Шофер. Назад в СССР (СИ) - Март Артём

— Учти, — хитро улыбнулась мне Лисичка, — шоферок, нам большой костер надобен.

— Зачем? — Рассмеялся я, — или вы любите заместо картошки, уголья лопать?

— А потому что, — приблизилась Лисичка ко мне на расстояние вытянутой руки и гордо вскинула головку, — хочется мне так.

Я засмеялся еще звонче.

— Посмотрим, как работать будешь, Лиса. У нас социализм. По работе и награда.

Видя, как играет со мной Лиса, Пышка раскраснелась. Только теперь как бы от злобы. Она хмыкнула, и тоже забавно вздернула юбку на своих пухлых и загарелых ножках. А потом решительно пошла к воде.

Обе девчонки почти разом вошли в реку, и обе взялись именно за мою машину. Микитка с Казачком аж рты пораскрывали.

Остальные две девчонки переглянулись, вздохнули и оставив на сухом пне авоську, подвязали юбки и тоже пошли в воду.

В большой компании работа ускорилась. Мы быстро обмыли машины и выгнали их на берег обтекать. При этом, Пышка с Лисой, звали которых, кстати, Валентина и Иришка, словно бы соревновались за мое внимание.

Однако Пышка-Валя, видя, что больше внимания я оказываю Лисичке, перешла как-то на Микитку. Начала помогать ему с его самосвалом, расспрашивать всякое:

— А на что эта лампочка? А что это за рычаг такой? А быстро ли она едет?

Микитка отвечал скромно и очень смущенно. Но видно было по его взгляду, что и ему девочка эта нравится. К концу мойки, уж начала она им командовать:

— Ты чего, Никита, грязь пропускаешь? Видишь, вот тут, на кузове, пятно!

— Сейчас поправлю, — говорил Микитка, смущенно улыбаясь. А потом, кивая большой светлой головой, словно телок, шел исполнять задание.

На речку упали сумерки. Костер, сложенный из сухих, найденных прямо на берегу веток, потрескивал, бросал к небу искры. Мы ждали, пока он догорит на угли, чтобы заложить картошку.

С девочками мы подружились, и теперь, рассевшись на берегу, весело болтали о том о сем. Лиса, Ира, то есть, примостилась рядом со мной на большом бревне, что мы принесли для сидения. Пышка-Валя то и дело пыталась как-то тронуть Микитку. Тот, как бы сторонился ее.

— Нравится, Валька-то? — Шепнул я Микитке, когда девушки всем взводом удалились в лес по своим делам.

— Угу, — промычал он неуверенно.

— Ну так позови ее до дома довезти, — улыбнулся я.

— Да как-то мне, — начал Микитка, разминая пальцы, — неловко.

— Да брось ты это. С ними так надо: нравится девка? Так ей и говоришь сразу, мол, нравишься! Если даже откажет, не помрешь от этого.

— Валька мне нравится, — повторил он.

— И ты ей, — я улыбнулся.

— Откуда знаешь?

— Так вижу.

— Ну… Ну ладно, — он сглотнул, шерудя красноватые угли, — попробую.

— Ты не попробуй, а сделай.

— Эх, — вздохнул, вдруг Казачок, — жаль Катьки нету. Соскучился я по ней. Поеду в гости сегодня.

— Только самосвал где по дороге не утопи, — пошутил я.

Когда мы допекли картошку, я принялся выковыривать черные клубни из углей. Кто-то из девочек достал спичечный коробок, полный соли.

Картошка была горячей, обжигала руки. Дымящаяся мякоть, нежная и мягкая, жгла небо и язык, если как следует не подуть. Давно забыл уж я такое едово. Казалось, сейчас, в этот самый день и час, была эта картошка вкуснее некуда.

Когда стали собираться, Микитка решился позвать Пышку к себе в кабину. Девушка с радостью согласилась. Лиса напросилась ко мне в самосвал. Я, впрочем, не возражал.

Смущенный Казачок взял на борт аж двух девочек. Беспокойный, он ходил и приговаривал:

— Только б Катька, аль еще кто с ее родственников меня не увидели! Вот стыд-то будет! Вот стыд-то будет! Ей-бо!

— Вы нас высадите у клуба, — сказала мне Лиса, — а дальше уж мы сами пойдем. Вам же по пути?

Так мы и поехали. По дороге Ира спросила у меня:

— А ты холостой?

— А что? — Хмыкнул я, включая дальний свет.

— А вдруг невеста увидит, как ты меня катаешь, — хитровато посмотрела на меня Лиса из-под темных своих ресниц.

Была Ира-Лиса красива: длинные ноги, тонкая талия, изящная грудь. Даже простая одежда станичницы не могла скрыть ее фигуры. Ни то чтобы скрыть. Она даже скорее ее подчеркивала.

А я сидел, вспоминал утреннюю медсестричку Машу и не мог определиться, кто ж из них красивее. Маша была девушка темной, жгучей красоты. Ира отличалась красотой иного толка, по-славянски светлой. Обе они мне нравились, хоть умри, не поймешь, какую выбрать?

— Ты обо мне, — сказала мне Ира, когда я высаживал ее возле мемориала неизвестному солдату, — невесте своей не говори. А то вдруг обидится. А хотя, — она задумалась, — пусть обижается! Проще тебя будет от ней увесть.

— Я сам кого хочешь уведу, Лиса, — рассмеялся я в ответ, — а невесты у меня нету. Но это пока что.

— И то верно, — загадочно стрельнула она светлыми глазами, — пока что нету.

Уже совсем стемнело, когда я направился к гаражу. Поехал по Красных Партизан, мимо небольшого консервного завода станицы Красной.

Съехав с асфальтовой дороги на гравийку, я затрясся по камням. Заметил вдали, в сгустившихся сумерках, машину.

Это был стоявший на обочине желтый «пирожок» Москвич ИЖ-2715. Помаргивая аварийными огнями, он прижался к обочине.

Внезапно, водительская дверь открылась. Оттуда выбрался и оббежал пирожок с капота мужичок не старше лет двадцати пяти. Невысокий, он был модно одет в брюки-бананы и цветастую рубашку с острым воротником.

Парень выбежал на середину дороги, принялся махать руками. Поломался, значит. Помощь нужна.

Прижавшись к обочине, я выглянул из окошка.

— Здорово, мужик! — Подбежал он ко мне, глянул снизу вверх.

Его просто деревенское лицо и соломенные волосы как-то не писались с модной городской одеждой. Если у нас молодежь так и одевалась, то только на клубные танцы.

— Это, — Продолжал он, — у тебя бензин есть? Стал я! Думал, еду с запасом. А как стал посередь дороги, так кинулся к канистре, а там пустота! Я друга моего отправил с канистрой к людям, бензина попросить. Только нету его что-то.

— Здорова-здорова, — ответил я, поглядывая на машину.

Больно знакомой она мне казалась. На бортах грузовой части ИЖа было что-то нарисовано. Но сзади я не видел, что. А вот мужичка я не знал совсем.

— Может есть у тебя немного бензину? У меня шланга есть, давай я себе солью чутка?

— Да что уж там, — пожал я плечами, — давай.

— Спасибо! Спасибо, тебе! — Крикнул он и побежал к машине.

На миг он замешкался у грузовой двери пирожка. Опасливо посмотрел на меня. Потом открыл машину, но совсем слегка, так чтобы я не видел, что внутри. Это меня слегка насторожило.

Парнишка прибежал со шлангом и трехлитровой стеклянной банкой для закруток.

— Мне чутька совсем надо! Только дотянуть до сельповского склада!

— На сельпо, что ль, работаешь, — сказал я, откручивая крышку газоновской горловины, — автолавка?

— Ага! По рынкам, по всему поселению, по хуторам, катаюсь.

— А как тебя звать?

— Лёнька Иваницкий! А тебя?

— Игорь. Землицын.

Парень сунул трубку в горловину, принялся сосать бензин. Когда топливо побежало вверх и струей бабахнуло ему в рот, он закашлялся. Скривился, но все же направил струю в банку. Сам же, ругаясь тому, что выделал в горючем всю рубашку, страшно кривился от бензинового топлива:

— Ятить его! На год вперед напился бензину!

— А ты куда едешь? Откуда? Что продаешь?

— Да, — забегали его глаза растерянно, — вот, с Южного еду.

— Поздно что-то, — задумался я.

— А что позднего? — Он растерянно засмеялся, — пока все хутора у нас объедешь, там постоял, там постоял. Вот уж и к ночи домой.

Странный он был, этот мужичок. Если он с Южного едет, то как он оказался тут? У консервного завода? Как так ехать надо, чтоб сюда забрести? В общем, не поверил я ему. Да и в, общем-то, он мне не понравился. Глазки хитрые, бегают. Сам лопочет как-то, суетится, в глаза заискивающе заглядывает. Раздражают меня такие. А этот, кажется, еще и скрывает что-то. Уж не наворовался ли чего? Может, тащит, что народ своими потом да кровью выращивает, и на сторону сбывает. А ну, проверим-ка.