Письма - Оскар Уайльд

Почему ты один в Лондоне и когда собираешься в Солсбери? Съезди туда, чтобы охладить свои руки в сером сумраке готики, и приезжай, когда захочешь, сюда. Это дивное местечко — здесь недостает только тебя; но сначала поезжай в Солсбери. С неумирающей любовью, вечно твой

Оскар

113. Элизабет Марбери{121}

Тайт-стрит, 16

[Февраль 1893 г.]

Дорогая мисс Марбери, я надеюсь, что пьеса Вам понравилась и что Фромен тоже доволен ею. Действительное ее название, как я Вам сообщил в телеграмме, — «Женщина, не стоящая внимания». Придется произвести некоторые сокращения, и я не уверен вот в чем: а вдруг американцев, людей обидчивых, чрезмерно обидчивых, заденут некоторые глупые добродушные насмешки над их страной во втором акте? Если заденут, а Вам это лучше знать, чем мне, мы могли бы сделать там купюры: это реплики легкого комедийного жанра, не имеющие особой важности, кроме как для роли лорда Иллингворта.

Весьма признателен Вам за газетные вырезки: похоже, пьеса идет с большим успехом; однако я полагал, что Фромен собирается осуществить в Нью-Йорке свою собственную постановку; теперь я вижу, что играть будет труппа Палмера. Как я слышал, Барримор плохо одет в роли Дарлингтона и не понимает, что Дарлингтон отнюдь не злодей, а человек, который действительно считает, что Уиндермир дурно обращается со своей женой, и хочет спасти ее. Он апеллирует не к слабости, а к силе ее характера (второй акт); его слова в третьем акте показывают, что он в самом деле любит ее.

Ошибался ли я, предполагая, что Фромен собирался сам ставить эту пьесу в Нью-Йорке?

Что касается новой пьесы, то ее было бы лучше поставить осенью, правда? Когда она уже будет вовсю идти на подмостках «Хеймаркета». Мне не хотелось бы, чтобы в Америке ее поставили раньше, так как первичной должна быть версия, поставленная под непосредственным наблюдением автора. Мне не нужно рассказывать Вам, с Вашим опытом и художественным чутьем, как вырастает пьеса на репетициях и какие новые акценты может внести в нее автор. Кроме того, это повредило бы моей лондонской постановке, а я обещал Три, что его постановка будет первой; она пойдет после «Ипатии» — как я рассчитываю, в апреле, но точно не знаю.

В отношении ролей: леди Статфилд очень серьезна и романтична — ее следует играть так, словно она подражает героине какого-нибудь романа. Леди Ханстентон добродушна, мила и сердечна; леди Кэролайн сурова и резка; девушка проста и открыта, молодой человек прелестен и юн; что до матери, то ее должна играть Агнес Бут. Лорд Иллингворт требует большой актерской индивидуальности, максимального изящества манер и стиля. Если Фромен откажется от пьесы, Вы должны договориться о ее постановке с Палмером — и на самых лучших условиях! С большой благодарностью, Ваш искренний друг и поклонник

Оскар Уайльд

114. Ричарду Ле Галльену{122}

Баббакумб-Клифф

[22 или 23 февраля 1893 г.]

Мой дорогой Ричард, я только что прочел «Стар» и пишу, чтобы сказать Вам, как я рад тому, что Вы, с Вашим живым художническим темпераментом, проникли в тайну души моей поэмы — быстро и уверенно, подобно тому как годы назад Вы проникли в мое сердце.

Конечно, кое-что вызвало у меня сожаление — за Вас. Журналистика — это ужасная пещера, где пачкается божественное, пускай всего на мгновение. Почему, скажите, молодого пророка, поднявшегося из тьмы колодца, Вы уподобляете «игрушечной фигурке, выскакивающей из ящика?» Почему холодную, скептическую рационалистку Иродиаду Вы называете «прозаичным, практичным созданием»? Ведь она гораздо больше, нежели только это: она олицетворяет рассудочность в ее трагическом одеянии, рассудочность с ее трагическим концом. И — о! — Ричард: почему Вы говорите, что я забавен в сцене, когда Ирод слышит, что в его царстве есть человек, воскрешающий мертвых, и (в полном ужасе от столь жуткой перспективы) восклицает, надменно и испуганно: «Воскрешать мертвых я не позволю!». «Было бы ужасно, если бы мертвые возвращались».

Но все это не имеет большого значения. Вы нашли дорогу в святая святых обители, где творилась «Саломея», и мне отрадно думать, что моя тайна открылась именно Вам, ибо Вы любите красоту и горячо — может быть, даже слишком горячо — любимы и уважаемы ею. Всегда Ваш

Оскар

115. Бернарду Шоу{123}

Баббакумб-Клифф

[Почтовый штемпель отправления — 23 февраля 1893 г.]

Мой дорогой Шоу, Вы превосходно, мудро и глубоко остроумно написали о нелепом институте театральной цензуры; Ваша книжка об ибсенизме и Ибсене доставляет мне такое наслаждение, что я постоянно читаю ее и перечитываю, и всякий раз она будит мысли и освежает ум; Англия — страна интеллектуальных туманов, но Вы много сделали, чтобы расчистить атмосферу; мы с Вами оба кельты, и мне хочется думать, что мы друзья; по этим и многим другим причинам Саломея является к Вам в пурпурном одеянии.

Прошу принять ее с моими наилучшими пожеланиями, искренне Ваш

Оскар

116. Бернарду Шоу{124}

Тайт-стрит, 16

[Почтовый штемпель отправления — 9 мая 1893 г.]

Мой дорогой Шоу, я должен самым искренним образом поблагодарить Вас за опус 2 великой кельтской школы. Я прочел его дважды с живейшим интересом. Мне нравится Ваша благородная вера в драматическую ценность простой правды жизни. Меня восхищает ужасающая полнокровность Ваших созданий, а Ваше предисловие — настоящий шедевр, сочетающий в себе резкую ясность стиля, язвительное остроумие и драматическое чутье. С удовольствием ожидаю Вашего опуса 4. Что до опуса 5, то я ленюсь, но меня уже тянет засесть за него. Когда Вы собираетесь в «Хеймаркет»? Искренне Ваш

Оскар Уайльд

117. Лео Макси{125}

Тайт-стрит, 16

[? 1894 г.]

Милостивый государь, я никогда не пишу «хлестких» статей: хлесткость не кажется мне отличительным качеством хорошей прозы. Еще менее склонен бы я был написать статью, бичующую все то, что известно под названием «fin de siècle»[15].

Все, что известно под этим названием, вызывает у меня особое восхищение и любовь. Это цвет и краса нашей цивилизации, единственное, что ограждает мир от пошлости, грубости, дикости.

Но может быть, Ваше письмо предназначалось кому-то другому. Мне кажется, оно адресовано не художнику, а журналисту. Впрочем, я сужу только по его содержанию. Искренне Ваш

Оскар Уайльд

118. У. Э. Хенли{126}

Тайт-стрит, 16

[Приблизительно 12 февраля 1894 г.]

Дорогой мой Хенли, узнал о Вашей тяжелой утрате, примите мои соболезнования. Надеюсь, Вы позволите мне заглянуть к Вам как-нибудь вечером и мирно потолковать с Вами, покуривая сигареты, о превратностях судьбы и жизненных невзгодах.

Но, дорогой Хенли, работать, работать; это Ваш долг; это все, что остается таким натурам, как мы с Вами. Для меня работа — это не реальная действительность, а способ спастись от действительности. Вы спросили меня о Дега. Так вот, он любит, чтобы его считали молодым, и не думаю поэтому, что он скажет, сколько ему лет. Он не верит в то, что искусству можно обучить, и не думаю поэтому, что он назовет имя своего учителя. Он презирает то, что не может получить, и я уверен поэтому, что он ровным счетом ничего не скажет о премиях и почестях. И зачем что-либо говорить о его личности? Его пастели — это он сам. Всегда Ваш

Оскар

119. Ральфу Пейну{127}

Тайт-стрит, 16

[Штемпель отправления — 12 февраля 1894 г.]

Дорогой мистер Пейн, книги, которая отравила или сделала верхом совершенства, Дориана Грея, не существует; это только моя фантазия.

Я так рад, что Вам понравилась эта моя книга в переплете странной расцветки: в ней много от меня самого. Бэзил Холлуорд — это я, каким я себя представляю; лорд Генри — я, каким меня представляет свет; Дориан — каким бы я хотел быть, возможно, в иные времена.

Не хотите ли зайти ко мне?

Я пишу пьесу и каждый день в 11.30 иду на Сент-Джеймсскую площадь, где в доме номер 10 у меня комнаты. Приходите во вторник около 12.30, хорошо? Но может, Вы будете заняты? Все равно мы наверняка сможем как-нибудь встретиться. Меня восхитил Ваш почерк и пленили Ваши похвалы. Искренне Ваш

Оскар Уайльд

120. Миссис Патрик Кэмпбелл{128}

Ложа [театр «Сент-Джеймс»]

[Февраль 1894 г.]

Дорогая миссис Кэмпбелл, мистер Обри Бердслей, блистательный и изумительный молодой художник и, как все художники, большой поклонник Вашего чудесного и дивного искусства, говорит, что ему когда-нибудь должна быть оказана честь быть представленным Вам, если Вы не возражаете. Поэтому, с Вашего любезного разрешения, я загляну с ним к Вам после третьего акта, и Вы доставите ему большую радость и окажете большую честь, если позволите ему засвидетельствовать Вам свое почтение. Он недавно проиллюстрировал мою пьесу «Саломея» и имеет при себе экземпляр роскошного издания, который хочет сложить к Вашим ногам. Его рисунки просто чудесны. Искренне Ваш