Год спокойного солнца - Юрий Белов

Марат вдруг вспомнил, как впервые после долгой разлуки, выскочив на каком-то перегоне, где невесть почему остановился их «пятьсот веселый», почувствовал на лице это теплое прикосновение и чуть не заплакал от переполнивших его чувств. Нигде и никогда по весне не встречал он такого теплого дуновения, как в этих среднеазиатских степях. В России весна иначе пахнет. И пусть те запахи по-своему волшебны и тоже волнуют душу, но с этим, родным, их не сравнить…

Едва вышел он на улицу и ощутил на лице ни с чем несравнимое весеннее дуновение, как настроение его поднялось. Теперь-то, он знал твердо, беды его кончились, и все будет хорошо, потому что пришла настоящая весна — с теплом, с цветением садов, с чистой зеленью молодой листвы и степных трав, с красными тюльпанами на холмах, с возвращением птиц из дальних стран — с подлинной радостью.

Рабочий день в тресте уже начался, в коридорах было безлюдно, сквозь закрытые двери прорывались то приглушенные голоса, то стук пишущей машинки, а где-то в дальнем конце дзинькала пила, — видно, ремонтировали, что-то.

Назаров пошел по скрипучему паркету, читал таблички на дверях и увидел то, что искал — кабинет главного инженера. Стукнув согнутым пальцем и не услышав ответа, толкнул дверь, она легко подалась. За большим письменным столом что-то писал тот самый человек, с которым ехал на мотоцикле Борис.

— Разрешите?

Казаков поднял голову и удивленно вскинул брови.

— Конечно. У нас не принято стучать…

— Я из газеты. Назаров, — представился Марат, пожимая протянутую руку.

— Казаков. Вы в связи с приездом американца?

Тут только Марат увидел, что длинный стол заседаний, стоящий в стороне, у окна, застлан белой скатертью и уставлен угощениями — урюк, кишмиш, печенье, конфеты. Пиалушки расставлены, чайников только еще не было.

— Нет, я по другому поводу, — смутился Назаров, словно явился непрошеным гостем. — У вас прием назначен скоро? Может быть, побеседуем? Меня интересуют ваши механические колодцы.

— Не успеем, пожалуй, — развел руками хозяин и на часы взглянул. — Скоро должны заявиться. Да и, по-честному, настроение у меня… сами понимаете.

Готовый понимающе кивнуть и попрощаться, Марат на всякий случай спросил:

— А беседа у вас о чем?

— Да об этом самом, наверное. Что еще может интересовать американского писателя в нашем тресте, — ответил Казаков и опять посмотрел на часы. — Оставайтесь. И мы смелее будем — все-таки еще один свой человек.

Он улыбнулся, и улыбка у него была открытая, светлая, хорошая улыбка.

Американский писатель оказался семидесятилетним, но крепким еще, подвижным негром, одетым слишком ярко. Светло-коричневый клетчатый пиджак, желтая рубашка и малиновый галстук с изображением крепостных башен и пальм, перстни с камнями, особенно один — с крупным янтарем — все это притягивало взгляд, отвлекало в разговоре. С ним была супруга, пожилая негритянка, седая, благообразная и тоже одетая не по возрасту — в светлый брючный костюм, с цветастой косынкой на шее. Мистер Фрэнк Пэттисон, миссис Джозина Пэттисон, — представил их переводчик.

Казаков назвал себя и представил присутствующих — начальника передвижной механизированной колонны Кирилла Артемовича Сомова и корреспондента местной газеты Марата Назарова. Гости церемонно поклонились каждому.

Сомов, который привез иностранцев, подмигнул Марату, но тот сразу же отвел взгляд.

— Мне сказали, что вас интересует обводнение пустынных пастбищ, — начал Казаков, заметно волнуясь. — Предлагается такая программа: скачала я введу вас в курс нашей работы, вместе с Кириллом Артемовичем ответим, как сможем, на ваши вопросы, а потом поедем на пастбища, туда, где мы строим водозаборные сооружения. Здесь недалеко. Не возражаете?

— Йес, йес, — широко улыбаясь, закивал Пэттисон.

— Тогда так… Давайте вести беседу без церемоний, по-дружески, за пиалой чая, — вновь заговорил главный инженер и вопросительно посмотрел на переводчика, одновременно жестом приглашая гостей отведать угощения.

— О, йес! — снова воскликнул американец, едва услышав перевод, и добавил по складам: — Дру-жес-тво.

— Вот и отлично, — облегченно кивнул Казаков. — Значит, о пастбищах… Их у нас, вон сколько, он оглянулся на висящую на стене карту, и Пэттисоны сразу же повернули головы. — Почти тридцать девять миллионов гектаров пустынных пастбищ. Причем подавляющее большинство территории относится к сухой и очень сухой зоне. Условия сложные. Но у нас каждый чабан со школьной скамьи знает слова Мичурина…

— Ми-чу-рин? — переспросил американец и с помощью переводчика записал фамилию в свой блокнот.

— …знает слова Мичурина о том, что мы не можем ждать милостей у природы, взять их у нее — наша задача.

— О! — снова воскликнул Фрэнк Пэттисон, записывая, потом стал что-то быстро говорить по-английски.

— Сказано красиво, даже очень, но не слишком ли воинственно? — объяснил переводчик. — Природа не любит, когда ей наступают на горло.

Казаков усмехнулся вскользь, сразу же сделав серьезное лицо, боясь, что гость превратно поймет его.

— Брать у природы ее богатства — не значит наступать ей на горло, — проговорил он без нажима. — Во всяком случае — не всегда значит. Наступать на горло вообще не в наших правилах.

Записывая его ответ, мистер Фрэнк не поднял головы и не улыбнулся.

— Природные условия Каракумов продиктовали главное направление животноводства, — продолжал Ата Казакович, поглядывая на переводчика, давая ему возможность передать все как следует. — Это отгонное овцеводство. Круглый год в Каракумах выпасаются овцы различной породы, прежде всего каракульской. В прошлом овец пасли самым примитивным способом: перегоняли с места на место в поисках корма, рыли колодцы — и все без системы, без учета особенностей территории. Падеж был велик. Теперь животноводство ведется на научной основе. Составлена «Схема комплексного освоения пустынных пастбищ». — Он ладонью прихлопнул размноженные на ротаторе, переплетенные, с истрепанными, замусоленными углами листы голубоватой бумаги. — Тут многое предусмотрено — и строительство новых водозаборных сооружений, и улучшение приколодезных песков, и фитомелиорация ухудшенных пастбищ, и другое, что позволит за тридцать лет заметно поднять овцеводство.

Улыбка снова осветила лицо Пэттисона. Он сказал, сверкая перламутром зубов:

— Вы настолько уверены в себе, что решаетесь планировать работу в пустыне на тридцать лет вперед?

— Работа такого рода не терпит суеты, — ответил Казаков. — Чтобы образовалась пустыня, ушли миллионы лет. Преобразования не сделаешь за одну пятилетку. А что касается уверенности, то почему же ей не быть? Каракумский канал построили, создали новые хозяйства, разбили хлопковые поля, насадили сады, нефтяные и газовые промыслы действуют… Почему же пастбищам оставаться неизменными? Захотеть только надо.

— Я видел Каракумский канал, — быстро кивнул Пэттисон. — Это действительно грандиозно.

— Ну вот! — обрадовался Казаков, но засмущался своей горячности, стал расправлять загнувшийся угол «Схемы». — Конечно, здесь намечен очень большой объем работ, придется много попотеть. Но уверен — все намеченное сделаем.

— Мне тоже хотелось бы в это поверить, — выпятив толстые губы, вставил американец и вдруг засмеялся: — Простите, мне вспомнилась забавная история. Когда Амундсен собирался в Арктику и приготовил ружья против белых медведей, ему сказали, что белый медведь никогда не нападает на человека. Великий путешественник ответил: «Я-то это знаю, но не уверен, знает ли это белый медведь». Еще раз простите, но знает ли пустыня, что вы хотите ей добра?

Вежливо улыбнувшись, Ата Казакович возразил:

— Но Каракумы не белый медведь. Пустыня беззащитна, несмотря на свою суровость, и мы это знаем. Поэтому и идем туда не с ружьем, заряженным жаканом, а с водой, утоляющей жажду.

— Браво! — засиял улыбкой Пэттисон. — Хорошо сказано. — Но тут же сделал серьезное лицо и даже вздохнул, то ли жалея беззащитную пустыню, то ли от зависти к остроумному собеседнику; оказалось же, что несмотря на понравившийся ответ, он остался при своем мнении и высказал его вполне определенно, не щадя престижа собственной страны: — Время меняет все — и людей, и природу. «Фрам» стоит в Осло в музее, а на Северный полюс ходят уже на лыжах. Наши предки трепетали перед грозными силами природы, а мы безжалостно ее уничтожаем. У нас в штате Нью-Джерси есть горное озеро Бруктрот. Прекрасный уголок земли. Голубая вода, лесистые склоны берегов. К сожалению, это только декорация. В озере убито все живое.

— Как убито? — живо спросил Казаков.

— Кислотные дожди, — опять вздохнул Фрэнк и вяло улыбнулся, как бы извиняясь. — Промышленность выбрасывает в воздух окислы серы и азота, облака давно уже не безобидны. Бруктрот оказался бессильным в единоборстве с человеком. Мы — великая держава, располагающая огромными техническими возможностями, мы первыми послали людей на Луну, — а вот спасти озеро оказалось нам не под силу. Озеро… А у вас пустыня, одна из крупнейших в мире. В пустыне столько скрытых сил. Вы, конечно, слышали про трагедию Сахели. А я там был недавно, видел своими глазами. Но если бы только там… Вам не доводилось читать книгу австралийского ученого Тимбери «Битва за землю»?