Драгоценность, которая была нашей - Колин Декстер

Боже! Что за кошмарная у неё жизнь!

С несчастным видом она обвела взглядом салон-кафе, где сидело несколько членов американской группы, явно недовольно переговариваясь между собой. Шесть часов. Морс перенёс время их отъезда на шесть вечера при условии, что до этого времени не произойдёт ничего экстраординарного.

Она снова пошла в салон «Ланкастер», там всё ещё сидел и деловито исписывал листки с фирменным гостиничным символом Фил Олдрич. В тот момент, когда Шейла вошла в салон, он с присущей ему терпеливостью смотрел на Джанет и кивал ей, а она громогласно излагала ему свои соображения о том, что последняя задержка тура не может быть ничем оправдана. И вдруг Шейла увидела, как резко переменилось настроение Фила. Не заботясь о том, слышат ли его другие, он попросил Джанет оставить его в покое хоть ненадолго, потому что в данное время он занят серьёзным делом и ему важнее сделать его, а не выслушивать её жалобы и брюзжание.

И кто только мог подумать?

Шейла слышала почти всё, а если принять во внимание громогласность Джанет, то наверняка слышали и другие. Тихий маленький человечек из Калифорнии уничтожающе отчитал её, и, глядя на обиженное лицо неистовой в своём праведном гневе маленькой женщины из того же штата (и не из одной ли религиозной общины?), Шейла почти посочувствовала миссис Джанет Роско.

Почти.

Льюис тоже наблюдал за тем, как Олдрич пишет свои показания, но в голове у него вертелось совсем другое, он удивлялся тому, что можно так быстро писать. Вот это да! В показаниях, которые Фил передал сержанту, он всего три раза что-то вычеркнул.

Глава тридцать четвёртая

Бернардин

Ты совершил…

Варавва

Прелюбодейство?

Но в другой стране.

К тому же девушка мертва.

В 1944 году двадцатидвухлетним солдатом я проходил в Оксфорде подготовку к предстоящей высадке в Норвегии. Однажды вечером я познакомился в «Чиппинг Нортон» с женщиной и серьёзно влюбился в неё. Её муж служил в британском флоте в составе русского конвоя, но с 1943 года находился на излечении где-то в Шропшире, у него было нервное заболевание. Говорили, что все, кто прошёл через это, получили такое нервное заболевание. Так вот, пока он был в госпитале, его жена забеременела и 2 января 1945 года родила дочку. Насколько мне удалось краем уха услышать, муж оказался человеком незлобивым, потому что обошёлся с девочкой (моей дочерью) как со своей собственной. Но, когда она была ещё подростком, с ней что-то случилось, Она, возможно, о чём-то догадалась. Факт тот, что в конце 1962 года она убежала из дома, и через несколько месяцев мать узнала, что она стала обыкновенной уличной девкой и промышляет около вокзала Кингс-Кросс. Я знал об этом кое-что, так как её мать поддерживала со мной связь, посылая иногда невинную открытку, и один-единственный раз позвонила, когда в 1986 году умер её муж. Вскоре после этого она перебралась в Тесфорд, и я смог позвонить ей туда несколько раз. Но, я бы сказал, она не проявила никакого особого желания возобновить нашу старую любовь и дружбу, и, честно говоря, у меня тоже не было такого желания. Я слишком дорожил своей независимостью, чтобы обзаводиться сколько-нибудь прочной связью, да ещё с женщиной, которую я, чёрт побери, возможно, даже не узнаю! Но в отношении дочери у меня было совсем другое чувство, и я попытался узнать, где она обретается. Она приходила на похороны, и я подумал, что у них есть какой-то контакт. Ну а затем её мать умерла, это случилось прошлым февралём, у неё был ужасный рак, и, когда она умирала, дочь находилась рядом с ней. Тогда, вероятно, она и узнала тайну, которая мучила её бедную мать столько лет. Думаю, мне следует быть очень откровенным, говоря об этом, потому что моя дочь написала мне после похорон матери и сказала, что всё равно догадалась бы. У меня никогда не было других детей, и тогда мне показалось, что она мне очень дорога, только я думал, что так и не увижу её. Она не сообщила мне своего адреса, но по почтовому штемпелю я понял, что она живёт в Лондоне. Поэтому, когда мне на глаза попалась реклама этого тура и я увидел, что три дня можно будет провести в Лондоне, я сразу же решил ехать. Вот и всё. Приятно было снова увидеть старую Англию, и если бы я даже не нашёл её, то мог бы сказать себе, что предпринял всё, что мог. И, когда мы были в Лондоне, я сразу же обошёл несколько центров по трудоустройству женщин, и мне повезло. В одном таком месте я застал человек десять женщин, обедавших за одним столом. Я не помню, как называлось это место, но вся деревянная мебель там тёмно-синяя, стены серого цвета, а трубы ярко-красные. Это был довольно большой дом в ряду стандартных домов, в линию вытянувшихся по улице. Комендантом там служит чудесный человек, он назвал этим девушкам имя моей дочери, и одна из них знала её! Там крутилось много проституток и мелких жуликов и воришек, он объяснил им, в чём дело, и оказалось, что одна из них неделю назад видела мою дочь Пиппу в каком-то кафетерии совсем неподалёку. Я оставил ей десять фунтов и попросил сказать коменданту, если он снова увидит её, чтобы он позвонил мне, как только будут какие-нибудь новости. Вчера был последний день тура, когда группа находилась достаточно близко к Лондону, всего в часе езды. И потом вчера мне позвонила дочь, позвонила сама! Я оставлял коменданту подробное описание нашего маршрута, и она позвонила мне прямо в комнату — перед самым ленчем. Мы договорились встретиться в «Бронел-баре» отеля «Грейт-Вестерн» в Паддингтоне в четверть третьего дня, и я решил поехать, никому ничего в группе не объясняя. В Паддингтон я приехал точно по расписанию, в третьем часу, и пошёл прямо в отель, в баре заказал себе большую порцию виски, так как очень нервничал. Понимаете, я никогда не видел своей дочери. Я ждал и ждал — почти до трёх часов, когда бар закрывается на обед, а потом до четырёх просидел там в салоне. Но она так и не пришла, хотя мне очень этого хотелось, я буквально молил об этом, вглядывался в каждую женщину за сорок, которая входила в бар. Ия сел на поезд 16.20 обратно до Оксфорда. Он останавливался в Рединге и потом в Дидкоте. Я не заметил, как Эдди сел в поезд в Дидкоте, но знаю, что он видел меня. Знаю только потому, что он сказал мне об этом сегодня утром, он не хотел мне ничего говорить, только его мучила совесть, и он рассказал мне то же, что рассказал вам. Я очень надеюсь, что полиции удастся продвинуться в раскрытии убийства, если все мы будем говорить правду, даже если придётся рассказывать о вещах, о которых не хочется говорить. Я очень прошу сохранить мою тайну. И ещё одна вещь. Я попросил миссис Джанет Роско написать, что она видела меня вчера после ленча на одной из экскурсий. Прошу вас, не ругайте её, потому что я сказал ей, что у меня болит голова. Она человек намного лучше того, что о ней думают другие, и я её очень уважаю.

Филип Олдрич.

Глаза тридцать пятая

Спой мне в день осенний,

В сумеречный час.

Заструятся тени,

Будто слышат нас…

При всей быстроте своего мышления читал Морс очень медленно. Наблюдая за тем, как шеф читает страницы, которые он уже прочитал, Льюис всё более ободрялся. Зрелище читающего шефа напоминало победителя конкурса по математике в Кембриджском университете, который не в состоянии сложить семьдесят семь и семнадцать, не потребовав карандаш и бумагу.

— Ну? — спросил Морс после затянувшегося молчания. — Что ты узрел и какие выводы следуют из всего этого?

— Есть одна очень странная вещь, сэр. Отсюда следует, что у Олдрича с алиби всё в порядке, но это не значит, что всё в порядке у Стрэттона, правильно?

— Не в порядке?

— Конечно нет. Ведь Олдрич не видел Стрэттона — в поезде, верно?

— Ты хочешь сказать, что Стрэттона могло и не быть в поезде? Да-а… Но если это так, откуда он знает, что Олдрич ехал в поезде?

Льюис покачал головой:

— Вот об этом я и думаю, сэр.

— Но ведь ты прав, Льюис, — медленно проговорил Морс, откинувшись на спинку кресла и несколько секунд изучая потолок. — И скажу тебе кое-что ещё: он прекрасно пишет!

— Умный человек, сэр!

— Всего две или три грамматические ошибки, ты заметил?

— Я заметил две, — ответил Льюис с бесстрастным выражением лица, свойственным игрокам в покер, наблюдая за тем, как Морс, довольно улыбнувшись, принялся без видимой цели перебирать заполненные вопросники.

— Жаль, конечно, — начал было Льюис, — в отношении дочери Олдрича…

— М-м?

— Интересно, почему она не пришла на Паддингтон?

— Возможно, встретила у «Дорчестера» купающегося в деньгах нефтяного шейха.