Новочеркасск. Кровавый полдень - Татьяна Бочарова

Отказы следовали один за другим. Морг без официальных постановлений не мог принять останки, судмедэксперт и милиция тоже отказались, власть города не включила свои рычаги и ни в чем не содействовала.

Время не ждало, кости парились в мешках, от нас все шарахались. Я словно носила за спиной тень этой могилы, и один в администрации не сдержался, бросил: «Как с такой женщиной можно…?».

ШАГИ К ПРАВДЕ

И снова пришлось искать выход. Уговорили-упросили патологоанатома детской больницы Эдуарда Павлова, и он согласился провести неформальное, без бумаг и подписей, исследование останков. Это был один из немногих откликнувшихся.

День 22 мая был теплым и солнечным. Буйство зелени и цветника музея не вязалось со смертью, выставленной на журнальные, застеленные газетой «Демократический Новочеркасск» столы. На заголовке «Таким не место в депутатском корпусе» разместились ребра, позвонки и другие кости скелета. Отчищенная монета с острыми краями пробитого пулей отверстия доказательно поблескивала цифрой «1961».

Четыре часа, тщательно складывая позвонок к позвонку и косточку к косточке, мы восстанавливали скелеты. Патологоанатом по ходу давал первичные комментарии, постоянно оговаривая, что он не специалист, не претендует на истину, а лишь предполагает. Мы радовались хотя бы такой помощи и были глубоко благодарны этому молодому врачу.

Кости были сухими, охристо-желтыми, приходилось рыться в земле, которую вместе с брезентом погрузили в мешки, просматривать каждый комок. Так и нашли нулю. На этот раз велась видеосъемка: редкую еще по тем временам камеру предоставило агентство «Сагуна» и Александр Варфоломеев, вскоре открывший первый в городе телеканал. И на протяжении последующих лет он не отказывал в помощи, сформировав у себя самый полный видеоархив по этой теме.

Работа спорилась. Кости и микрофон по очереди сменялись в моих руках, здесь же, на усадьбе, стояли новые гробы, обитые голубым шелком. Дальше мы знали, что делать: гробы с останками хранить, а доказательства (видео- и фотоматериалы) везти в Москву. Именно в Москву, так как было понятно, что Новочеркасск и Ростов ничего не решат. Мы понимали масштабы и значимость этого дела. Понимали, что у нас на руках доказательства, наличие которых многим нежелательно.

Поэтому спешили зафиксировать все. В эти дни в музей приезжали корреспонденты «Дон-ТР», работала группа кинодокументалистов.

Запечатанные музейной печатью, чистенькие голубые гробы мы снова попытались переправить в Собор, предварительно договорившись об этом и убедив служителей, что никакой заразы в них нет. Их снова не приняли. Вероятно, руководству Вознесенского собора не поздоровилось за то, что позволили казакам вскрыть в марте 1992 г. усыпальницу атаманов. Там обнаружилась картина вандализма 30-х, о чем напишу ниже. Поэтому и наших необычных костей боялись, не хотели связываться с общественной организацией. А может быть, были и другие причины.

Как бы то ни было, наши четыре гроба так и не находили приюта в конце мая 1992 г. Пришлось снова разместить их в музее, на этот раз прямо в экспозиции — в маленькой гостиной, единственной непроходной комнате этого дома, построенного по типу казачьего куреня. Пришлось мне ночевать в музее, отпуская домой старушек-сторожей. А затем все-таки приют нашелся, и в домике рядом с Александро-Невской церковью мы хранили гробы с останками уже до самой их передачи специалистам-экспертам.

Дни мая уходили, время поджимало, близилась 30-я годовщина трагедии, готовилось проведение митинга и похорон. Мы твердо решили, что хоронить без экспертизы нельзя. Но кто и как, на основании чего будет ее проводить, было непонятно. Ни один представитель никаких органов не проявил заинтересованности в этом вопросе.

И снова пришлось сжать зубы. Погрузив в сумку видеокассету и фотографии, подсобрав деньжат, я 25 мая выехала в Ростов-на-Дону, чтобы улететь в Москву. По тем временам первой проблемой были не деньги, а дефицит всего, в том числе и авиабилетов. Вокзал забит, и улететь невозможно. Обращения к начальствующему составу результатов не дали. Пришлось обращаться к Сергею Шаповалову, который с осени 1991 г. был переведен в Ростов на повышение и являлся заместителем главы администрации области. Он попытался помочь, но был уже вечер, он спешил уехать в Новочеркасск на день рождения к Э. Путилову, директору НЭВЗа, на котором Шаповалов ранее работал. Передал мне ключ от комнаты в общежитии, где я и переночевала.

В аэропорту была с самого утра и помню, как сжалось от обиды сердце, когда металась в депутатском зале, пытаясь уговорить проходящих мимо значимых людей помочь мне улететь. Проходили мимо и знакомые депутаты Верховного Совета РФ.

Вскоре сагитированный мною дежурный по залу помог-таки оформить билет на следующий рейс, и я прошла в зал ожидания. Здесь, в окружении тропической зелени в горшках, расположилась съемочная группа телекомпании *Дон-ТР». Ольга Никитина, первой опубликовавшая в 1989 г. в областной газете материал о событиях 1962 г., активно работала в тележурналистике, не избегая острых политических тем. Хорошие связи и высокое покровительство обеспечивали ей приоритеты по многим темам. В эти дни она готовила для эфира очередной фильм и в Москву летела для встречи с Александром Третецким, закончившим прокурорское расследование. Разрешение на интервью с ним и знакомство с материалами ей дал Валентин Паничев, бывший прокурор области, возглавивший затем Главную военную прокуратуру.

Я показала Ольге фотографии раскопок, рассказала о цели поездки. В Москве мы разместились в одной гостинице, и я сразу позвонила в Генеральную прокуратуру. С Никитиной оператором был Сергей Слепцов, впоследствии перешедший на самостоятельную работу. Он слышал мой разговор с дежурным прокурором и укорял: «Как ты можешь так разговаривать? Это же Генеральная прокуратура! И вообще, зачем тебе это? Пойдем в музей!».

Договорившись о том, что меня примут на следующий день в Генеральной прокуратуре, я вместе с телевизионщиками прибыла в Главную военную прокуратуру. Нас любезно принял Третецкий. Немного поговорили. Мое состояние ожесточенности и недоверия выливалось в замечания типа: «Конечно, Вы защищаете мундир, ведь армия стреляла в людей. А нам нужно независимое расследование и суд». Затем Ольга брала у него интервью, а я сидела напротив и сверлила взглядом прокурора, мысленно споря с его выводами и формулировками. Впрочем, должна заметить, что его работа отличалась добросовестностью и собранный материал воссоздавал картину дела, не претендуя на выводы, что и входило в рамки прокурорского расследования.

Но выводы были сделаны, и в середине мая 1991 г. Генеральный прокурор СССР Н. Трубин вынес Постановление:

В возбуждении уголовного дела отказано, поскольку в ходе проверки установлено, что оружие ими (военнослужащими. — Т. Б.) применялось правомерно, в целях зашиты государственного имущества от преступных посягательств и самообороны.

Чтобы «проломить» это утверждение и открыть дело я и приехала в Москву с печальной ношей. Помнилось: «нет трупа, нет и преступления». И вот эти бесспорные доказательства у нас были. Картинки «слоеного пирога» и видеокассету я выложила на стол заместителю Генерального прокурора Михаилу Славгородскому. Препроводившие к нему по гулким коридорам этого здания на Пушкинской пояснили, что мне повезло — сегодня дата ВЧК, и поэтому нет традиционных посетителей и у прокурора есть несколько минут для встречи.

Фотографии были красноречивы, и, рассмотрев их, Славгородский вздохнул: «Вторая Катынь, будем заниматься». Немного посмотрел видеокассету, среагировал на мою жалобу на прокурора Новочеркасска, тут же позвонив кому-то. В ответ на горячую просьбу сейчас же отправить со мной судмедэксперта, чтобы исследовать ос-тапки и похоронить, усмехпулся, спросив, что нам нужно: торжественно похоронить или провести экспертизу, что займет определенное время. Мой выбор был однозначен: исследовать, нужна правда.

Заявление и документы были приняты, и уже детали дальнейших действий мы согласовывали в других отделах. Обговаривали проведение экспертизы и идентификации с привлечением самых передовых методов, как это было уже сделано для останков царской семьи.

Несколько успокоенная, отменив «сигнал тревоги», который мы с Дмитрием Кудрявцевым и другими московскими журналистами готовились отправить во все СМИ, в том числе и за рубеж, я вылетела в Ростов-на-Дону. В Новочеркасск сразу не поехала, и на то были свои причины.

Город готовился в 30-ю годовщину особо отметить память своих трагически погибших граждан. Намечалась торжественная церемония похорон. Уже были заказаны цветы, венки… И вот я должна была отменить все это одним своим словом — никаких бумаг и обязательств, кроме обещания прислать специалистов, мне в Генеральной прокуратуре не дали. Поэтому пришлось подстраховываться. Сразу из аэропорта приехала в администрацию области. Там разговаривала с Александром Бедриком и Сергеем Шаповаловым. Все им объяснила. Шаповалов связался с Новочеркасском, объяснил ситуацию. Организующий всю подготовительную работу по похоронам, заместитель главы администрации Новочеркасска Владимир Аверченко заявил, что он подготовит пятый гроб — для меня. Пришлось и на митинге объясняться.