Фатальное колесо - Виктор Сиголаев

Вообще-то, сюда вход для пассажиров воспрещен, но команда этого уютного суденышка всегда сквозь пальцы смотрела на сие повсеместное нарушение.

Какое-то назойливое чуть заметное беспокойство стало нарастать у меня в голове на полпути до северного причального пирса. В самом центре городской бухты. Что-то очевидное, но не до конца сформировавшееся.

Ненавижу это ощущение! Прямо чувствую, как где-то в подкорке головного мозга по запутанным синапсам метается заблудившийся электрон не оформившейся мысли, и не может никак выбраться на поверхность. Впору головой стукнуть о переборку, для ускорения процесса…

— Мальчик! А где твои родители?

Оглядываюсь. Полноватая дамочка в блеклом пляжном халате в какой-то мелкий сизый цветочек. На голове — розовая с блесками соломенная панама с бантом. За руку держит не менее полного мальчишку лет девяти с капризно надутыми губами. На пацане короткие светлые штанишки, футболка с якорем на пухлом животике и берет с голубым помпоном на голове.

Я усмехаюсь про себя. Типичная картина. Курортники. Что-то припозднились. Вообще-то, учебный год уже начался. Почему не в школе, морячок? Кто ему этот берет дурацкий подсунул? Ведь даже не догадывается, что помпон красным должен быть…

— Кто тебе разрешил там стоять? А ну, выйди немедленно! Сейчас капитана позову!

Ну, да! Сейчас он штурвал бросит и прибежит. Толстячок, наверное, раскапризничался. На корму хочет. А в проходе — цепочка, на которой табличка с грозной надписью. Стра-ашно! Делов то — отстегнуть цепочку, пройти и повесить ее обратно. Так нет! Доколупаться надо! До местных старожилов.

— Я тебе что сказала! Милицию позвать?

То капитана, то милицию. Давай уж сразу взвод палубной охраны. Который на судне с экипажем в три человека.

Как-бы между делом начинают подтягиваться поближе немногочисленные пассажиры. Они с интересом наблюдают за разгорающимся скандалом. Большинство — с понимающими улыбками. Хоть путь не долгий, но кто ж откажется от дополнительного развлечения?

И тогда я совершаю коротенький, но убийственный ход. Простой, как все гениальное. Отворачиваюсь от скандалистов и делаю один шаг влево.

Все! Детский мат. Меня просто не видно за массивной кормовой рубкой машинного отделения. Даже сквозь шум дизеля слышится возмущенный голос дамочки, скулеж псевдо-французского юнги и смешки пассажиров. Думаю, инцидент исчерпан. Цепочка для курортников — серьезное препятствие.

Что-же меня свербило совсем недавно?

Вот сбили же!

Прямо возле причала — площадь. На ней с краю — небольшая автобусная станция. Отсюда до Любимовки минут пятнадцать нескорой езды на общественном транспорте. Однако я прохожу мимо и направляюсь по главной улице в горку. Там на холме — центр Северной стороны, кинотеатр «Моряк». Место встреч и свиданий для влюбленных. А также — главный ориентир для тех, кто не совсем хорошо знает город.

Вон оно что! Я понимаю, куда меня несут ноги. Возле «Моряка» в одном из частных домиков живет мой друг юности — Вовка Микоян, с которым мы учились вместе в судостроительном техникуме.

«Ну и смысл? — ругаю собственные своевольные ноги, — мы с Вовкой в пятнадцать лет только познакомились. Ему сейчас семь. Он меня еще просто не знает. Даже и не мечтает о таком счастье».

Нас сблизила… ну, или сблизит лет через восемь страсть к гитаре. Ну, а как же! Мы ведь даже оказались у истоков создания целого ансамбля! «Подвального», как это тогда называлось. «В каморке, что за актовым залом…» — так это про нас.

Была и каморка, и актовый зал в технаре, и полуразбитая аппаратура, которую мы не уставали совершенствовать. Потом была каморка в общаге хлебокомбината, полуподвальная студия Дома культуры строителей. Было с десяток выступлений на дискотеках, городских праздниках, свадьбах и… собственно, все. Жизнь разметала. Кончилась группа. А вот теплое пятнышко в памяти осталось. На всю жизнь. Такое теплое, что захотелось увидеть Вовку в его сопливом возрасте, без его усов и модной прически. Цель моего расследования — место службы Родькиного отца — все равно рядом, так почему не совместить приятное с полезным?

Я стоял у знакомой калитки из штакетника и разглядывал Вовкин двор. Все по-прежнему. Как в будущем. Как будет, когда нам стукнет пятнадцать. Вон Надежда Васильевна, Вовкина мать вышла из дома с мокрым бельем. А вон — симпатичная юная красавица, Вовкина сестра, которую я узнаю уже взрослой и усталой женщиной с ребенком. Деревья, какие еще маленькие!..

— Мальчик! Ты к кому? К Вове?

Киваю неуверенно, автоматически просовываю руку между штакетинами и откидываю знакомую защелку.

— Проходи, проходи! Вот, посиди в беседке. Я его сейчас позову. Вы учитесь вместе?

Мотаю головой из стороны в сторону. Чего я приперся?

— Я по делу…

— Ну, сейчас.

Исчезает в доме.

Играя в группе, мы всегда соперничали с Вовкой в искусстве владения инструментом. Да нас это и сблизило, в общем то. Шли к совершенству, что называется «ноздря в ноздрю», он — на бас-гитаре, я — на солирующем инструменте. Я брал музыкальным образованием, он — чистым талантом.

Скрипнула дверь в доме.

Вовка! Мелкий! Смешной без усов! Вспомнилось, как мы с девчонками, нашими поклонницами пытались как-то побрить нашего бас-гитариста во хмелю. Не удалось…

— Ну, привет, Вовка!

— Здравствуй… те…

Застенчивый мальчишка. Мой друг всегда яростно боролся с этим своим недостатком. Успешно, надо сказать, боролся.

— Меня Витьком зовут. Будем знакомы.

Протягиваю руку. Вовка неуверенно жмет. По-взрослому в таком возрасте пока еще не здороваются.

— Как дела у тебя, Вовчик? Чем занимаешься?

Чувствую себя идиотом. Ведь совершенно нечего сказать своему будущему другу.

Вовка пожимает плечами и молчит. Внимательно разглядывает незнакомого мальчишку.

— На велосипеде катаешься?

— Учусь только. А что?

— Слушай, Вовыч! Внимательно меня послушай и запомни. Скоро ты упадешь с велосипеда. На спуске к пляжу. Ты же на Учкуевку ходишь купаться? Ведь так же?

Кивает. Заметно, что он в легком замешательстве. Чего от него хотят?

— Так вот. Ты упадешь с велосипеда. Сильно упадешь. Повредишь руку. А когда захочешь научиться играть на гитаре, это тебе будет очень сильно мешать. Ты меня понимаешь?

Вовка отрицательно мотает головой. Это правильно, узнаю своего старого друга. Ни за что не соврет. Если не понятно — даже из деликатности не будет кривить душой.

— Ну, ладно. Ты просто запомни мои слова. Договорились? А сейчас, позови свою маму…

Вовка торопливо спрыгивает со скамейки и бежит к матери, которая неподалеку развешивает белье.

— Мам! Мальчик с тобой хочет поговорить!

Вытирая руки о передник, подходит Вовкина мама и садится напротив меня. Она несколько встревожена — странное что-то происходит. Вовка садится рядом с ней. Видно, что ему ужасно интересно.

Я вздыхаю и сцепляю пальцы в замок на столе перед собой. А вот сейчас выложу всю правду! Тогда, действительно, будет интересно…

— То, что Вы сейчас услышите, Надежда Васильевна, невероятно, и покажется Вам бредом. Тем не менее, выслушайте. Я легко смогу доказать, что психушка здесь не при чем. Посмотрите на меня внимательно.

— А что случилось?

Мать Вовчика начинает серьезно беспокоиться.

— Не надо волноваться. Просто посмотрите и скажите, сколько мне лет?

— Ну, наверное, семь или восемь…

— На самом деле мне сорок девять лет. В этом детском теле сознание, память и рассудок взрослого человека, отца двоих детей и счастливого деда, которым я стал в две тысячи одиннадцатом году. Да-да, Вы не ослышались. В этой самой голове — полная информация о том, как ребенок, который у Вас перед глазами, будет взрослеть, жить и стареть вплоть до две тысячи пятнадцатого года. Можно сказать, что я знаю будущее.

Я замолчал. Надежда Васильевна была в полном замешательстве. На лице промелькнула недоверчивая улыбка, потом — что-то похожее на понимание и, в конце концов, — явная тревога о моем психическом состоянии.

Мне показалось, что ей очень хочется потрогать мой лоб.

— Не нужно мне верить на слово, дорогая Надежда Васильевна. Через неделю на Ближнем Востоке начнется война между Израилем и Египтом. Ее назовут «Войной Судного дня». Запомните только дату — 6 октября. Я повторяю — 6 октября. Повторите.

— Ш-шестое октября…

— Советские информационные агентства сообщат об этом чуть позже. Но война начнется именно 6 октября. Именно тогда Вы и поймете, что сейчас я говорю Вам правду. В эту минуту об этой войне не знают даже ее будущие участники. А я уже знаю. Потому что для меня она в прошлом…

Надежда Васильевна слегка прикрыла глаза и легко встряхнула головой. Будто отгоняя наваждение.