Тень воина - Александр Прозоров

Бортник разочарованно махнул рукой и свалился за било. Что, впрочем, не помешало ему укоризненно помахать рукой с вытянутым грязным пальцем:

— А вот я — пойду! — Толпа засмеялась.

— И-е-ех! — Один из горожан внезапно скинул свою шапку и шваркнул о землю. — Пропадай моя черешня! Пойду с тобой, чужак! Айда на половцев, побьем поганых!

— И я пойду, — отозвался еще один бородач в сером армяке. — Залежался чего-то меч на печи, поди проржавел весь.

— И я пойду! — закричал какой-то парень с улицы. — Любо тебе, чужак! Бей половцев!

— Любо! Любо! — загалдели на площади с разных сторон, и Олег с огромным облегчением понял: получилось! Будет поход. Будет.

Дальше всё происходило, как обычно в подобных случаях: мужчины, охочие заняться ратным промыслом, защитить интересы земли своей, собрались вокруг зачинщика, дабы разузнать подробности. В большинстве это были молодые парни, еще не хоронившие погибших друзей, не горевавшие на пепелищах домов, не залечивавшие тяжелых ран. Они искали славы, развлечения и — чего тут скрывать? — добычи. Впрочем, мужиков в возрасте тоже хватало. Кто-то из них не раз прошел через горнило битв и желал еще раз испытать предельное напряжение схватки, ощутить радость настоящей победы; кто-то возмутился набегом степняков и намеревался расквитаться за пролитую русскую кровь. Всего собралось около сотни людей, но ведун знал, что на самом деле соратников окажется больше — не все горожане явились на площадь. Еще кто-то выступит в поход заодно с друзьями, кто-то услышит про затею от соседей.

Когда Олег сообщил, что знает не только про нападение, но и про то, какое кочевье участвовало в набеге, и, мало того, выведал дорогу к стойбищу — охотники заметно повеселели. На конкретного врага идти — это не ветра в чистом поле искать. Степь большая, не знаючи троп можно до весны без единой стычки пробродить, а то и самому в ловушку попасть. Теперь затеянное предприятие окончательно приобрело в их глазах реальные черты: можно прикинуть расстояние, что предстоит преодолеть, время, нужное на дорогу, количество необходимых припасов.

— Стрелки хорошие у вас есть? — поинтересовался Середин.

— Да почитай, все такие будут, — ответил Буривой, степенный мужик лет сорока, с ухоженной окладистой бородкой, в рубахе с атласным воротом, перехваченной кожаным ремнем; на ногах у него красовались не поршни, а самые настоящие яловые сапоги хорошего пошива. — Как на промысел выйдешь, так коли в перепелку влет не попадешь, на весь день голодным останешься. Знамо дело, стрелять умеем.

— Давай тогда так… — Ведун полез в суму, достал два мешочка серебра. — Степняки, известное дело, луками больше воюют. Стало быть, и нам с собой нужно стрел набрать — не меньше, чем по две сотни на брата. Выделать их, я мыслю, вы и сами можете. По руке ведь делать надобно. А вот наконечники покупайте, на сколько денег хватит.

Олег, мысленно уже выбрав Буривого в старшие от Кшени, протянул кошели ему. Мужик казался уверенным в себе, прочие горожане к нему прислушивались, не перебивали, уступали путь, когда тот пробирался вперед. В общем, пользовался человек явным авторитетом, и пропойцей или бездельником никак не выглядел. Буривой, приняв жест как нечто само собой разумеющееся, деньги принял.

— И еще я так мыслю, — продолжил ведун, — надобно в степь верхом да только с заводными идти. Так мы до Кривого колодца в несколько дней домчимся. Ну, а уж коли найдется что назад везти — так и повозки, вестимо, найдутся.

— Добре, — кивнул мужик. — А коли у кого на дворе заводной лошадки не найдется?

— Купите за мое серебро. После похода сочтемся.

— Добре, — взвесил кошели Буривой. — Стрелы сделаем, с конями тоже решим. Однако за день не управимся. И за пять тоже. Ладную стрелу не един час мастерить надобно. А уж коли по две сотни на ратника… Когда выступать станом, чужак?

— Я так мыслю, по льду пойдем. В мороз распутицы нет, переправы искать не нужно, да и припасы не портятся. Как схватится надежно, так и пойдем. С охотниками деревенскими я как раз на крепкий лед сговорился, они прямо к Сураве подойдут.

— Ну, ныне и так уж по утрам подмораживает, — прищурился на небо Буривой. — Мыслю я, дней через пять встанет река. Еще ден десять надобно, дабы накрепко лед схватился. А там и двигаться по нему можно. Так, чужак?

— Так, — кивнул Олег. — В общем, дней через пятнадцать-двадцать, как погода будет, я вас у Суравы с местными ратями жду.

— Быть посему, — по-княжески подвел итог мужик. — Будем.

— Договорились.

— Бортник-то твой не простынет?

Середин оглянулся на Лабуту, что безмятежно посапывал, откинув в сторону руку с указующим перстом, поморщился:

— Надо бы разбудить, да домой двигаться. Не то не успеем в Сураву до темноты, опять в лесу ночевать придется.

— Глеб, — оглянулся на охотников Буривой, — помоги приятелю своему до лодки дойти да перевези его с воеводой нашим на ту сторону. Туеспик, Лава, со мной пойдемте, ковалей наших работой озадачить надобно. А остальные до дома моего дня через два подходите, наконечники по первому разу раздам. Ростислав, Рогдай, Сидор, Ярополк. Вам самим с родичами сговариваться: дадут заводных на ваше дело али откажут. Кузька, Любим, вам я меринов дам, но считаться опосля с воеводой станете…

Старший явно знал свое дело, а потому Олег, не встревая в хлопоты охотников, вместе с Глебом подхватил бортника за плечи и, перекинув его руку себе через шею, повел к реке.

— Ой, ты степь широ-о-о-окая… — внезапно взвыл Лабута, открыл глаза, старательно закрутил головой: — Мы уже выступаем, а? Бей половцев!!! А ты славный мужик, кузнец. Я тебя уважаю… Да пустите! Че меня, как опившегося, тянете?

Надо отдать бортнику должное: будучи отпущенным одновременно и ведуном, и Глебом, он не рухнул, а, выписывая замысловатые кренделя, целеустремленно двинулся к берегу и даже сам, ни разу не свалившись с мостков, уселся в лодку. Горожанин перевез их обоих на другой берег, помог выгрузить опять задремавшего бортника.

— Ну, прощевай, чужак. Ден через двадцать свидимся.

— С нами пойдешь?

— Пойду, — кивнул мужик. — Нешто, мыслишь, великая радость по морозу сети мокрые перебирать? Не, чужак, степь да меч милее будут. И коням разминка, и мне веселье. Прощевай…

Глеб отплыл, а Середин, растолкав бортника, поднялся на обрыв, огляделся:

— Эй, Малюта! Ты где?! Малю-ю-юта! Куда тебя занесло, электрическая сила?!

Раздраженно сплюнув, ведун принялся описывать круги в поисках мальчишки, пока наконец не обнаружил его в зарослях смородины. Похоже, их спутник сперва облопался мелкими красными ягодами, а когда набил оскомину — растянулся прямо там, где стоял. Успевший изрядно разозлиться Середин пнул его ногой:

— Малюта, разорви тебя шайтан, сколько можно дрыхнуть?! Кони где?

— Ужо пора? — сонно захлопал веками мальчишка. — Вернулись?

— Вернулись, вернулись. Где лошади? Вещи где?

— Дык, там, на поляне, — почесывая себя под мышкой, начал тот выбираться из кустов.

— Где?

— Ну, здесь… — Малюта остановился на площадке, вытоптанной перед спуском к воде, покрутил головой. — Вот здеся были.

— Где?! — заскрипел зубами ведун. Мальчишка долго думал, глядя по сторонам, потом до него дошло:

— Шуткуете, да?

— Где… мои… лошади? — Середин положил руку на рукоять сабли.

— Дык… А вы, стало быть, не уводили? — проявил признаки беспокойства Малюта. — Там кобылка дядькина. Мне за нее… Запорет дядька Захар.

— Не запорет, — пообещал Олег, и сабля со зловещим шелестом покинула ножны. — Где кони, говнюк? Тебя тут для чего оставляли.

— Ты, Малюта, козел безрогий, — покачиваясь, сообщил Лабута, опустился на землю и свернулся калачиком. — Здесь его не руби, кузнец. Попачкаешь всё, и с Кшени увидят. В лес лучше отведи.

— А-а-а-а!!! — внезапно взвыл паренек и с места стремглав кинулся в лещину, что росла за поляной. Треск поднялся такой, словно через чащу ломилось стадо сохатых.

Олег за ним не погнался. Бегать не хотелось. В душе словно оборвалась какая-то струна. Коней не было, и он никак не мог поверить, что уже не увидит своей гнедой, которая сотни, если не тысячи верст носила его от края до края великой Руси, что не будет топать позади верным хвостиком чалый. И вещи тоже пропали. Правда, не все — большую часть он всё-таки оставлял в Сураве. Но вещи-то — неживые. А гнедая… Она ведь дышит в ухо, когда взнуздываешь, она дышит, когда гладишь ее по спине — огромная, теплая, живая. Неужели всё?

— Ненавижу… — Он оглянулся на орешник, загнал саблю обратно в ножны, склонился над глиной у берега.

Последние дни шли дожди, а потому старые следы давно смыло в реку, остались только свежие. Подковы, подошвы, подковы… Ничего не разобрать. Тут нужно быть следопытом. Ведун толкнул бортника в бок: