Помпеи нон грата - Иржи Грошек

Потому что только у Дарвина все женщины произошли от одной доисторической обезьяны и нет никаких проблем в классификации. Конечно, когда я гляжу на старуху, то вижу без пояснительной таблички, что в молодости она служила в тамбовской Чека, и легко могу себе представить все промежуточные стадии ее развития – от питекантропа до комиссара. То есть когда преклонного возраста женщина уже никого не стесняется и готова отдать богу душу вопреки теории эволюции. Однако правильно классифицировать стройную девушку мне вечно мешает личная заинтересованность. Ведь я не Дарвин, чтобы загодя обозвать ее старой, морщинистой обезьяной, да и дело с концом! Но, конечно, хотелось бы знать заранее – как аукнется эта девушка годам к тридцати, вместо того чтобы каждый раз начинать свою жизнь заново с юной особой. И как иногда не хватает Дарвина, чтобы выразить все, что о ней думаешь!

Но самое интересное, что эти мартышки – завзятые феминистки и повальные эмансипе, покуда речь не зайдет о разделе имущества. Тогда они снова становятся слабыми и беззащитными девушками и требуют бóльшую часть имущества на пропитание. Мол, подайте бедной грации, пострадавшей от пархатого патриархата…

Вот поэтому меня всегда привлекали гетеры – и простенько, и сердито. Заходишь в храм, кладешь на алтарь все, что тебе мешает считаться добропорядочным буржуа, и снова свободен, до следующего раза. «Готов ли ты, Ингмар Кляйн, взять в жены эту гетеру?!» – «Да, ваша честь!» – «А ты, гетера, готова ли взять у Ингмара Кляйна все, что у него есть, и не в розницу, а, как полагается, – оптом?!» – «Да, ваша честь!» – «Ну, тогда без обид! В смысле, с богом!» Вот такие получаются Помпеи – «Здравствуйте, девочки!».

А кто виноват, что ты извергаешься, как вулкан?! И погребаешь под пеплом некогда процветавшие города и другую личную собственность… Я так думаю, что существует прямая арифметическая зависимость: чем ниже потенция, тем больше имущества. Ну, разумеется, есть общества с традиционной сексуальной ориентацией, где евреи женятся на еврейках, а банкиры – на «Крупп энд Крупп с сыновьями». Но я появился на свет в стране с разбазаренным генофондом, да вдобавок не веду свой род от Авраама или Ииакова. И к моменту зарождения новой буржуазной формации у меня ничего не осталось: ни денег, ни снисходительного отношения к творчеству, чтобы породниться с юной интеллигенцией, которая нынче почитает «Бригаду» выше «Дон-Кихота Ламанчского». Оно и понятно: много ли выбьешь из ветряных мельниц?

И в общем-то я не жалуюсь, а констатирую, что мои Помпеи несколько отличаются от ваших и, вполне возможно, не поддаются логическому объяснению. Однако я сам их засыпал и поэтому знаю, что где лежит. А всякие археологические раскопки не приведут к положительному результату, поскольку ничего грандиозного здесь нет. Просто курится старик Везувий над античными развалинами, и вся композиция называется «Помпеи нон грата» ©.

Вот на что, собственно говоря, я променял свою приличную жизнь? На женщин и литературу?

МУЗА. А Я, СОБСТВЕННО ГОВОРЯ, ВО ЧТО ВЛЯПАЛАСЬ?

– Явился не запылился! – поприветствовала меня Юлия Феликс, когда я хотел, как нашкодивший кот, потихоньку пробраться к себе на второй этаж. – Ну и где ты был? – повысила голос Юлия Феликс. – Мне, разумеется, все равно, но интересно.

Она сидела в холле и поэтому застукала меня с поличным. В правой руке я держал раскуроченную бутылку пива, а в левой – свои кроссовки.

– Я был в Помпеях, – честно признался я.

– А что ты подразумеваешь под словом «Помпеи»? – спросила Юлия Феликс и тоже открыла бутылку пива…

– Спасибо, но у меня есть, – для начала поблагодарил я.

После чего взял со стойки бара чистый стакан, уселся в кресло и стал неспешно попивать пиво.

– Я думаю, многие заблуждаются, полагая, что у меня ангельское терпение, – отчеканила Юлия Феликс.

Тогда я развернул старую газету, которая мирно лежала на журнальном столике и давно никого не трогала, и сделал вид, что читаю передовицу:

– Как утверждают первые разрушенцы, исчезновение Помпей с территории бывшего СССР началось в тысяча девятьсот шестидесятом году при госпоже-министерше Фурцевой Екатерине Алексеевне. Кто-то назвал ее Фурией – и пошло и поехало… Как известно из римской мифологии, богини мщения – фурии – соответствовали греческим эриниям, которые часто выступали втроем: Алекто (Непрощающая), Мегера (Завистница) и Тисифона (Мстящая за убийства). На декоративно-прикладных панно Мухиной Веры Игнатьевны (Алекто) эринии изображались в облике внушающем ужас, со змеями в волосах, с факелами и бичами.

Так, во время весенних репрессий помпеянские фурии извели всех мужчин, потому что неправильно истолковали слово «проскрипция», которое им показалось родственно-коренным слову «проституция», и дали волю своим эмоциям. Вдобавок примерно за месяц до этого помпеянцы поссорились со своими женами и предпочли жить с фракийскими девушками, которых брали в плен во время набегов. А в отместку темпераментные помпеянки перебили всех мужчин, не пожалев никого! Ни старых, ни малых, ни писателей, ни читателей, ни издателей, ни карателей…

– Продолжай-продолжай, – разрешила Юлия Феликс. – Только в конце не забудь упомянуть про Исиду.

– А при чем здесь Исида? – удивился я.

– А при том, что этой дряни я ноги переломаю, – сказала Юлия Феликс.

– То есть назревает конфликт, – подытожил я. – А где обещанная свобода на девок и другие источники информации?

– Всегда пожалуйста, – подтвердила Юлия Феликс. – Но только не с Исидой!

Тут Юлия Феликс достала из бара бутылку текилы, пристально на нее посмотрела и поставила обратно. Из чего я сделал правильный вывод, что Юлия Феликс говорит серьезно.

– Не надо меня дезориентировать, – предупредил я. – Исида хорошая девушка… Даже не верится, что это твоя дочь…

– Нет! – рассмеялась Юлия Феликс.

– Тогда любовница! – снова предположил я.

– Тоже мимо!

– Ну, тогда не вижу препятствий, – вполне обоснованно заметил я. – Или мы просто играем в морской бой?

– Исида – моя сестра, – заявила Юлия Феликс. – Младшая… Хочешь текилы к пиву?

– Бе, – отказался я. – И как меня угораздило снова вляпаться в такую историю? Жениться на одной сестре…

– Фиктивно, – уточнила Юлия Феликс.

– …а переспать со всеми – практически, – закончил я.

– Что значит «со всеми»? – насторожилась Юлия Феликс.

– Это не юридический термин? – насторожился я. – Тогда с обеими… А разве меня предупредили о том, что Исида чья-то сестра и с ней не рекомендуется спать?

– Как будто это бы тебя остановило, – хмыкнула Юлия Феликс.

Вернее, вначале сказала, а потом хмыкнула.

– Преступная бесхалатность, – согласился я. – Особенно на юге… Но я ни о чем не жалею.

– Нахал, – заключила Юлия Феликс, и мы вернулись к дегустации пива.

Надо признаться, что за время своего пребывания в Помпеях я умудрился жениться на Юлии Феликс в трехдневный срок. Еле-еле уложился…

После того как выяснилось, что я унаследовал небольшую часть побережья Эйского разлива, а Юлия Феликс умудрилась построить гостиницу на землях новоявленного сюзерена, мне ничего другого не оставалось с юридической точки зрения, как быстро жениться на Юлии Феликс. Конечно, она сохранила свою редкостную девичью фамилию, однако для меня оставалось загадкой – для чего ей понадобились все имущественные права на вышеупомянутую гостиницу, которая все равно ухнет в море и никакое государственное страхование этого не компенсирует.

Наверное, бывший нотариус, что прозябал в Юлии Феликс без дела, никак не мог угомониться и хватался за любой документ, как стряпчий за соломинку. Иначе зачем гражданка Юлия Феликс разыскала меня в Петербурге и несколько позже, ха-ха, сообщила о прабабушкином наследстве? Ну разумеется, мы «сходили на катере», как выразилась Исида, до ближайшего загса и «узаконили свои права на совместно нажитое имущество», как пояснила Юлия Феликс. Но за каким, извините, чертом, дьяволом или бесом?! Поскольку, на мой обывательский взгляд, подобная «выделка» не стоила никакой «овчинки». Ведь двенадцать соток земли, что вот-вот уйдет из-под ног, и покосившееся строение – это тебе не фешенебельный отель в штате Флорида, а самый натуральный нонсенс. И когда тихой сапой Юлия Феликс предложила мне заключить фиктивный брак, я посмотрел-посмотрел на свое наследство и, как всегда, согласился, разумно полагая, что вскоре этот «союз двух любящих сердец» разрушится самопроизвольно. Вот какую свинью мне подложила прабабушка…

Кстати, домик, в котором она проживала, забытая всеми дорогими наследниками, еще держался на краю обрыва, неподалеку от «пансиона Юлии Феликс». У женщин было джентльменское соглашение: прабабушка разрешает строительство, а Юлия Феликс ее хоронит. К такому консенсусу они пришли в девяносто первом году, когда облюбованное для небольшой гостиницы место казалось перспективным, что нашло отражение в глянцевой прокламации: «прекрасное место для отдыха», и особенно – «в двух шагах от моря». Никто не думал, что прабабушка отправится на покой в двадцать первом веке, а море пойдет навстречу отдыхающим семимильными шагами.