Хадамаха, Брат Медведя - Кирилл Кащеев

Тугой, как плеть, черный вихрь пронесся над крышами. Медведю показалось, что его с маху шарахнули дубиной по носу – такой оглушительной силы смрад ударил в раздутые ноздри. Воняло алой гарью тысячи пожарищ, поднимающимся из-под земли Рыжим пламенем чэк-наев. Еще пахло кровью, человеческой кровью, замешанной на обессиливающем страхе и боли. И немытыми старухами. Будто его сунули головой в тюк с Днями не стиранными старушечьими лохмотьями. Из глаз медведя разом хлынули слезы, он судорожно замотал головой… Тигрица люто рванулась. Перекувыркнулась, как кошка, которую пнул ногой хозяин, и распласталась на льду крыши. Черный, похожий на воронку вихрь метнулся к лежащей в беспамятстве Демаан. Вздыбился над беспомощной верховной и всосался внутрь держащей Демаан скульптуры. Ледяная фигура пошла тонкими трещинами, мгновенно наполняющимися клубящейся злой чернотой. Ледяной зверь взорвался, осыпав крышу мелкой колючей крошкой. Бесчувственная Демаан тряпичным тюком упала на лед. Рядом с Демаан ляпнулась толстая жрица. Ухватила верховную за ее тряпки и рывком вздернула в воздух.

Медведь протестующе взревел… Черный вихрь рванул ему наперерез. Вокруг медведя закружилась черно-серая мгла – и перед ним распахнулся истекающий мутной слизью белесый глаз! Вкрадчивые пальцы коснулись шеи, нащупывая под жесткой шерстью биение жил… Медведь зарычал, полосуя воздух когтями.

– Хи-хи! Хи-хи-хи-хи! – с гнусным хихиканьем, от которого кишки сворачивались в комок, черный вихрь закрутился воронкой, промелькнули белесый глаз, ржавозубая пасть, дергающийся алый язык… Медведь встал на дыбы и, растопырив лапы, ринулся прямо сквозь живую черноту.

С громким хлопком вихрь лопнул.

На крыше никого не было. Только вдалеке медведь успел увидеть промелькнувший, как сполох, черно-рыжий длинный хвост, да с темных небес, удаляясь, все еще доносилось старушечье хихиканье.

Свиток 12,

о том, как тяжела и болезненна может быть служба стражницкая

Раскачиваясь из стороны в сторону и горестно ворча, медведь сидел на самом краю ледяной крыши. Есть же какие-то правила! Кто убежал – тот проиграл, кто остался, грозно ревя противнику вслед, тот выиграл! А так нечестно! Они все разбежались… разлетелись, в общем, удрали в разные стороны – и каким-то образом именно они умудрились победить! Он почти закончил свою охоту, считай, распутал дело об убийствах с Огненным шрамом, его законная добыча была уже в пасти… И снова ничего, а те, кого он считал добычей, над ним же еще и смеются! Особенно Амба – вот уж у кого языки длиннее хвостов! Нет, его медвежья голова такого не выдержит!

И возникший на месте медведя мальчишка шарахнул кулаком об лед. Ледяная крыша обжигала голые ноги, но Хадамаха не чувствовал холода! Упустил, всех упустил – и что теперь делать? Что делать, когда обнаружится исчезновение Демаан? Рассказать тысяцкому, как девочка выскочила из стены, а потом улетела на орле? Как прислужница Демаан шарахнула свою верховную каменным шаром по башке, а сама превратилась в тигрицу? Как жрица Голубого огня – вместе с однорукой и одноглазой нижней албасы! – похитила верховную жрицу собственного Храма? А еще скуластый мальчишка кидался Рыжим огнем и на крышах города камлал черный шаман! Умгум, и стуча ластами, плясала сказочная бескрылая птица пингвин! Снеговики тают, полярники плавают на льдинах! Хадамаха представил себе, как тысяцкий холодно сообщает ему о вреде сушеных мухоморов для неокрепшего детского организма, а стражники в караулке ехидно интересуются: доводилось ли Хадамахе уже слышать рев атомохода в тумане, или обошлось пока?

А проклятый черный шаман тем временем продолжит свое, соответственно, черное дело! Убивать будет, подземный Огонь из Нижнего мира призывать, тварей жутких… Пальцы у Хадамахи невольно сжались, будто стискивая горло проклятого Черного! Знать бы только, кто тот поганец, что накамлал на головы обитателей Среднего мира все беды, он бы… Хадамаха вдруг поперхнулся. А ведь он знает! Знает!

Мысли выстроились стройной цепочкой, и парень аж обалдел от кристальной ясности и простоты собственной догадки. Девочка с голубыми волосами, мальчишка с манерами большого господина и… третий, тощий тундровый хант-ман с простецкой мордой! Его тень на снегу! Он и есть – черный шаман! Хадамаха стиснул голову руками, всерьез боясь, что распирающие ее мысли сейчас вылезут через уши и раскатятся по крыше. Все сходилось: хант-ман тундровый – и первые явления чэк-наев тоже начались в тундре! Потом Рыжий огонь полыхнул в тайге – в стойбища полезли мэнквы… Хадамаха готов был заложиться на что угодно, к этому моменту тощий хант-ман был там! А теперь добрался до города – странная троица объявилась у ворот, когда начались убийства!

Хадамаха упрямо наклонил голову, его небольшие глаза зло щурились под низко нависшими бровями. Сидел себе, гадина черная шаманская, в своем Нижнем мире тысячу Дней – ну и дальше бы сидел! Нет, вылез, приперся – кто его ждал, кто ему рад? Нету такого закону, чтобы тварей на людей натравливать! Мальчишка вскочил и заметался по крыше, собирая свои вещи.

Спасибо духу – Хозяину тайги, куртку удалось сберечь, а вот штаны… Не напасешься штанов на этот город – вторая пара в клочья! В полуголом виде он до кузнечной слободы не доберется – свои же собратья стражники задержат! Хадамаха свесился с крыши, разглядывая пустынные переулки внизу. Умгум. Пожалуй, вот это ему подойдет. Цепляясь за завитки ледяной резьбы, мальчишка быстро спустился вниз.

Ляп! Босые ноги звонко впечатались в ледяной тротуар. Немолодой, надутый, как перезрелая ягода, купец, поспешающий к своей лавке через тихие улочки спокойного и солидного прихрамового квартала, поднял глаза… и остановился, хватая ртом воздух. Возвышаясь над ним, как некрупная гора, стоял городской стражник – в куртке с гербом, с уставным ножом на поясе и… без штанов! Прежде чем возмущенный таким непотребством купец успел хоть что-то вякнуть, стражник сурово сдвинул брови и рявкнул совершенно по-медвежьи:

– Почему до сих пор в штанах? Или Храмовые указы не про вас писаны?

– К-какие указы? – пугаясь и невольно хватаясь за штаны, пролепетал купец.

– Вот только этого не надо, не надо! – морщась, протянул молодой стражник. – Не надо делать вид, что не знаете! Вон, возле храма, уже десятого такого незнающего порют! А ну-ка, пра-айдемте, уважаемый! – он ухватил слабо брыкающегося купца за локоть и поволок в сторону храма.

– Неужто и впрямь указ? – взрывая подошвами торбозов песчаную присыпку на тротуаре, ошеломленно бормотал несчастный купец. – Неужто и впрямь без штанов?

– А вы как думали? – грозно рыкнул стражник. – Жрицы разве в штанах ходят?

– Не-ет, – жалко проблеял купец. – Они только в рубахах…

– А вы что, лучше жриц хотите быть? – вызверился стражник. – Или, может, вы – еретик? Храмовниц не уважаете, Голубой огонь не чтите?

– Чту, чту, как есть чту! – со слезой в голосе возопил несчастный купец. – Да я ради Голубого огня не то что штаны – что хошь сниму! Господин стражник! – всей тяжестью повисая у того на руке, взмолился купец. – Клянусь! Не знал про указ! Целый День дом – лавка, лавка – дом, вот и закрутился! Я же все-таки немолодой человек, не позорьте мои седины! Давайте вы просто заберете у меня эти проклятые штаны, а я вам за это…

– Вот только взяток не надо! – строго оборвал его молодой стражник, хлопая себя сперва по городскому гербу на левой стороне груди, а потом почему-то по голому заду. Теперь, наверное, так у них принято. На мгновение задумался, а потом отпустил купца и отчаянно махнул рукой. – А, ладно, нижние небеса с вами! Думаете, мне приятно пожилого человека под порку подводить? Давайте штаны!

– Не знаю даже, как вас благодарить, юноша! – торопливо раздеваясь, забормотал купец. – Клянусь, я эти проклятые штаны больше в жизни не надену! – он протянул штаны. – И жене закажу, и детям, и приказчикам в лавке…

Брезгливо, двумя пальцами, стражник ухватил запрещенный предмет одежды.

– Лавка-то ваша где – проверю ведь, – пробурчал он. – Эй, куда? Стой!

Но полураздетый купец уже как заяц порскнул прочь из переулка. Хадамаха проводил его сожалеющим взглядом – во-первых, он рассчитывал еще и на торбоза, а во-вторых – штаны-то куда возвращать? А то ведь воровство выйдет! Чувствуя себя неловко, Хадамаха затянул на поясе слишком широкие и короткие для него штаны и торопливо зашагал в сторону храма. Утешаться приходилось одним – если он проклятого Черного не остановит, купец не то что штанов, самой жизни лишится!

Возле храмовых ворот и впрямь кого-то пороли. Хадамаха сморщился, будто горсть болотной клюквы разжевал. Малой был, бывало, от отца им с братом доставалось, и мать порой хворостиной вытягивала – для лучшего разумения и чтоб со взрослыми не пререкался. А жрицы пороли «за непонимание роли Храма», «за еретические высказывания». Короче, тоже для лучшего разумения и чтоб не пререкались. Похоже, считали, что только они на Сивире взрослые, а все остальные – дети малые. Не сами, правда, – стражникам поручали. Но сейчас у деревянного топчана для порки валялась… синяя куртка храмового стражника, да еще с нашивкой десятника на рукаве. Свой, выходит, не угодил?