Страх - Владимир Константинов

Эдуард Васильевич вышел из прокуратуры, сел в свои старенькие «Жигули» и поехал на дачу к Друганову. Машину Калюжному купила мать на оставшиеся от отца сбережния после получения сыном диплома юриста.

Через несколько минут в зеркало заднего вида Калюжный увидел неотступно следовавшие за ним «Мицубиси». Сердце его упало. Слежка! Чтобы проверить, так ли это, он стал петлять по улицам.»Мицубиси» повторила все его маневры. Сомнения отпали.

«Что же делать?» — в панике подумал Эдуард Васильевич до упора выжимая педаль газа. Город он знал, как свои пять пальцев. Узкими улочками, проулками, проходными дворами ему удалось избавиться от «хвоста». Удача его окрылила. Настроение заметно улучшилось.

Друганова он застал на даче, колдующим над стелящейся яблоней. Седой, как лунь, коренастый, в сапогах и толстовке он очень походил на писателя Хоменгуэйя. Увидев Калюжного, он широко, радостно заулыбался и, раскрыв объятия, пошел навстречу, обнял, крепко стиснул.

— Здравствуй, Эдик! Рад видеть тебя в добром здравии! Что-то совсем стал забывать старика.

— Некогда, дядя Олег, работы много, — ответил Эдуард Васильевич.

— А-а! — махнул рукой Друганов. — Это обычная отговорка молодых, когда больше сказать нечего. — Как жена? Анатолий как?

— Все нормально, дядя Олег. Все живы здоровы. Анатолий серьезно коммерцией занялся.

— Он что, университет уже закончил?

— Нет, на последнем курсе. А где Надежда Викторовна?

— Не говори, — сокрушенно вздохнул Олег Дмитриевич. — Мотается по общественным делам. Она ведь у меня крутой общественницей стала. Возглавляет Детский фонд. Теперь я её вижу лишь по выходным, да и то не всегда.

Жена Друганова Надежда Викторовна, красивая, энергичная женщина была в свое время известным в городе врачом-педиатром.

— Ты по делу или так? — спросил Друганов.

— Так.

— Выпить хочешь?

— А же за рулем, дядя Олег.

— Ах, да, извини. Тогда чайку попьем. Я сейчас организую. А ты пока поскучай.

После ухода Друганова, Калюжный послонялся по дому, затем поднялся на чердак, достал из кармана кассету и сунул её под одну из стропил. Порядок. Здесь её сам черт не найдет.

Через пару часов, когда он вернулся домой, то у соседнего подъезда увидел знакомые «Мицубиси». Но теперь он был готов к встрече с бандитами и спокоен.

Глава шестая: Единственный выход.

Убийством своего хозяина Бублика Гена Зяблицкий был не просто напуган, а напуган до смертушки, до посинения, до дрожи в колениях, так как прекрасно осознавал во что по воле случая вляпался. И вообще, случай в жизни Зяблицкого играл роковую, можно сказать, определяющую роль. Честное слово! Начиная прямо со своего рождения. Его мать Варвара Парфенова забеременала от веселого и бесшабашного Димы Заблицкого — решила его таким образом на себе женить. А тот с женитьбой, как говориться, не мычал и не телился, все тянул, подлец, все откладывал, а когда откладывать уже стало некуда, вообще смотался в неизвестном направлении, только его и видели. Баламут, одним словом. А Варвара уже на седьмом месяце. Что делать? Рожать? В двадцать лет надевать себе на шею такой-то хомут?! Ну, уж нет! И она решилась. По совету одной знакомой продувной Люськи Переведенцевой, прошедшей огни и воды, накупила в аптеке всяких там нужных таблеток, заперлась в своей комнате в общежитии, когда девчонки были на заводе, наглоталась таблеток и у неё начались схватки. А ещё через полчаса она благополучно разрешилась от ребенка. А тот, будто чуял неладное, не издал ни одного звука. Потом-то Варвара, когда была в сильном расстройстве от не сложившейся судьбы, не раз говорила, что стоило Генке тогда только пискнуть, как она бы его тут же собственными руками придушила. Так это было бы или нет, но только не судьба, значит, было ему тогда умереть от рук собственной матери. Варвара завернула ребенка и все, что вместе с ним вышло, в рваную простынь, сунула под кровать, а сама побежала на завод во вторую смену. Вот такие вот женщины были раньше в русских селениях! Да! Девчонки с работы вернулись, а из-под Варвариной кровати писк раздается. Переполошились, вызвали комендата, та позвонила в милицию, а уже через час Генка был доставлен в роддом.

Варвара дала ему фамилию бывшего своего хахаля. А отчество он унаследовал от деда, отца матери. Вот так и появился на свет Божий по воле случая Геннадий Иванович Зяблицкий, нежданный, негаданный и никому не нужный.

А потом этот случай ещё не раз, как мог, изгалялся над Генкой. А, да что говорить! Нет в жизни счастья! За сорок уже, и должность вон солидная, а его кто за глаза, а кто и прямо всё Генкой кличут. Говорят — внешность несолидная. Нет, не во внешности тут дело. А этот, на кассете, Сосновский этот, солидный? Огородное пугало и то предпочтительней. А все за счастье считают поближе с ним познакомиться. Лучше бы Генка этой кассеты в глаза не видел. Пропади она пропадом! И зачем только Бублик ему её показал? Не видел бы он её — спал бы сейчас спокойно. А так… О-хо-хо! Здесь занервничаешь!

С Бубликом, или Степаненко, Генка познакомился в лагере, когда первый раз попал за грабеж. Грабеж — это только так говориться. Здесь опять сыграл с ним злую шутку случай. Зашел как-то он в магазин «Подарки» и увидел в отделе бижутерии под стеклянным прилавком серебряную цепочку. А как раз напротив цепочки краешек стекла был сколот. И до того эта цепочка Генке понравилась, до того велико было искушение, что вышел он из магазина, нашел проволочку, загнул на конце махоньким крючком и, вернувшись в магазин, попытался незаметно от продавца извлечь с ветрины ту самую цепочку. И все бы получилось, не зацепи она массивный посвечник. Тот видно до того неустойчиво стоял, что от одного лишь прикосновения цепочки упал. Продавщица в крик и цап его за руку. Генка хотел было вырвать руку, а продавщица будто клещами держит. Сбежалась толпа, вызвали милицию, и сгорел Зяблицкий без огня и дыма. Потом он узнал, что цепочка та была вовсе не серебряной и цена ей в базарный день рубль с мелочью. Укради её Генка, то отделался бы легким испугом, а так грабеж — серьезное преступление. И получил Генка за этот грабеж два года лишения свободы. Случай, что б его!

В лагере-то он и познакомился со Степаненко, в то время уже авторитетным вором, — бегал у него в шестерках. С легкой руки Бублика он и стал Тушканчиком. Как-то сидели вечером в бараке пили чай. Бублик погладил Зяблицкого по голове и ласково сказал: «Смешной ты, Гена! На тушканчика похож». Так он стал Тушканчиком. Прозвище такое же несолидное, как и все в нем.

Благодаря стараниям Бублика, из лагеря Генка вышел уже законченным преступником с воровской психологией. И пошлопоехало. Стал промышлять исключительно кражами, которые чаще всего, то ли из за природной Генкиной трусости, то ли по воле того же случая, оборачивались грабежами, а то и разбоями. То рука в самый неподходящий момент дрогнет, то хозяин квартиры окажется дома. Нет, мокрых дел за ним не было. Но иногда приходилось и нож приставлять к горлу, и «пушку» — к животу. Было дело. Но все как-то удачно сходило ему с рук. Появились деньги. Женился. Все как у людей.

А потом менты, как говориться, сели на пятки. Объявили ему всероссийский розыск. Замели его в доме матери. Сколько ей тогда было? Пятьдесят шесть? А жизнь до того её скрючила, что можно было дать все восемьдесят. Точно. Арестовывал его как раз опер Беркутов. Генка вообще был неравнодушен к таким вот мужикам, как Беркутов, веселым, неунывающим, уверенным в себе. Зяблицкий тогда буквально влюбился в этого опера. Правда. Все пытался тому доказать, что он, Генка, тоже личность. Зачем? А шут его знает — зачем. Может кураж на него какой нашел, или ещё чего. Верно, поэтому он и взял на себя все, что за ним числилось и даже один чужой грабеж. Смех да и только.

Освободился Зяблицкий два года назад, нашел Бублика. А тот уже, мало того, что возглавлял Заельцовскую братву, но ещё и стал уважаемым человеком, коммерсантом и все такое. Степаненко помог ему с деньжатами на первых порах, а потом назначил директором своего ночного клуба.

И все было бы замечательно, не попади в руки Бублику эта самая кассета. Как посмотрел он запись, так моментально озверел. Он ведь был весь из себя патриот. Такой патриот, что клейма ставить негде. А там два олигарха строят планы, как Россию побольше ограбить да унизить, растащить на отдельные округа и все такое. Но главное — в стране все развивается именно так, как наметили те двое. Степанеко едва не тронулся, все это увидев. Однажды, пришел в клуб в крепком подпитии и в сильном раздражении. Материл всех и вся. А затем взял Генку под руку, потащил в кабинет, сунул кассету в видеомагнитофон, включил и сказал:

— Вот смотри , что нашей Матушке-России и всем нам уготовано! Смотри!

От увиденного Генку даже пот прошиб, поджилки затряслись. Нет, не за страну он испугался и не за соотечественников. Честно признаться, все это — Родина-Мать, любовь к родимым пепелищам и отеческим гробам, его мало волновали. Лишь бы ему было хорошо, а остальное — трын-трава. Испугался он от увиденного за себя, ибо понимал, что опять же случайно стал носителем такой информации, от которой не только волос можно лишиться, но и кое-чего посущественней. Понял, что случай опять сыграл с ним злую шутку и теперь дело обстояло куда как серьезнее всего прочего, что было у него до этого.