Убей или умри! Первый роман о немецком снайпере - Юрий Стукалин

Он усаживается на траве и смотрит на нас по очереди, нахмурив брови.

— Где моя фуражка?

— На вас ее не было, — говорит один из солдат, разведя руками.

— А каска?

— Ее тоже нет.

— Курт, помоги встать.

Мы с фельдфебелем берем его под локти и поднимаем. Его пошатывает.

— Вы куда-то собрались, герр капитан? — спрашиваю как можно спокойнее.

— Да! Поговорить с напыщенным индюком.

— Подождите, герр капитан, вам нужно хотя бы отдышаться, — пытаюсь его успокоить. — Кто-нибудь, принесите воды капитану!

Воду подносят в котелке, он сначала жадно выпивает половину, а остальное выливает себе на голову. Это Бауера немного остужает. Я киваю Нойманну. Тот, быстро сообразив, достает сигарету, прикуривает ее и сует капитану в зубы.

Капитан жадно затягивается, взгляд его постепенно проясняется. Запал постепенно уходит, Бауер теперь не рвется в штаб к фон Хельцу. Я оглядываюсь. Капитан выбрался не один, привел с собой человек тридцать солдат. Выглядят они еще более ужасно, чем мы. Это люди, которые до последнего патрона сражались в окопах, настоящие воины-смертники. Мы с Нойманном чувствуем себя неловко, за то, что сбежали, тогда как эти ребята сражались с намного превосходящими их числом противниками.

— Герр капитан, — обращаюсь к Бауеру, видя, что тот уже может нормально соображать, — вы вывели людей, но теперь их необходимо покормить, да и вам тоже надо поесть и отдохнуть. А доклад подождет.

— Да, Курт, — капитан оглядывает свое «войско». — Ребятам нужен отдых.

— Вот и правильно, мы распорядимся. Надеюсь, у кашеваров еще что-нибудь осталось.

С этими словами отвожу его в сторону, подальше от штаба. Нойманн в это время отдает распоряжения новобранцам, чтобы те поторопились на кухню за едой. Мы с капитаном присаживаемся в тени березы.

— Как вам удалось вырваться, герр капитан? — спрашиваю его, и тут же об этом жалею. Чувство стыда переполняет меня, ведь я бросил своего товарища и командира. Знаю, что Бауер не будет устраивать скандал по поводу нашего бегства с позиций, но дело не в этом. Все-таки я его предал. Бауер долго молчит, глядя в одну точку. Я его не тороплю с рассказом, просто курю и жду.

— Ты был прав, — нарушает, наконец, молчание Бауер. — Нам надо было отступать еще тогда, наплевав на приказы… Я угробил почти всю роту. У нас кончились патроны, но мы еще долго пытались вернуться в траншеи и драться, отняв оружие у врага. Ничего не вышло.

Капитан мотает головой и крепко сжимает кулаки:

— И я принял решение отступать. Так хотя бы смог спасти остатки роты. Выхода у меня не было, понимаешь, Курт? Если дело касалось бы только меня, то я и шагу не сделал, сдох бы там. Но со мной остались самые преданные бойцы, и я не решился гробить их жизни.

При словосочетании «самые преданные» у меня неприятно колет в сердце.

— А фон Хельц за это заплатит! Жалею, что не послушался тебя. В тебе, Курт, говорил разум. Уже тогда надо было отступать. Я ничего не добился. Только потерял еще несколько мальчишек. И это очередной груз на мои плечи.

Можно было, конечно, придумать какие-нибудь успокаивающие слова, но они все равно не имели бы смысла. Ясно одно — ничего не закончилось, и чует мое сердце, что нам еще предстоят жаркие деньки. Но главную вещь я сделал. Удержал разъяренного капитана от встречи с фон Хельцем. Может, этим и спас его жизнь. С майором шутки подобного рода, как я понимаю, не проходят.

Солдаты приносят еду, я сую котелок капитану в руки:

— Поешьте, герр капитан.

— Черт, у меня и ложки нет, — огорчается Бауер.

— Возьмите мою.

— Благодарю, — капитан набрасывается на еду. Я не мешаю, отхожу в сторонку. Боюсь даже предположить, что с нами со всеми скоро будет. Глядя на голубое чистое небо, с горечью думаю, что эти рубежи могут стать последним пристанищем для нас всех. Смерть уже близко, и то, что мы пока играем с ней в игры и умудряемся остаться в живых, ничего не значит. Скорее всего, это она играет с нами как кошка с мышкой, наперед зная, что из ее лап нам не выбраться. Мы барахтаемся в глубокой луже и, зная, что все равно утонем, гребем из последних сил, вместо того чтобы отдаться судьбе и уйти на дно.

От печальных мыслей меня отрывает Нойманн.

— Ты бы сходил к капитану Калле.

— А что такое?

— Ну, он все-таки ближе к штабу, чем мы. А у вас доверительные отношения. Чувствую, жареным пахнет, — и как бы в подтверждение своих слов, Нойманн жадно втягивает носом воздух.

— Прекращай говорить загадками.

— Народ вокруг волнуется. Похоже, предстоит нам марш-бросок на иванов. Кормежку привезли, шнапс. Боеприпасы раздают, обозы подошли. Может, и почта до нас доберется. Тут все признаки наступления налицо.

— Так это и без Калле понятно. К тому же он намекал на что-то подобное. Сформируют подразделения и вперед! Он меня к себе в роту зачислить хочет. Никак фон Хельц не успокоится, не дает ему покоя слава лучшего полководца Третьего рейха. Ему наплевать, что мы подохнем на никому не нужной позиции.

— Присосался к ней, как клещ, — поддакивает мне Нойманн.

— Ладно, поглядим.

Я устраиваюсь за тем же столом, где меня кормил капитан, и осматриваю свой карабин. Оптика, несмотря на все несчастья, осталась цела, а трещина в прикладе оказалась небольшой. Остается только починить приклад, почистить оружие и заново его потом пристрелять. Этим и занимаюсь.

— Разрешите обратиться, герр обер-ефрейтор! — отвлекает меня от работы знакомый голосок. Резко поднимаю голову. Передо мной стоит малыш Земмер.

— Надо же! — восклицаю, удивленно разглядывая своего ученика.

Парень выглядит ужасно. Рожа чумазая, волосы торчат в разные стороны, на правой щеке запекшаяся кровь. Левый рукав кителя оторван, поясного ремня нет, мундир перепачкан черт знает чем. Больше всего меня поражает его взгляд. На меня смотрит уже не мальчик, а настоящий боец, многое повидавший. Последнее сражение прибавило этому парню лет пять, не меньше. Да, война быстро старит людей.

— Присаживайся.

Он аккуратно снимает свой карабин с плеча, приставляет к столу, а затем опускается на лавку.

— Рассказывай! Я уж думал, что тебя и в живых нет.

— Я и сам так думал, — отрешенно произносит Земмер. — Не верится до сих пор, что выбрался живым оттуда.

Понимаю, что лучше пока не беспокоить парня расспросами. Вернулся целый и ладно. Что лишний раз бередить его душевные раны. Мы молчим…

— Что нас ждет дальше? — спрашивает Земмер.

— Мы будем дальше сражаться за Великую Германию, — произношу без особого энтузиазма.

Земмер понуро кивает.

— Не отчаивайся, парень, — хлопаю его по плечу, — пойдем с тобой в паре.

— Как?

— Просто. Нас осталось двое. Фон Хельц вот-вот даст приказ к наступлению. Мы пойдем чуть раньше и займем позицию. Наша задача — ослабить оборонительную мощь противника. А это офицеры, командиры артиллерийских расчетов, пулеметные гнезда, дозоры и прочее. Понял?

— Да, герр обер-ефрейтор! — не сказать, что Земмер сияет, но уныние сошло с его лица.

— Так мы сможем хоть немного снизить процент потерь среди наших ребят. Иди умойся и приведи себя в порядок, отдохни.

Ясно, что от наступления нам не отвертеться. Правильно сказал Нойманн: фон Хельц не отступится от своего и пошлет нас в очередную бойню. Как обычно, рассчитывать приходится только на себя. Раз уж не спастись от всего этого безумия, то нужно хотя бы продумать, как умудриться не пропасть зазря и дать возможность товарищам взять нашу проклятую прежнюю позицию снова под свой контроль.

Помочь разобраться в ситуации мне может Калле, и я отправляюсь на его поиски. Солдаты из его роты подсказывают, что он в штабе у командира полка. Ничего не остается делать, как сидеть на солнцепеке и ждать его. Главное, чтобы Бауер там на совещании не устроил истерики. Я искренне переживаю за его душевное состояние.

Подходит задиристый унтер, которому Нойманн преподал ускоренный курс хороших манер. Он мнется, не знает, как подступиться.

— Еще что-то нужно? — спрашиваю, исподлобья глядя на него.

— Некрасиво получилось, — извиняющемся тоном произносит унтер.

— Бывает, — меньше всего сейчас хочется общаться с этим идиотом.

— Мне ребята сказали, что ты классный стрелок, и многим жизнь спас, — слова даются унтеру с трудом, он явно не специалист в таких вещах, как извинение.

— От меня тебе что надо? — я уже понял причину появления унтера. Он боялся, что во время наступления может схлопотать от меня или Нойманна пулю в спину, и пытается подлизаться. Как ни страшно это звучит, но нам всем здесь приходится бояться не только врага, но и своих. Конфликты разрешаются просто — бах! — и нет человека. Кто будет устраивать расследование, почему и как этот солдат получил пулю в затылок? Я давно уже уяснил это правило — не нарываться на скандалы с сослуживцами. Мне это давалось легко, я никогда не был излишне общительным человеком. Но некоторые, казалось, так и старались нарываться на пулю. И чем дальше мы увязали в этой войне, тем больше разочаровывались в тех истинах, которые нам вдалбливали с детства. Безнаказанность развращает, я это видел не раз.