросил Тойво. Он привык голодать, но привыкнуть к голоду, как известно, невозможно.
А чего про него говорить? — вздохнул Охвен. — Фикция. Не стоит он перед вратами в рай. И врат там никаких нету.
А ты там уже был? — откликнулся Макс.
Старый викинг лишь досадливо махнул рукой. Он не стал напоминать майору, что тот обещал найти еду, когда они выберутся из Геенны.
Если и есть где-то человеческая еда, то только там! — Мортен указал рукой в направлении ближайшего ряда ям с грязью.
Люди переглянулись, но делать нечего — надо искать.
Они обошли грязь и Макс про себя отметил, что дальше этих ям становится все меньше и меньше. Это должен быть хороший признак.
Еще одним хорошим признаком было то, что привычная зловещая красная атмосфера впереди была не такая насыщенная. Светлее она казалась, что ли. И камни, на которых имели обыкновение останавливаться бесы, пропали.
Здесь есть добрая еда, — внезапно сказал Макс. — Будем двигаться на огонь.
Никто не переспросил его, потому что все разом увидели впереди маленький огонек. Он был золотого цвета и навевал воспоминания о солнце, которое где-то есть. Или которое когда-то было.
Нечто подобное не так давно увидел Мортен, изначально указавший им путь. Ему самому, да и Охвену тоже, не доводилось быть поблизости с такими местами, но оба знали, что они есть. Если бы их спросили, что это — ни один, ни другой бы не ответили. Даже информационное пространство ничего о таких огоньках не выдавало. Или это было табу.
Они пошли, словно на свет маяка, и каждый шаг людям давался все легче. Но каждый шаг душам давался все тяжелее. Наконец, Мортен и Охвен вовсе не могли идти.
Что такое? — спросил Тойво, подойдя к двум викингам, которые, понуро опустив головы, преклонили колена.
Нет нам там места, — сказал Мортен.
Черт побери, — добавил Охвен.
Люди остановились совещаться. Они-то, как раз не испытывали сложности с передвижением. Наоборот, ноги, казалось, сами несли их вперед. Но что делать с товарищами? Знающие почти все, теперь в недоумении и некоторой досаде, опустившись на одно колено, не понимали, что впереди, и почему им не пройти.
Ладно, парни, идите, раз такое дело, — сказал, наконец, Охвен.
Мы вас тут подождем, — проговорил
