Время Оно - Михаил Успенский

— Довольно, — проскрипел неклюд. — Ты, я смотрю, и сам ухарь не хуже Лоэнгрина. Говори честно, у кого ходил в учениках — у Мерлина или у Мо Цзы?

— У тебя ходил, — потемнел богатырь лицом. — А Мерлин — это наставник моего побра тима. Я его в глаза не видел. Вот ворочу свою славу, поеду к Яр-Туру в гости — тогда, может, и увижу.

— Добро, — сказал Беломор. — Простой дружинник такого знать не должен. А Невзору подобного допроса я учинить не догадался…

— Не беда, — откликнулся Жихарь. — Он у меня перед смертью не хуже лебедя запоет.

— Совсем ты мне голову заморочил, — сказал неклюд. — Даже брага не помогает, даром что Мозголомная… Невзор — Жихарь… Жихарь — Невзор…

— А ты верь мне — все на место и станет, — посоветовал богатырь.

— Верю, коли пью тут с тобой, — вздохнул Беломор.

— Ну, это не доказательство, — сказал Жихарь. — Я вот тоже пил с кем попало… Старинушка, а кто же этот сэр Мордред был? Муж в зрелых летах, а побратим пишет — только-только у него племянник народился…

Беломор помолчал, подумал.

— Значит, снова со временем шутки шутить начали, как я и предполагал, — сказал он. — Придется тебе, милый сын, снаряжаться в дальний путь, во Время Оно.

— А когда оно — это Время Оно? Было или еще будет?

— Кабы знать… Поэтому отправишься ты в халдейскую страну Вавилон, к халдейскому царю Вавиле, который строит вышку из кирпичей до самого неба… Надо ее порушить.

— Ломать — не строить, — легко согласился богатырь. — Велика ли вышка?

— Сказано же — до неба! — вспыхнул старец.

— А зачем ее рушить? Пусть люди любуются…

— Она не для любования. Возводить ее царя Вавилу надоумил, конечно, Мироед. Сначала одну вышку воздвигнут, потом вторую, третью… Много. А уж тогда натянут между ними колючую проволоку и станут за всем миром приглядывать…

— Что такое колючая проволока? — спросил Жихарь и почесал почему-то наколки на груди. — Из проволоки звенья для кольчуг делают, а кому нужна колючая кольчуга?

— Это, сынок, уж такая дрянь, что и не расскажешь… Подозреваю, впрочем, что ты ее уже видывал, только память эту Мироед заел…

«Поверил, старый пень! — возликовал Жихарь. — Наконец-то поверил!»

— Или он ее все же у Невзора заел? — рассуждал сам с собой старец.

— Старинушка, — сказал Жихарь ласково, только зубы у него при этом почему-то скрипели. — Хочешь, я тебе к завтрему кабатчика приволоку в пыльном мешке, вот у него все и узнаешь…

— Недосуг нынче за кабатчиками с пыльными мешками бегать, — ответил неклюд. — К завтрему ты уже должен быть в пути…

— Без коня, без меча, без доспехов… — продолжил богатырь.

— Меч сам своего хозяина найдет. Конь… В тех местах не конь надобен, а верблюд, но его ты тоже добудешь. Да и не всякий конь тебя снесет…

— Знаю верблюда, — сказал Жихарь. — Он вроде Демона: плюет на всех, только что о четырех ногах и без крыльев… Значит, опять пешим ходом?

— Недолго — тут недалеко, — сказал Беломор. — Сначала меч, потом колодец…

— Какой колодец? — встревожился богатырь. — Снова в яму? Блин поминальный! А поверху нельзя, что ли?

— Нельзя, — сурово молвил неклюд. — А пока ложись-ка ты отдыхать. Я тебе во сне всю дорогу растолкую, после чего будешь преодолевать препятствия по мере их возникновения…

— Попутчика, если подвернется, можно прихватить? С попутчиками ведь ловчее…

— Нельзя, — повторил Беломор. — Мало ли кем может прикинуться Мироед? Укладывайся вон в том углу, сейчас и тулуп появится… А я тебе колыбельную спою…

Старик запрокинул голову и закрыл глаза. Богатырь воспользовался счастливой минуткой, наполнил кружку Мозголомной Брагой, стараясь не булькать, закусил молодым луком и отправился на указанное место. А Беломор затянул:

Бай-бай, люли,Хоть сегодня умри.Завтра мороз,Снесут на погост.Мы поплачем, повоем,В могилу зароем.Сделаем гробокИз семидесяти досок.Выкопаем могилкуНа плешивой на горе,На плешивой на горе,На господской стороне.Баю-бай,Хоть сегодня помирай.Пирогов напечем,Поминать пойдем.Со калиной, со малиной,Со гречневым крупам…

«Утешные колыбельные поют нынче в Многоборье, — подумал Жихарь, засыпая. — Веселые ребята должны от таких припевок вырасти…»

Хоть и развесились снова по стенам чародейной избы связки душистых трав, но гарью все-таки пахло.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Волшебною ширинкой машешь

И производишь чудеса!

Во время боев и походов, когда воины увечат друг друга самым жестоким и причудливым образом, Жихарь узнал, что мозги у человека делятся на две половинки, словно, простите, люди добрые, задница какая-то. А если половинки — две, то голова может думать зараз две думы. Две думы у богатыря и было.

Одна про княжну Карину. Только видел про себя Жихарь не саму княжну во всяких видах, что достойно лишь охальника и похабника, а чистое лесное озеро на закате, и вроде бы тонкий голос где-то вдали выводит песню. Слов не слышно, а сердце внимает и томится…

Вторая дума была про меч. Негоже шляться по свету и тем более отправляться во Бремя Оно без меча.

Конечно, мог бы богатырь снова изладить из подручных средств тяжеленный шестопер — с этим оружием он управлялся много ловчее, чем с мечом; мог, на худой конец, найти подходящую дубину — тоже врагу мало бы не показалось. Только тогда никто из встречных не узнал бы в нем странствующего и подвигов взыскующего воителя, а посчитал бы простым разбойником. С разбойником, как известно, можно вовсе не драться, презреть его, а ежели бой и случится, разрешается бить лиходея без всяких правил, словно ходячего умруна, — и никто не осудит. Даже Яр-Тур, сам себе сочиняющий благородные законы боя.

У простого дружинника и меч — простая полоса железа, только что наточенная и заостренная. Такое оружие ему приятель Окул мог бы за один вечер выковать. Но был Окул настоящим мастером и знал, что подлинному богатырю меч нужен совсем не простой, а такой, что куется не вдруг, но из выдержанной в болотной воде крицы, а выдерживать крицу следует в три приема: ковать слиток и снова тащить его в болото на три года. И болото, кстати, годится не всякое — должны бить в нем горячие ключи с вонючим запахом. Таких болот в Многоборье не водится.

В жидкую сталь непростого меча полагается сыпать толченые самоцветы и смарагды, чтобы стала она гибкой и крепкой. У Окула же с Жихарем денег на самоцветы сроду не водилось. Правда, скопил кое-что кузнец, но не в достаточном количестве.