Черный пробел - Андрей Добрынин

Глава 7

Полковник Зубов остановился перед подъездом двенадцатиэтажного дома. Это был именно тот дом, в котором, по показаниям пленных, находился застрявший в лифте Ганюк. Задрав голову вверх, полковник принялся вглядываться в окна, но ничего достойного внимания не обнаружил. Зато вокруг дома мало–помалу начали собираться группы мирных жителей: в городе уже распространился слух о разгроме бандитов и о том, что вот–вот здесь будут брать самого Ганюка. Уговоры разойтись на собравшихся не действовали, да и сам полковник в душе разделял их чувства: после стольких страданий людям хотелось воочию увидеть крах ненавистного режима. Поэтому Зубов решил атаковать немедленно, пока толпа не сгустилась настолько, что случайные жертвы стали бы неизбежны. С другой стороны, пока ничего не говорило о том, что бандиты заметили партизан. Имелся шанс застать их врасплох, как это и происходило в течение всего дня. Зубов подал бойцам знак «Делай, как я» и, вынув пистолет, твердым шагом направился к подъезду. В эту самую минуту дверь отворилась, и на улицу вышел с сумкой в руках какой–то бандит. Пока он в замешательстве обводил взглядом толпу, полковник успел его опознать — это был бандит Тихонравов по кличке Сатана. Подойдя к нему вплотную, Зубов скомандовал: «Руки вверх!» Тихо- нравов никак на это не реагировал и продолжал стоять, втянув голову в плечи и тупо глядя исподлобья куда–то в сторону. Зубов собрался уже повторить команду, как вдруг бандит молниеносно выхватил из сумки пустую бутылку и взмахнул ею над головой полковника. Тот успел увернуться, и бутылка со звоном разбилась о голову стоявшего тут же рабочего Шестернева, который, потеряв сознание, мешком свалился на асфальт. Бандит, истерически визжа: «Свали, козлы, я распсиховался!» — и тыча во все стороны оставшимся у него в руке отбитым горлышком, рванулся вперед. Толпа инстинктивно расступилась перед рассвирепевшим мерзавцем. Растерявшемуся Аполлонычу, который еще не совсем пришел в себя и поэтому не успел отойти с дороги, бандит плюнул в лицо и тут же свалил его с ног изуверским ударом под душу. Дорога к бегству была свободна, но Тихонравов напоследок решил избить ногами кряхтевшего на земле беззащитного старика. В этот момент на площади во главе своих людей появился лейтенант Жилин. «Наши!» — закричал кто–то. Тихонравов, подняв голову, устремил безумный взгляд в сторону приближающихся мужиков, вооруженных в большинстве топорами, и, не раздумывая ни секунды, с необычайной ловкостью вскарабкался на фонарный столб, лягнув при этом в голову лейтенанта Жилина, который пытался; его задержать. Однако наверху бандит впопыхах задел оголенные провода. Раздался треск, негодяй мелко затрясся и окутался вонючим дымом. Искры и какие–то горящие клочья посыпались на лейтенанта Жилина, который все еще стоял внизу, покачиваясь после полученного удара. Его китель занялся сразу в нескольких местах, и жжение привело лейтенанта в чувство, а подбежавший полковник Зубов стиснул его в объятиях и таким своеобразным способом погасил начинавшийся пожар. Осознав, кто его обнимает, лейтенант прослезился. Но тут вокруг прозвучало громкое «Ура!» — это оба отряда, воодушевленные встречей, не ожидая команды, ринулись внутрь дома, где скрывались последыши бандитизма. Полковник и лейтенант разомкнули объятия и устремились следом за ними. Обогнав всех, они первыми ворвались в двери, и сразу же до их ушей донеслись откуда–то сверху дребезжащие удары и, в промежутках между ударами, раскаты злобной брани. По–видимому, это бесновался запертый в лифте Ганюк. А у дверей лифта на площадке первого этажа как ни в чем не бывало прямо на полу сидели три бандита и вяло шлепали засаленными картами, размякнув под влиянием «Розового крепкого», пустые бутылки из–под которого в изобилии валялись тут же. «Сдавайтесь!» — закричал Жилин и бросился вперед, а за ним полковник и остальные повстанцы. Один из картежников вскочил на ноги и выхватил из ботинка бритву в промокашке, но потерял равновесие и, бесцельно взмахнув бритвой, упал на руки своих противников. Покаего связывали, он успел уснуть. Его партнеры не оказал» никакого сопротивления и лишь бессмысленно наблюдали за тем, как их вяжут. Всех троих понесли к выходу, а оба отряда с командирами во главе двинулись вверх по лестнице. До четвертого этажа никто не попался им навстречу. Зубов обратил внимание своих товарищей на то, что все: двери в подъезде исписаны нецензурными словами, закопчены горящими спичками или замазаны нечистотами. «Большой счет гадам предъявим!» — слегка заикаясь, громко сказал Жилин, указывая пальцем на эти безобразия. Видимо, наверху услышали возглас лейтенанта, так как брань и грохот прекратились и воцарилась гнетущая тишина. Восставшие двинулись дальше и на одном из лестничных маршей встретили бандита Проскурина по кличке Каин, видимо, посланного на разведку. Тот продвигался им навстречу, одной рукой держась за стену, а другой балансируя в воздухе. Зубов собрался стрелять, но это оказалось лишним, так как бандит никого уже не узнавал. Приблизясь к лейтенанту Жилину, он крепко вцепился в его китель и невнятно забормотал о каких–то деньгах, которые ему задолжал тот, за кого он принимал лейтенанта. «Что ж ты, кривая душа!» — с горечью всхлипывал Проскурин, обращаясь к Жилину и при этом обильно пуская слюни на его китель. Опасаясь, как бы лейтенант вновь не вышел из себя, полковник Зубов нанес Проскурину выверенный удар рукояткой пистолета в затылок. Бандит осекся на полуслове и тяжело осел на ступеньки. Его понесли вниз, а повстанцы направились дальше вверх, где из застрявшего лифта опять понеслась злобная брань и послышались тяжелые удары. Наконец они очутились на 11‑м этаже, и лишь один лестничный марш отделял их от переполненной бандитами площадки, где шла игра в очко: одни играли, другие заглядывали к ним в карты и подавали советы. При этом никто никого уже не слушал, так как все были безобразно пьяны. Потерявшие сознание в самых причудливых позах лежали и сидели по краям площадки. Пили в основном дубовую морилку, о чем свидетельствовали этикетки многочисленных бутылок и стоявший на лестнице особый запах. Общий нестройный гам заглушал шаги штурмующих, и лишь когда они на секунду замешкались перед последним броском, их заметил бандит Шкляев по кличке Архангел, в то мгновение как раз подносивший ко рту стакан с морилкой. Он выронил стакан, и тот со звоном разбился, обрызгав всех окружающих. «Шухер!» — вскрикнул было Архангел, но прогремел выстрел из пистолета полковника Зубова, и бандит с пулей между глаз повалился в гущу своих сообщников. В следующий миг бандиты, в которых даже тяжелое опьянение не смогло победить привычки к преступной деятельности, схватились за оружие, невзирая на очевидную бессмысленность сопротивления. Подъезд наполнился страшным грохотом пальбы и сизой мглой пороховых газов: в течение доброй четверти часа обе стороны в упор палили друг в друга. Звенели стреляные гильзы, сплошным потоком катившиеся вниз по ступеням. Бандиты укрывались за трубой мусоропровода, за перилами и за телами своих перепившихся дружков, однако все–таки не выдержали кинжального огня и пустились вверх по лестнице на последний этаж, оставив на площадке немало мертвецов. Повстанцы, у которых потерь не оказалось, немедленно бросились за ними, не прекращая поливать бандитов пистолетным огнем, и там, у дверей лифта, в котором притих перепуганный Ганюк, разыгралась последняя схватка. Впрочем, активное сопротивление оказал лишь хромой бандит Шишкин по кличке Шишкан, который с бешенством отчаяния ринулся на полковника Зубова и вцепился ему в горло. Полковник двинул его коленом в пах, и мерзавец со сдавленным стоном опустился на кафельный пол. Остальные бандиты в поисках укрытия принялись звонить и стучать в двери расположенных на этаже квартир, но, невзирая на их угрозы, перемежавшиеся щедрыми посулами, жильцы не торопились открывать, и плачущих от бессильной злобы преступников хватали и обезвреживали прямо у дверей. Лейтенант Жилин с таким азартом атаковал какого–то бандита, что дверь сорвалась с петель и негодяй вместе с лейтенантом ввалился в прихожую, причем Жилин не переставал охаживать мерзавца по спине тяжелой медной пряжкой своего офицерского ремня. Бандит опрометью промчался через всю квартиру, преследуемый по пятам лейтенантом, и, пробив головой стекло, выбросился в окно, забыв, что находится на 12‑м этаже. Лейтенант прислушался, и когда нечеловеческий рев негодяя оборвался далеко внизу, поправил брюки и вдел в них ремень. Тут его внимание привлекла закутанная в одеяло фигура на раскладушке. «Так, а это кто у вас?» — спросил лейтенант перепуганных жильцов, но так как их ответ показался ему неясным, подошел к лежащему и откинул одеяло с его лица. Каково же было его удивление, когда его глазам предстали щемяще знакомые, хотя и сильно поцарапанные черты Валеры Сыпнякова. Валера открыл глаза, но, видимо, не узнал лейтенанта и с недовольным мычанием перевернулся на другой бок. «Валерка, ты что?» — спросил удивленный лейтенант. Но тут вмешались жильцы и объяснили, что Валеру утром нашли на крыше, когда пошли снимать развешанное там для просушки белье. Валера не мог объяснить ни где он живет, ни кто он такой, ни как он попал на крышу, и только просил хлебца. Тут лейтенанта осенила догадка. Он глянул в окно: действительно, высокая труба находившейся неподалеку электростанции уже не маячила в небе. Видимо, бандиты каким–то образом, свалили трубу вместе с Валерой, но юноша не погиб, ему лишь отшибло на время память. «Ничего, он выдюжит, — уверенно сказал Жилин. — Не тревожьте его, пускай спит, сейчас ему покой нужен». Затем он в нескольких словах описал подвиг Валеры и, подчеркнув еще раз: «Полный покой! Головой за него отвечаете», — покинул квартиру. Когда Жилин вернулся на лестницу, часть партизан была занята тем, что ломала двери лифта, а другие пытались освободить голову бандита Носова по кличке Хрящ, которую тот в страхе просунул между прутьями перил. Хрящ давно уже спал мертвым сном, что значительно осложняло работу. Мало–помалу партизаны, ломавшие лифт, оставили свое занятие и стали помогать советами тем, кто занимался освобождением Хряща. Вся эта возня привлекла внимание лейтенанта Жилина, который долго наблюдал за ней и затем, решив, очевидно, пошутить, громко произнес: «Надо отрезать ему голову!» Ганюк, затаившийся в лифте, должно быть, принял эти слова на свой счет, так как внезапно дверь лифта, и до того изрядно поврежденная, разлетелась в щепки от страшного удара изнутри и Ганюк с ревом ужаса выскочил на свет божий. «Держи его, — вне себя закричал полковник Зубов, — живьем берите!» Этажом ниже партизаны, услышав этот крик, повскакали с пола, куда присели отдохнуть, и преградили Ганюку путь вниз по лестнице. Негодяй заметался по лестничной площадке между 11‑м и 12‑м этажами. Сверху и снизу к нему медленно приближались партизаны. Внезапно он открыл люк мусоропровода, сунул туда голову и, сокращаясь, как червяк, в несколько приемов исчез в трубе. Оцепенев от неожиданности, партизаны некоторое время слушали удаляющийся шум, который доносился из трубы. Когда шум стих, полковник Зубов очнулся. «Далеко не уйдет, — уверенно сказал он, — все за мной». Спеша вниз, полковник опасался не побега Ганюка, так как знал, что бежать аферисту некуда, а возможного самосуда. Однако, выбежав во двор, он понял, что Ганюк наружу не показывался. Плотная масса людей стояла настороженно и не- подвижно. Все ждали. Полковник распахнул находившуюся рядом с парадным дверь в подсобное помещение, куда с этажей по трубе поступал мусор, и невольно отпрянул от невыносимой вони. Помещение уже давно никто не чистил, и оно до самого потолка было завалено отбросами. Видимо, где–то в глубине этой кучи и находился Ганюк. «Ганюк, немедленно выходите! — превозмогая дурноту, сказал полковник. — Считаю до трех!» После этих слов куча зашевелилась и оттуда показался Ганюк, отряхиваясь и что–то недовольно бормоча. Полковник посторонился, пропуская его вперед, и они вышли на улицу, встреченные глухим гулом толпы. При ярком солнечном свете Ганюк представлял собой отвратительное зрелище. Помойная жижа насквозь пропитала его мундир, а сверху к нему прилипли окурки, яичная скорлупа, клочья ваты, какие–то волосы. Заложив руки за спину, слегка сутулясь, бандитский главарь угрюмо шагал по проходу, образованному расступившейся толпой, распространяя вокруг невыносимое зловоние. Бросая исподлобья по сторонам настороженные взгляды, он читал на всех лицах лишь отвращение и презрение. Зубов, шедший следом за преступником вместе с Жилиным и другими партизанами, вдруг резко остановился. «Товарищ лейтенант, — воскликнул он, — а где же…» «Что?» — не понял Жилин. «Его жена», — кивнул на Ганюка Зубов и покраснел. «Что–то мне такое говорили, — пробормотал Жилин, морщась и потирая лоб. — Что–то такое говорили, а что, не помню…» «Эта баба, которая у него дома была, сказала, что она в карцере», — подсказал Епифан. «Так точно, в штрафном изоляторе! — обрадовался лейтенант. — Разрешите доставить?» «Не надо, я сам, — сипло сказал полковник и непослушным языком облизнул сразу пересохшие губы. — Ключи у вас?» Он сунул в карман ключи и зашагал к зданию УВД. Крупными шагами проходя улицу за улицей, пересекая площади и скверы, он все время смотрел прямо перед собой невидящим взглядом. «Варя», — шептали его губы. Неожиданно он понял, что уже давно стоит перед обитой железом дверью с надписью «Штрафной изолятор». И тогда, шумно сглотнув слюну, он неуверенным движением потянул из кармана ключи.