Алмазный маршрут - Фридрих Незнанский

— Все настолько серьезно? — Ее голос напрягся.

— Да нет же, не волнуйся. — Борис рассмеялся. Как ей показалось, немного деланно. — Просто тебе нужно отдохнуть. Отойти от всего этого. Ненадолго — максимум на неделю. Потом вместе вернемся. Здесь так тепло…

Страх ушел. Завтра, то есть уже сегодня утром, Татьяна улетит далеко от этого серого комковатого снега, от серого неба, от серых домов и постоянно визжащих машин. Там, в Израиле, тепло. Там ярко светит солнце. Убийцы просто не могут добраться туда. Они похожи на серый снег. Они растают.

Татьяна выпила последний глоток коньяка — утром ей нужно быть в форме. Села в ванной, изо всех сил включила горячую воду, подставила под нее ладони. Это было ее своеобразной медитацией. Закрыла глаза.

Спиртное дало о себе знать: перед внутренним взором Татьяны представилась большая асфальтированная дорога, и она летела по ней, совершая огромное количество поворотов. Татьяну затошнило, она открыла глаза, вернулась в комнату и легла на кровать.

Опять повороты. Сколько их уже было в жизни у Татьяны? Ее жизнь с самого рождения была похожа на аттракцион: вверх — вниз, вверх — вниз, вправо — влево. Она не роптала на судьбу, не обижалась, иногда ей даже нравилась некая непредсказуемость ее участи. Хотя нужна была большая мудрость и терпение — смириться с тем, что ни одна ситуация, ни один человек не пробудет в ее жизни долго. Достаточно долго, чтобы стать счастливой…

Ее родители дружили со школьной скамьи, с девятого класса. Их любовь казалась окружающим образцовой — всегда вместе, всегда поддерживают друг друга. Рано поженились, что было встречено окружающими с одобрением, после чего начали строить образцовую семью — мама, Ольга, поступила в Томский педагогический, заочно. Отец, Леонид, устроился работать на лесокомбинат. Молодым сразу выделили комнату в семейном общежитии. Вскоре родилась долгожданная Танечка. На лесокомбинате пообещали отдельную квартиру. Когда Танюше исполнился год, ее отец уже был секретарем комсомольской организации завода. Мама после декрета пошла работать в местную школу. Семья казалась еще более счастливой и крепкой. Про них писали очерки в местную газету. Но Танюше не удалось пожить в крепкой и счастливой советской семье.

Еще через год ее мать убила отца кухонным ножом, нанеся ему около пятнадцати ножевых ранений, и попыталась убить себя. Ее спасли, после чего приговорили к семи годам лишения свободы. Весь город был в шоке. Только маленькая Танюша ничего не знала, она плакала целыми днями — мама почему-то отдала ее чужим людям, и ее привели в некрасивую комнату с поломанными игрушками и дергаными, злыми тетеньками, которых другие дети называли «мама».

Сколько раз за свою жизнь Татьяна пыталась понять, что случилось в то утро, семнадцатого июня тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Став взрослой, она ездила в Колпашево, поднимала архивы, пыталась поговорить с бывшими друзьями родителей. Тщетно. Ни на допросе, ни на суде мать не призналась, почему убила отца. Их друзья тоже ничего не знали: для них Лопашниковы были образцовой парой. Более того, за месяц до убийства они получили квартиру и казались более счастливыми, чем обычно.

Татьяна бесилась — хуже трагедии было отсутствие логики, привычного «потому что». Мыслям не за что было зацепиться в абсолютной пустоте и нереальности происшедшего. От этого стало страшно. Мир становился небезопасным: в мире, где отсутствует логика, в каждую секунду может произойти что угодно: ты не услышишь сигнала приближающегося КамАЗа, не увидишь прямо перед собой огромной ямы, или на тебя бросится с ножом любимый супруг. Постепенно Татьяна нашла себе удобную позицию — она рассматривала то происшествие как стихийное бедствие, как наводнение или цунами.

В детском доме Татьяна пробыла недолго: после того как мать умерла в тюремной больнице от воспаления легких, ее усыновили дальние родственники по отцу — Погребковы. Так Таня переехала в город Ярославль.

Погребковы были странными людьми. Не плохими, не злыми, а именно странными: казалось, они всей своей жизнью доказывают окружающим свое превосходство. Причем сама «своя жизнь» отодвигалась на второй или на третий план. Людмила Погребкова работала в турбюро «Спутник», а Григорий — заместителем директора районного телефонного узла. Поэтому семья имела серьезный блат и приличные средства. Людмила одевала маленькую Танюшу в импортные платьица, вдевала ей в уши золотые сережки с бриллиантиками и, надев на себя новый костюм, привезенный из Югославии, шла гулять. После прогулки они с мужем с упоением обсуждали удивление и зависть встречных.

— Представляешь, Гриша, — смеясь, говорила Людмила, — та рыжая из второго подъезда спросила, правда ли, что у Танечки золотые сережки. Я подтвердила. Она спросила, что за камень в них, я объяснила, что бриллиант. Так она чуть в обморок не грохнулась, говорит, не рано ли ребенку такое носить? Я говорю, пусть девочка нам и не родная, но нам для нее ничего не жалко — мы люди добрые.

Обсуждение подобного случая затягивалось на весь вечер и рассказывалось со смаком, по нескольку раз. Погребковы хвалились всем: одеждой, мебелью, связями, своей добротой, талантом Танечки (она училась на «отлично»), стерильной чистотой, своей образованностью и даже тем, что они каждый день едят мясо.

Но псевдоидиллия ее новой семьи кончилась, когда Танечка только пошла в шестой класс. Григорий увлекся новой сотрудницей и бросил семью. Людмила была в полном шоке, она даже заболела от расстройства. Причиной была даже не измена любимого мужа, а то, «что теперь скажут люди? Что они подумают? Теперь они будут осуждать меня. А ведь у них даже родные дочки не ходят в золоте». Она словно помешалась — целыми днями она выслеживала и преследовала Григория, шантажировала его, пытаясь вернуть в семью.

Неизвестно, чем бы вся эта история закончилась, если бы Людмила не влюбилась в серба по имени Драгон, который приезжал закупать оборудование на тракторный завод. Он был темпераментен и тоннами сыпал комплименты на плохом русском в адрес полноватой блондинки Людмилы. Людмила моментально «оттаяла». Еще бы — выйти замуж за иностранца было престижно. И можно было снова смотреть на соседок сверху вниз… Через некоторое время она уехала в вожделенную «заграницу», навсегда вычеркнув из своей памяти и неверного мужа, и девочку, называвшую ее «мамой» восемь лет.

Так Татьяна попала к матери ее приемного отца. Баба Валя жила в небольшой деревеньке недалеко от райцентра в Тверской области. Она была высокой костистой женщиной за шестьдесят, с длинными жилистыми руками. Губы у нее были поджаты, а почти бесцветно-серые глаза смотрели прищурясь, исподлобья. У нее был такой вид, словно она собиралась сказать что-то обидное.

Ее муж вернулся с войны к другой женщине, «к богатой», как говорила она, оставив ее с сыном. Появление Татьяны она приняла без энтузиазма (девочка была, родственницей Людмиле). «Неродная, — делая ударение на «о», говорила она. — Навязалась к нам на шею, совести нет. Я в ее годы уже в колхозе работала». Бабка не любила Татьяну, постоянно подозревала ее в чем-то «нехорошем». «Вот увидите, мать-убийца еще в ней проявится», — мрачно говорила она.

Несмотря на суровость и ненависть к ней бабки, жизнь в деревне была едва ли не самым счастливым временем в жизни Татьяны.

Каждый день в школу, в райцентр, их на лошади отвозил возчик, он же встречал после занятий. Ездили все вместе: и малые и великие, все дружили между собой, и старшеклассники горой стояли за самых младших. И хотя их в школе презрительно называли «деревня», втайне завидовали этой маленькой самодостаточной коммуне. Тут она впервые влюбилась. Лешка ответил ей взаимностью. Это было что-то фантастическое. Но он неожиданно уехал.

После окончания восьмого класса Таня тоже покинула деревню, отправившись в Тверь, где поступила в кулинарное училище. В общем-то, ей было все равно, где учиться, лишь бы уехать от бабки. А в училище давали неплохое общежитие. Училась она легко, потому что была единственной отличницей на их курсе. Ей советовали ехать в Москву, поступать в пищевой институт, что она и сделала.

Но в институт не поступила. Зато познакомилась с одной девушкой, которая посоветовала пойти работать на стройку, где давали общежитие, платили хорошую зарплату, и через несколько лет можно было получить московскую прописку и свою собственную квартиру. Последнее явилось решающим обстоятельством. У Татьяны никогда в жизни не было места, которое она могла назвать своим. Несколько лет Татьяна работала штукатуром-маляром. Работа была тяжелой, перед ними, молоденькими девушками, ставили порой непосильные задачи. А чуть что — попрекали отсутствием московской прописки и грозили выгнать из общежития. Татьяне безумно хотелось убежать, уехать, но было некуда.