Призванные луной - Бриггз Патриция

Изменилось ли что-нибудь, если бы я понимала степень потребности Сэмюэля? Страстная, тоскующая по любви девочка-подросток, столкнувшаяся с холодными фактами? Разглядела бы я за числами ту боль, которую причинили все эти смерти?

Вряд ли я пересмотрела бы свое решение. Я и сегодня не вышла бы за того, кто меня не любит; но, наверно, я стала бы лучше думать о нем. Оставила бы письмо или позвонила бы, добравшись до дома матери. Может быть, я даже набралась бы храбрости, чтобы попрощаться с ним, не будь так обижена.

Я отказалась размышлять о том, как рассказ Брана повлиял на мое теперешнее отношение к Сэмюэлю. В любом случае это неважно. Завтра я возвращаюсь домой.

— Всегда существовали такие вещи, которые я не мог тебе объяснить. — Бран улыбался, но улыбка его была невеселой. — Я упустил из виду, что знаю не все. Два месяца спустя после твоего отъезда Сэмюэль исчез.

— Он рассердился из-за твоего вмешательства? Бран покачал головой.

— Вначале может быть. Но мы все обсудили с ним в день твоего отъезда. Он был бы более сердит, если бы не чувство вины за то, что воспользовался положением ребенка. — Он потрепал меня по руке. — Он знал, что делает, и понимал, что ты почувствуешь, что бы ни говорил себе и тебе. Не заставляй его ощущать себя жертвой.

«Никаких проблем».

— Не буду. Но если он не злился на тебя, то почему исчез?

— Ты многое понимаешь в нас, потому что выросла среди нас, — медленно произнес Бран. — Но иногда даже я кое-что упускаю. Сэмюэль видел в тебе ответ на свою душевную боль, но не на сердечную. Но это не все, что испытывал к тебе Сэмюэль, — сомневаюсь, что он сам это осознавал.

— Что ты имеешь в виду?

— Он чах после твоего ухода, — сказал Бран, и старомодное слово показалось странным в устах такого молодого человека, каким он выглядел. — Он похудел, не мог спать. Первый месяц он почти все время проводил в облике волка.

— Но что, по-твоему, с ним было? — осторожно спросила я.

— Он тосковал по утраченной подруге, — сказал Бран. — В некоторых отношениях вервольфы не отличаются от своих диких братьев. Но мне понадобилось слишком много времени, чтобы понять это. И прежде чем я это понял, он исчез, не сказав нам ни слова. Два года я ждал, что в газетах напечатают сообщение о его теле, найденном в реке, подобно Брайану. Когда Сэмюэль наконец начал снимать деньги со своего банковского счета, Чарльз его выследил. Сэмюэль купил себе документы и поступил в колледж.

— Насколько мне известно, Сэмюэль по крайней мере один раз закончил колледж — медицинский. Он снова получил диплом врача, какое-то время руководил клиникой в Техасе и вернулся к нам года два назад, — закончил Бран.

— Он не любил меня, — заявила я. — Так, как мужчина любит женщину.

— Конечно, — согласился Бран. — Но он выбрал тебя своей парой. — Он резко встал и протянул руку к пальто. — Сейчас не волнуйся ни о чем. Я просто решил, что ты должна знать. Спи спокойно.

Глава седьмая

На следующее утро я в куртке Брана отправилась на заправку и купила на завтрак буррито[Буррито — мексиканское блюдо, род пирожка; входит в меню ресторанов быстрого питания. — Прим. перев]. Буррито было если не вкусное, то по крайней мере горячее, а я была достаточно голодна, чтобы съесть что угодно.

Молодой человек за кассой выглядел так, словно готов был задать мне немало вопросов, но я укротила его взглядом. Мои знакомые осведомлены, что не стоит вступать со мной в борьбу взглядов. Я не была вер-кто-нибудь, но и он тоже, а обо мне он этого не знал. Напугать его было приятно, но я не слишком хорошо себя чувствовала после этого.

Мне необходимо было что-то делать, все, что угодно, а приходилось все утро ждать. Ждать означало беспокоиться о Джесси, представляя себе, как она страдает в руках похитителей, и думать о Маке и гадать, могла ли я предотвратить его смерть. Это означало снова переживать унижение от того, что Бран объясняет мне: мужчина, которого я люблю, просто меня использует. Мне хотелось убраться из Осинового Ручья, где воспоминания о шестнадцатилетней девочке преследовали меня, как я ни старалась от них избавиться; подчинение Брану слишком глубоко укоренилось во мне — особенно когда его приказ был совершенно ясен. Но испытывать при этом радость было совсем не обязательно.

Я возвращалась в мотель, дыхание паром вырывалось изо рта, снег скрипел под ногами, когда что-то меня окликнул:

— Мерси!

На шоссе остановился зеленый грузовик: очевидно, водитель увидел меня. Но сам он не показался мне знакомым. Яркое солнце, отражавшееся от снега, очень мешало, поэтому я заслонила глаза рукой и повернулась, чтобы лучше его рассмотреть.

Как только я сделала это, водитель выключил мотор, выпрыгнул из машины и пошел по шоссе..

— Я слышал, что ты здесь, — сказал он, — но решил, что ты уехала рано утром, иначе давно бы тебя разыскал.

Голос определенно знакомый, но никак не сочетается с курчавыми рыжими волосами и гладким лицом. Человек как будто обиделся, даже рассердился оттого, что я сразу его не узнала. Потом покачал головой и рассмеялся.

— Я все забываю, что каждый раз, как погляжу в зеркало, вижу незнакомого человека.

Глаза, мягкие и голубые, соответствуют голосу, но окончательно я узнала его благодаря смеху.

— Доктор Уоллес? — спросила я. — Это действительно вы?

Он сунул руки в карманы, наклонил голову и улыбнулся.

— Точно, как лунный свет, Мерседес Томпсон, как лунный свет.

Картер Уоллес работал в Осиновом Ручье ветеринаром. Нет, вервольфов он обычно не лечил, но здесь были кошки, собаки и скот — достаточно, чтобы он был занят. Его дом стоял по соседству с тем, в котором я росла, и он помог мне пережить первые месяцы после смерти приемных родителей.

Доктор Уоллес, которого я помнила, был человеком средних лет, лысеющим, с животиком, который свешивался над ремнем. Лицо и руки его загорели и покрылись морщинами из-за долгих часов, проведенных на солнце. Встреченный мною человек был худым, поджарым и выглядел голодным; кожа у него была как у двадцатилетнего, но больше всего изменилась не его внешность.

Картер Уоллес, которого я помнила, был медлителен и мягок. Я видела, как он выманил скунса из груды шин, и при этом тот не окутал никого своей вонью; он голосом удерживал испуганную лошадь, доставая из ее ноги колючую проволоку. В нем было что-то мирное, прочное и подлинное, как в дубе.

Больше этого не было. Глаза его оставались яркими и добрыми, но в его взгляде, который был устремлен на меня, было что-то хищническое. Облако насилия окутывало его, я почти ощущала запах крови.