Зажмурься покрепче - Джон Вердон

Джордж протянул ей бокал, и она пошла с ним к кухонному островку, на ходу говоря:

— Должно быть, ужасно приятно, что все сыновья берут с тебя пример?

— Не то чтобы они брали пример именно с меня. Они тоже пошли в биологию, но вот именно энтомология никому из них не интересна. Не говоря уже конкретно про арахнологию, которой я занимаюсь. Вообще-то, они даже напротив…

— Слушайте, а я правильно помню, что у вас тоже есть сын? — внезапно спросила Пегги.

— У Дэвида есть сын, — поправила ее Мадлен, наливая себе Пино-Гриджио.

— Ах, точно. Я даже имя помнила, но сейчас вылетело из головы, что-то на «Л», верно? Или на «К»…

— Кайл, — отозвался Гурни, проговорив имя сына как слово из чужого языка, в произношении которого не до конца уверен.

— Он работает на Уолл-стрит, да?

— Работал. Сейчас учится на адвоката.

— Еще одна жертва кризиса? — усмехнулся Джордж.

— Типа того.

— А ведь это было предсказуемо, — произнес Джордж.

— Это же карточный домик. Миллионные кредиты на недвижимость раздавали, словно карамельки детям. Понастроили финансовых пирамид такой высоты, чтобы как раз гарантированно разбиться при падении. Банкиры сами себе вырыли могилу. Жаль только, что наше правительство в бескрайней милости своей решило воскресить этих идиотов — причем за счет налогоплательщиков. Лично я считаю, что этим гадам надо было дать разложиться и прорасти!

— Браво, Джордж! — воскликнула Мадлен, поднимая бокал.

Пегги с недовольством взглянула на мужа.

— Он, разумеется, не имеет в виду, что ваш мальчик тоже виноват в происходящем.

Мадлен улыбнулась Джорджу:

— Так что ты рассказывал про сыновей и биологию?

— А, да. Хотя вообще-то нет, я просто хотел сказать, что старший не только не заинтересован в арахнологии, но еще и утверждает, что у него арахнофобия, — произнес он с такой растерянностью, будто у старшего сына была фобия яблочных штруделей. — Причем это еще не все! Он даже…

— Вот ты зря его провоцируешь говорить о пауках, — произнесла Пегги, снова перебивая мужа. — Я в курсе, что это самые замечательные существа на белом свете, и каждая деталька про них бесконечно интересна и бла-бла-бла. Но лично мне куда любопытнее послушать про расследование Дэйва, чем про какого-нибудь перуанского кругопряда.

— А я бы послушала про кругопряда, — отозвалась Мадлен и сделала медленный глоток вина. — Но, поскольку я в катастрофическом меньшинстве, предлагаю вам рассесться у камина и исчерпать тему обезглавленных невест за те несколько минут, что я буду доделывать ужин.

— Давай я помогу? — предложила Пегги, чуть настороженная ее тоном.

— Да нет, все почти готово. Но спасибо.

— Точно?

— Точно!

Задержав на ней вопросительный взгляд, Пегги все же отправилась с мужчинами к мягким креслам в другом конце гостиной.

— Итак, — обратилась она к Гурни, когда все уселись, — рассказывай.

К моменту, когда Мадлен пригласила их к столу, было почти шесть, и Гурни более-менее целиком пересказал историю убийства, объяснив все сложности дела. Повествование вышло впечатляющим, но без драматического накала. Потенциальную сексуальную подоплеку он упомянул, не уточнив, однако, что именно она может оказаться причиной убийства, и стараясь придерживаться только фактов. Микеры слушали с интересом и не перебивая.

Но когда половина салата со шпинатом и грецкими орехами была съедена, посыпались вопросы и комментарии. В основном от Пегги.

— Если Флорес — гей, то мотив для убийства — однозначно ревность. Причем он еще и маньяк — это же надо, отрубить голову живому человеку! Как один из лучших психиатров мог не заметить у себя под носом маньяка?

Гурни кивнул.

— А если Флорес не гей, то ревность из уравнения исчезает, но он по-прежнему остается маньяком, и хороший вопрос, почему Эштон этого не замечал.

Пегги наклонилась к нему через стол, жестикулируя рукой с вилкой.

— Если он не был геем, то можно рассматривать вариант романа с этой Мюллершей, и что они вместе сбежали. Но тогда, выходит, Флорес убил невесту без мотива, а просто потому что он маньяк.

— Да, — согласился Гурни, — причем в таком случае получается, что не только Эштон, но и Кики Мюллер не знала, что имеет дело с психом. Какая нормальная женщина согласится бежать в новую жизнь с мужчиной, который только что отрубил голову другой женщине?

— Вот именно, сложно представить! — поежилась Пегги.

— Почему-то это не смущало жен Генриха VIII, — заметила Мадлен тоном человека, изнемогающего от скуки.

Джордж снова расхохотался басом.

— Все-таки есть разница, — возразила Пегги, — одно дело — английский король, а другое — мексиканский садовник.

Мадлен в ответ промолчала, рассматривая грецкий орех на своей тарелке. Возникшую паузу нарушил Джордж:

— А может, всех поубивал этот ненормальный с паровозиками и хоралами?

Пегги поморщилась:

— Ты о чем, Джордж? Кого это «всех»?

— А что? Представь: распутная жена залезла в койку к мексиканцу. Может, невеста тоже была развратница и тоже туда залезла. И мистер Мюллер просто решил разом избавиться от двух шлюх и этого их мексиканского Ромео.

— Боже, Джордж! — воскликнула Пегги. — Ты так говоришь, будто тебе не жалко жертв.

— Жертвы не всегда не виновны.

— Джордж!..

— Почему он бросил мачете в лесу? — внезапно спросила Мадлен.

Все удивленно посмотрели на нее, затем Гурни спросил:

— Тебя в этой истории сильнее всего смущает след? Что запах дошел до мачете, а потом исчез?

— Нет, меня смущает, что мачете оставили в лесу без очевидной причины. Какой в этом был смысл?

— Это отличный вопрос, — сказал Гурни. — Давайте над ним подумаем.

— Давайте не будем, — сказала Мадлен спокойно, но слегка повысив голос. — Даже не знаю, к чему я это. Меня вообще-то уже подташнивает от этого разговора. Может, все-таки сменим тему?

За столом воцарилось неловкое молчание. Мадлен нарушила его сама:

— Джордж, расскажи нам, какой у тебя любимый паук. Наверняка же у тебя есть любимец?

— Даже не знаю… — произнес он растерянно.

— Ну давай, Джордж.

— Ты же сама слышала, Пегги не хочет, чтобы я говорил на эту тему.

— Ничего-ничего, — нервно произнесла Пегги. — Рассказывай, мы переживем.

Все выжидающе смотрели на Джорджа.

Казалось, что внимание ему приятно. Его легко было представить в университетском лектории — профессор Микер, уважаемый энтомолог, знаток науки, ценитель уместных анекдотов.

Да ладно тебе, Гурни, все это и к тебе самому относится. Можно подумать, ты просто так читаешь лекции в полицейской академии.

Джордж гордо приподнял подбородок.

— Скакунчики, — произнес он.

Мадлен удивленно подняла брови.

— Скакунчики?.. Это такие пауки?

— Да.

— И они что… действительно скачут?

— Еще как. Они могут прыгнуть в пятьдесят раз дальше длины собственного тела. Как если бы двухметровый человек прыгнул через футбольное поле. Но что отдельно удивительно — у скакунчиков в лапках практически нет мышц. И вот спрашивается — как они так далеко прыгают? А при помощи гидравлической помпы! Серьезно, клапаны в их лапках выбрасывают под давлением кровь, в результате чего лапки выпрямляются и запускают паука в воздух. Таким образом они способны напасть на жертву из ниоткуда, в один прыжок, так что бежать будет некуда, — произнес Микер, сияя почти отеческой гордостью.

От этой мысли Гурни сделалось неприятно. Микер продолжил:

— Еще, конечно, интересный паук — черная вдова. Прирожденная убийца, да какая стильная! Дивное существо, способное убить врага в тысячу раз крупнее себя.

— Эштон назвал бы такое существо совершенным, — заметила Пегги, все это время терпеливо молчавшая. Мадлен непонимающе взглянула на нее, и она продолжила: — У него есть книга, где говорится, что забота о чужом благополучии и вообще всякое сочувствие — дефект восприятия собственных границ. Черная вдова преспокойно убивает и съедает самца после спаривания. Идеальная иллюстрация недефективного, в терминологии Эштона, существа. Социопат от природы. В понимании Эштона — само совершенство.

— Он потом написал вторую книгу, в которой опроверг этот аргумент, — напомнил Гурни. — Так что мы не знаем, что он на самом деле думает насчет совершенства, социопатов и черных вдов.

Мадлен еще более удивленно посмотрела на Пегги.

— И этот человек — авторитет по восстановлению психики жертв насилия?

— Не совсем. Он специалист не по жертвам, а по насильникам.

В лице Мадлен что-то изменилось, как всегда происходило, если она обнаруживала какую-то важную информацию.

Гурни про себя отметил, что нужно будет об этом расспросить Эштона при завтрашней встрече. А это, в свою очередь, напомнило ему еще одну вещь, которую он решил спросить у гостей: