Трильби - Джордж Дюморье

— Вы так его любите?

— Люблю его? Но ведь и вы…

— Милая моя, я его мать!

На это Трильби, казалось, не нашлась ничего ответить.

— Вы только что сами сказали, что вы неподходящая жена для него. Если вы так его любите, неужели вы хотите погубить его замужеством с ним, помешать его карьере, уронить его в глазах общества, разлучить его с сестрой, с семьей и друзьями?

Трильби перевела страдальческий взор на страдальческое лицо Таффи и сказала:

— Неужели все это и вправду будет так, Таффи?

— О Трильби, положение безнадежно, и помочь ничем нельзя! Боюсь, что все это правда. Дорогая Трильби, я не в силах передать вам, что я чувствую, но я не могу лгать, вы знаете!

—

— О нет, Таффи, вы никогда не лжете!

Трильби дрожала всем телом, и Таффи хотел усадить ее, но она осталась на ногах. Миссис Багот глядела ей в лицо, задыхаясь от волнения и мучительной тревоги, почти с мольбой.

Трильби кротко посмотрела на миссис Багот, протянула ей дрожащую руку и сказала:

— Прощайте, миссис Багот. Я не выйду замуж за вашего сына. Обещаю вам. Я никогда его больше не увижу.

Миссис Багот схватила ее руку, сжала и пыталась поцеловать, восклицая:

— Погодите! Не уходите, дорогая моя, милая! Я хочу поговорить с вами. Я хочу сказать вам, как глубоко…

— Прощайте, миссис Багот, — повторила Трильби и, высвободив свою руку, быстро вышла из комнаты.

Миссис Багот, растерянная, ошеломленная, казалось была лишь наполовину довольна своей быстрой победой.

— Она не выйдет замуж за вашего сына, миссис Багот. Господи, как я хотел бы, чтобы она стала моей женой!

— О, мистер Уинн! — отозвалась миссис Багот и залилась слезами.

— Вот как! — воскликнул священник с легкой саркастической усмешкой, кашлянув и фыркнув явно несочувственно. — Конечно, если б это произошло — а я не сомневаюсь, что леди не стала бы возражать (при этом он слегка поклонился с иронической любезностью), — это очень устроило бы всех!

— Чрезвычайно любезно с вашей стороны интересоваться моими скромными делами, — сказал Таффи. — Послушайте, сэр, я далеко нe так гениален, как ваш племянник, и что станется со мной в жизни, никого, кроме меня, особенно не заботит. Но, уверяю вас, если б Трильби любила не его, а меня, я почел бы за счастье разделить с нею свою судьбу. Она редкий человек. Она именно та самая грешница, которая раскаялась, знаете ли!

— О, без сомнения! Без сомнения! Все это мне известно, но факты остаются фактами, а мир таков, каков он есть, — ответствовал преподобный Багот, чья саркастическая усмешка погасла под гневным взглядом вспыльчивого Таффи.

И тогда наш добрый Таффи сказал, хмурясь на священника, у которого был злой и глупый вид, как бывает иногда с людьми даже в тех случаях, когда правда на их стороне:

— А теперь, мистер Багот, мне трудно передать вам, сколько я выстрадал сейчас во время этого… этого… чрезвычайно тяжелого свиданья, так как питаю глубочайшее уважение к Трильби О'Фиррэл. Поздравляю вас и вашу свояченицу с полным успехом. Но, глубоко принимая к сердцу все, что касается вашего племянника, я не уверен, что он не остался в проигрыше благодаря успеху этого… ну, короче — этого свиданья!

Красноречие Таффи иссякло, и вспыльчивая сторона его характера начинала брать верх.

Тогда миссис Багот вытерла глаза, подошла к нему и с ласковой простотой взяла его за руку со словами:

— Мистер Уинн, мне кажется, я понимаю все, что вы сейчас чувствуете. Но будьте к нам снисходительны. Я уверена, что, когда мы уйдем и у вас будет время все хорошенько обдумать, вы поймете нас. А что касается той благородной, прекрасной девушки, то я одного хотела бы: чтобы мой сын мог жениться на ней, но, к сожалению, ее прошлое… Ее скромное общественное положение вовсе не испугало бы меня, — поверьте, я говорю совершенно искренне, — и не судите слишком строго мать вашего друга. Подумайте, сколько мне предстоит еще пережить: ведь мой бедный сын безумно влюблен в нее — и не удивительно! — и в свою очередь любим такой женщиной, как она! Он не сможет сейчас понять, каким несчастьем для него был бы брак с нею. Я вижу все ее очарование и верю, что она хороший человек, несмотря ни на что. А как она красива, какой у нее голос! Это много значит, не так ли? Я не могу передать вам, как мне грустно за нее! Чем я могу ее вознаградить — разве можно вознаградить за это? Я даже и пытаться не буду! Но я напишу ей и скажу все, что думаю и чувствую. Вы простите нас, хорошо?

Она говорила все это с такой непосредственностью и искренним чувством, была так мила и так напоминала Билли, что тронула сердце Таффи, и он простил бы ей все что угодно, а прощать ведь было нечего.

— О миссис Багот, ведь дело совсем не в прощении! Господи боже мой! Все это так печально, знаете ли! Винить тут некого, по-моему. Всего хорошего, миссис Багот, всего хорошего, сэр. — И он проводил их вниз до коляски, в которой сидела прехорошенькая молодая девушка лет семнадцати, бледная и встревоженная, и до такой степени напоминавшая Маленького Билли, что великодушное сердце Таффи дрогнуло опять.

Когда Трильби вышла со двора на площадь св. Анатоля, она увидела мисс Багот, выглядывавшую из окна кареты. При виде Трильби на лице девушки отразилось смешанное чувство приятного удивления и восхищения — она приоткрыла рот, брови ее поднялись, совсем как у Билли, — именно с таким выражением он нередко смотрел на Трильби. Она сразу же узнала его сестру. Сердце ее мучительно заныло.

Трильби пошла дальше, говоря себе: «Нет, нет! Я не разлучу его с сестрой, с его семьей и друзьями. Этого не будет никогда! Уж это-то решено во всяком случае!»

Чувствуя, что ей нужно прийти в себя и хорошенько подумать, она свернула на улицу Трех Разбойников, обычно пустынную в этот час. Улица действительно была совершенно пуста, если не считать одинокой фигуры, которая сидела на тумбе, болтая ногами, засунув руки в карманы брюк, с потухшей перевернутой трубкой в зубах, в рваной соломенной шляпе на затылке и длинном сером пальто до пят. Это был Лэрд. При виде нее он спрыгнул с тумбы и подошел к ней.

— О Трильби, в чем дело? Я не мог выдержать и убежал! Там мать Маленького Билли!

— Да, Сэнди, дорогой, я только что видела ее.

— Ну, и что?

— Я обещала ей больше никогда не встречаться с Билли. Я была безрассудна, когда дала ему слово выйти за него замуж. Последние месяцы я ему все время отказывала, а в тот раз, когда он сказал, что покинет Париж навсегда, я, глупая, уступила. Я предлагала ему просто жить с ним, заботиться о нем, быть его служанкой, всем, чем он захочет, только не женой! Но он и слышать об этом не хотел! Милый, милый Билли! Он ангел, я сделаю все на свете, чтобы у него не было огорчений из-за меня! Я уеду из этого ненавистного города в деревню: ничего не поделаешь, придется как-нибудь жить дальше…

Дни бесконечно долго тянутся, правда? Их так много! У меня есть одни знакомые, они бедные люди и были когда-то ко мне очень привязаны, я могу поселиться у них, зарабатывать себе на пропитание и помогать им. Самое трудное, как быть с Жанно. Я все заранее продумала, еще до того, как это случилось. Видите, я была хорошо подготовлена.

Она улыбнулась какой-то потерянной, жалкой улыбкой, верхняя губа ее туго обтянула зубы, будто кто-то тянул ее за мочки ушей.

— О! Но, Трильби, что же станется с нами без вас? С Таффи и со мною, понимаете! Вы стали нам так близки!

— Ну, как это мило и хорошо с вашей стороны! — воскликнула бедная Трильби с глазами, полными слез. — Ведь я тоже жила только для вас до тех пор, пока не случилось это. Но все невозвратно кончилось, не так ли? Все вокруг изменилось для меня — даже небо кажется — мне другим. Ах! Вы помните песенку, которую распевал Дюрьен: «Любви утехи, любви страданья», — ведь это правда, разве нет? Я немедленно уеду и возьму с собой Жанно, так я полагаю.

— Но куда же именно вы думаете ехать?

— Ах, этого я не скажу вам, Сэнди, дорогой, еще долгое время не скажу! Подумайте, к чему это может привести. Ну, не будем время терять. Надо сразу брать быка за рога.

Она сделала попытку засмеяться, затем ухватила его за бакенбарды, поцеловала в глаза и в губы, залила слезами все его лицо. Потом, не в силах вымолвить ни слова, она кивнула ему головой на прощанье и быстро пошла вперед по узкой кривой улице. Дойдя до поворота, она обернулась, помахала рукой, послала два-три воздушных поцелуя и исчезла.

Лэрд несколько минут глядел ей вслед. Улица опустела. Он чувствовал себя глубоко несчастным, душа его была полна печали и сочувствия к Трильби. Затем он набил табаком трубку, зажег ее, взгромоздился на другую тумбу и уселся, болтая ногами и постукивая каблуками, в ожидании отъезда матери Билли, после чего он поднимется наверх и мужественно встретит, как подобает мужчине, справедливый гнев Таффи и стерпит его горькие упреки в трусости и дезертирстве перед лицом неприятеля.